Режиссер Олесь Санин рассказал Фокусу о том, кто вдохновил его на создание фильма "Поводырь", почему у картины "Племя" Михаила Слабошпицкого нет шансов в Голливуде, и когда закончится война в Донбассе
Правда ли, что историю про убитых чекистами кобзарей в 1930-е годы, ставшую основой "Поводыря", вы впервые услышали в пятнадцать лет?
— Да. Мне ее рассказал Мыкола Буднык, бандурист, сейчас уже покойный. Он делал музыкальные инструменты и сам на них играл. Сейчас на эту тему уже защитили несколько диссертаций, нашли много документов, подтверждающих преступление. Но меня интересовала не история террора, а люди, которые жили в то время и не потеряли себя.
Конец 1980-х — это время рока, вы — подросток. Почему вас тогда увлекла тема кобзарства?
— Я услышал песни, которые, как мне казалось, будто пели люди с другой планеты, откуда-то из Средневековья, и заинтересовался.
В детстве вы действительно были поводырем слепого кобзаря?
— Не в детстве, а когда учился на первом курсе. Одолжил у товарища диктофон и поехал в Западную Украину, в Волынскую область, записывать песни. Кобзарь Иван Власюк, который играл на колесной лире, предложил стать его поводырем. Одна из сцен картины — документальная — произошла со мной. Я проснулся утром и не знал, куда он делся, что с ним. А он вышел из дома на улицу, прислонился к стене и своими незрячими глазами искал солнце. Ему казалось, что именно в этот момент он видит рассвет. И он рассказал мне, что как бы ни было тяжело, что бы ни происходило — дождь, град — все равно рано утром солнце встает и дарит жизнь миру. Этот монолог есть в моей картине.
Эта история и подтолкнула вас к созданию фильма?
— Нет. Помог Джек Пэланс (американский актер украинского происхождения, лауреат двух "Оскаров". — Фокус). Я с ним познакомился, когда презентовал свой фильм "Мамай" в Американской киноакадемии. После премьеры он меня сам нашел, сказал, что хочет сняться в моем кино. Я предложил сюжеты на выбор. Его заинтересовала история об уничтожении кобзарей в тридцатые годы. Он мне говорил, что я должен снять именно это кино. Не для призов, а ради того, чтобы как можно больше людей узнали об этом. Он меня тогда очень вдохновил. И сейчас, видя, как принимает кино зритель, я понимаю, что Владимир Палагнюк, он же Джек Пэланс тогда был прав.
Кадры из фильма "Поводырь"
Как появилась последняя сцена, в которой чекисты взрывают певцов? В реальности такое вряд ли могло произойти.
— У нас были свидетельства, что чекисты, заметая следы, уничтожали людей в промышленных карьерах или на стройках. Сейчас никто не может найти эти захоронения, потому что там здания построены или озеро находится. И я нашел карьер, где были камни, как памятники. Для меня важна была эпичность места, потому что хотелось сказать о памяти, которую оставили после себя эти люди, а не просто показать историю их уничтожения.
В "Поводыре" почти все отрицательные персонажи разговаривают на русском. Это намеренно?
— Неправда! Все персонажи говорят на родном для них языке: американцы — на английском, немцы — на немецком. Что касается украинского офицера НКВД, в армии при советской власти официальным языком не мог быть никакой другой, только русский.
В 2004 году на вопрос о том, каким бы мог быть фильм об "оранжевой революции", вы ответили: "Думаю, классной была бы история о шахтере, который ехал в Киев, но так и не доехал. Потом дети ему задали вопрос: "Папа, где ты был во время революции?" — "Умер я". Как эта история появилась?
