Семен Глузман: Мои коллеги в России вслух боятся завидовать нам

В Научно-исследовательском центре гуманитарных проблем ВС Украины подсчитали, что серьезные расстройства психики среди участников АТО составляют до 40%. Насколько серьезной вам представляется эта проблема?

Я когда-то пережил пост-травматическое расстройство после зоны (Семен Глузман - бывший политзаключенный, диссидент). После возвращения в Киев у меня каждую ночь был один и тот же кошмарный сон: меня берут на этап, причем я знаю фамилии этих прапорщиков, которые меня берут, и я в ужасе пытаюсь найти выход из безвыходного положения. Во сне я был готов отдать жизнь, ногу, руку, что угодно, ради того, чтобы выйти из этой ситуации. Это было настоящее классическое пост-травматическое расстройство. Но я не принимал лекарств, в те времена мы не знали что такое "посттравматическое", таких умных слов в Советском Союзе не было. Потом просто это все рубцуется, уходит, нужно к этому относиться гораздо спокойнее.

У нас происходит психиатризация проблемы. Да, некоторые солдаты могут стать нашими клиентами, им, может быть, необходимо будет лечение. Но, на самом деле, угрозы не с этой стороны. Страшная угроза с другой – наркотики и алкоголь. Бойцы придут в общество, где они никому не нужны, где жены их не поймут и начнут требовать: "дети растут, а ты не работаешь". А он еще не вышел оттуда, он живет еще в окопе. Надо говорить вот об этом.

Как решать эту проблему?

Первая ступенька – это социальные работники. Врачи вообще должны появляться только тогда, когда есть необходимость. Вторая ступенька – это психологи. Но это уже в тех случаях, когда действительно необходимо. Грамотный социальный работник отчасти также является психологом и понимает, как себя вести. Забудьте про врача и лекарства. Обнять человека, позволить ему обнять своего ребенка - это самое лучшее лекарство.

Если вы видите, что вернувшийся с войны идет к своим ребятам, которые тоже вернулись оттуда, и он придет выпивший, не мешайте ему. Обнимите и скажите: "Я тебя понимаю, иди дорогой, если хочешь, могу еще и денег дать". Да, в нашей культуре они должны выпить, а не просто посидеть, или чай пить, ну не английские они аристократы. Поэтому нужно искать им работу интересную, проявлять участие. Да, некоторые все равно сопьются, но с семьями надо работать.

Сегодня государству, в общем-то, не до больных и беззащитных. Какова ситуация в этой сфере?

Мне звонили, пока не буду называть из какой области, врачи – они не знают, что делать, больные голодают. Настоящий голод. Если в Киеве уже не кормят три раза в день в психбольницах, а было ведь всего две гривны на человека в день. На медикаменты практически отсутствуют деньги. Врачи - заложники ситуации, они не могут сказать это вслух, если главный врач скажет, то завтра будет другой главный врач. Да, в стране действительно нет денег, идет война. Но надо же проводить реформу.

Вы собирались передать украинской летчице Надежде Савченко книги. В Российском посольстве их не взяли. Почему?

Одна из книг называлась "О диссидентах и безумии: от Советского Союза Леонида Брежнева к Советскому Союзу Владимира Путина". Такую книгу взять не могли – это было бы суицидным поведением российских дипломатов. Книгу написал известный европейский политолог Роберт ван Ворен, который всю жизнь занимался злоупотреблениями психиатрией в СССР. Вторая книга моя - "Рисунки по памяти, или воспоминания отсидента". Слабая надежда теплилась, что, все-таки, возьмут книги. Ну, потом выбросят, или передадут ФСБ. Но их даже не взяли. Надеюсь, скоро Надежда приедет сюда, и мы подарим ей эти книги лично.

Что вам известно о больнице, куда поместили украинскую летчицу Надежду Савченко?

Она находится сейчас в Центре судебных экспертиз имени Сербского, бывший институт Сербского. Это самое зловещее место в советской психиатрии. Это там, где лепили диссидентам любые диагнозы. Я не говорю, что она абсолютно здорова или не здорова. Речь идет о другом - она находится в зоне риска политических злоупотреблений. Потому что в России ситуация уже очень напоминает советскую - по приказу политиков возможно все или почти все.

Можно ли говорить, что в Россию возвращается практика карательной психиатрии?

Там существует практика злоупотребления психиатрией. Помните известное дело с полковником Будановым (российский военный, осужден на 10 лет в 2003 г. за изнасилование 18-летней чеченки. Застрелен уроженцем Чечни после выхода на свободу в 2011 г., - ред.)? Там было три или четыре противоречивые экспертизы, потому что было политическое давление. Сначала думали его обезопасить, признать душевнобольным, а он не душевнобольной, он разложившийся подонок-алкоголик, как стало известно потом, продукт российской армии. В общем, практика психиатрических экспертиз "чего изволите" существует до сих пор.

Мне буквально за несколько недель до своей смерти звонила Анна Политковская. Звонила с просьбой провести независимую экспертизу состояния полковника Буданова. Я продиктовал ей две фамилии московских профессоров, с которыми у меня очень теплые отношения, они порядочные люди. На что Аня сказала: "Спасибо, я к ним уже обращалась, они боятся, они не хотят". Единственное что мы сделали тогда - короткое экспертное заключение, как могли. Но она не успела представить документы, ее застрелили. Это яркий пример того, что происходит там. Но вот осужденного за протест на Болотной площади (Михаил Косенко, - ред.) из психбольницы недавно удалось вытащить.

А в Украине есть практика политических заказов психиатрам?

Схема работает очень примитивная и простая, и это не политика высокого уровня: это не Янукович, Ющенко или еще кто-то. Это бытовые заказы. Например, если в областном центре правозащитник обвинит в коррупции прокурора, тот может позвонить главному психиатру города и "сделать заказ". Это конкретная украинская жизнь, где каждый из чиновников абсолютно зависим от власти и коррумпирован, потому что иначе ему невозможно выжить. Если звонит лично прокурор главному врачу, тот разве может ослушаться?

• Читайте также: Российская правозащитница Ганнушкина: У многих появилось ощущение "намкрыш" вместо "крымнаш"

Но это не Россия, и это уже не Советский Союз. Что сделает правозащитник? Он приедет в Киев, где его освидетельствуют врачи, и на этом дело закончится. Или вот когда недавно в Запорожье гражданскую активистку (Раиса Радченко, - ред.) закрыли в психбольницу, ее спасла Лутковская (Уполномоченный Верховной Рады по правам человека, - ред.) Это уже большая разница между Россией и Украиной. Кроме того, мы за эти двадцать с лишним лет перевели с английского, французского и немецкого очень много работ по мировой психиатрической мысли, издали более ста книг, в том числе по злоупотреблениям психиатрией в Советском Союзе. Эти книги распространялись бесплатно среди врачей, то есть мы подняли интеллектуальный уровень. А в России остались те же "генералы". Поэтому, ситуация все-таки отличается.

Вы общаетесь с московскими коллегами, принимаете участие в научных конференциях на территории России?

Информации от московских коллег никакой нет. Все! Они последние месяцы даже боятся говорить. Раньше слали электронной почтой письма, и с придыханием всегда была в конце какая-то фраза, в разных модификациях, со смыслом "как мы вам завидуем". Сегодня они уже даже не завидуют вслух, боятся. Там страх, животный страх. Мои коллеги говорили о нескольких провинциальных российских психиатрах, которые тайком, чтоб не видели другие, подходили на конференциях к украинцам и говорили все те же слова - "мы вам завидуем", потому что "у нас уже очень страшно".