— Тогда было впечатление, что я нахожусь не на революции, а на большом рок-концерте. Политики стали вести себя как шоумены, певцы, музыканты и художники подались в политику. И для меня тогда мир сузился до истории о шахтере. Незадолго до этих событий я как оператор снимал для британцев кино о жизни шахтеров. Их оператор побоялся спуститься в шахту, я полез, там меня завалило. Жил неделю среди шахтеров и понял: они люди из другого мира, с иным сознанием, ощущениями и порогом боли. Они с детства живут в агрессивной среде, в окружении людей, которые либо вышли из зоны, либо туда собираются и при этом очень тяжело работают. Людей, привыкших жить сегодняшним днем, потому что завтра может не быть. Людей, знающих, что каждая десятая тонна угля забирает жизнь одного шахтера, что смерть близко. Они борются за место под солнцем не интеллектом, а кулаками — это Донбасс. И жизнь у них на порядок жестче, чем у нас, и сами они тоже жестче. Я вижу это сейчас. Они не понимают другой жизни. Нужны титанические изменения и внутри них, и вокруг. Пока это не произойдет, война не закончится.
У вас тоже маленькая война произошла недавно. Я о скандале в связи с выдвижением "Поводыря" на "Оскар", когда создатели "Племени", другого фильма-претендента, обвинили оскаровский комитет Украины в предвзятости.
— Такая же история произошла в шестнадцати национальных комитетах из шестидесяти семи или шестидесяти восьми стран. В США ее называют "голос лузера". Но я не хочу эту историю комментировать. Проблема в том, что в Украине очень тяжело привлечь внимание к себе, к картине. На следующий день после решения комитета "Племя" вышло в прокат. При полном отсутствии рекламной кампании. Я понимал, что это своего рода пиар-акция. Но когда стали обвинять конкретных людей (представителей оскаровского комитета Украины. — Фокус), я потребовал объяснений. Они принесли свои извинения, на этом история была исчерпана.
Вам понравилось "Племя"?
— Я считаю, что это очень хорошая фестивальная картина. Она справедливо берет призы. Я рад, что ребята добились успеха. Но у меня другие представления о кино.
- Читайте также: Режиссер Мирослав Слабошпицкий - о фильме "Племя"
Некоторые кинокритики обвиняют ваше кино в шароварщине.
— Меня обвинили даже в том, что я агент КГБ. Не хочу ни комментировать, ни разбираться в этом. Я снял кино и показал. Дальнейшее — только суд публики. Это все. Я не могу комментировать каждую реплику. Кто как его оценил — личное дело человека, а иногда и его личная проблема.
На ваш взгляд, у фильма есть шанс получить награду от Американской киноакадемии?
— Американская киноакадемия — огромное агентство, продающее рекламное время в финальной церемонии, которую увидит три миллиарда телезрителей. Это не фестиваль и не конкурс художественных произведений, а американская индустриальная машина, которая часто принимает политические решения. Представьте, какие бюджеты идут на то, чтобы убедить мир, что их кино лучшее.
- Читайте также: Капельмейстер на самокате. Интервью с Кириллом Карабицем
Мне говорили, что американцам интересна Украина и эпическое кино, которое я снял. Но я не первый раз попадаю туда и знаю подводные камни. Понимаю, на каком месте нахожусь в этом виде спорта, который практически никак не связан с кинофестивалями. По сути это мышца индустриального кино. Это фильмы, предназначенные для показа в больших кинотеатрах, в какой-то мере фастфуд. И здесь действуют специфические правила. Что касается европейской фестивальной киноистории, американцы ее не воспринимают, и удивить их тут практически нечем.
Или - или
Фокус предложил Олесю Санину сделать выбор
Супермен или Брюс Ли?
— Брюс Ли.
"Тени забытых предков" или "Земля"?
— "Земля".
Кофе или чай?
— Кофе.
День или ночь?
— Ночь.
Пустыня или море?
— Море.
Спилберг или Феллини?
— Спилберг.
Андрей Рублев или Нео?
— Андрей Рублев.
Самолет или поезд?
— Поезд.
Брижит Бордо или Мерлин Монро?
— Монро.
Рабство или смерть?
— Смерть.