В России не может быть Майдана, пока телевизор побеждает холодильник, – Рустем Адагамов (Drugoi)

Сначала прославился Drugoi, лишь со временем жители "Живого журнала" узнали, что его зовут Рустем Адагамов. В ЖЖ он стал писать в 2002 году, живя в Норвегии. Недавно Рустем признался, что "крестной мамой" его блога стала Наталья Мозговая: "Когда я только завел его и начал там что-то рассказывать про свою норвежскую жизнь десятку читателей, Наташка (тогда уже звезда "Живого журнала") написала пост под названием "Нет, он не Байрон, он Другой", где поставила ссылку на меня. На следующий день я, как говорится, проснулся знаменитым".

Популярность его блога стремительно росла. Во второй половине нулевых он уже был на первом месте рейтинга "Живого журнала". Изменил подход к ведению блога: публиковал не только рассказы о своей жизни, но и следил за мировыми новостями. Иллюстрировал их фотографиями ведущих мировых агентств. Вернулся из Норвегии в Россию. На него стали ссылаться СМИ, пресс-служба президента Медведева приглашала сотрудничать, его позвали в общественный совет при министерстве культуры РФ.

После того, как в президентское кресло вернулся Владимир Путин, у Адагамова начались неприятности. Сначала на него набросились тролли, потом последовало обвинение в педофилии. Несмотря на его голословность, появился повод для уголовного преследования блогера. Не став испытывать судьбу, в 2013 году Рустем переехал в Прагу, где живет до сих пор.

Недоброжелатели по-прежнему пытаются напакостить Адагамову. 18 мая его аккаунт в Facebook заморозили на месяц. Причиной стали жалобы пользователей на фотографии из норвежского музея, опубликованные год назад: на них изображены новогодние игрушки времен нацистской Германии. Эти снимки уже были причиной бана, но блогер их не убрал.

Позиция Адагамова не изменилась, он достаточно жестко ее обозначает. Например, постом в Facebook, опубликованном 9 мая: "Россияне напали на украинцев и убивают их. Я не могу смотреть этот парад". Он признался Фокусу, что война стала для него большим потрясением. Однако блогер уверен, что украинцы и россияне помирятся, правда, нескоро. Примирение возможно лишь после смены власти в России, но большинство этого не хочет.

Поехало, покатилось

Многие мои знакомые перестали писать в ЖЖ. Да и в Сети часто говорят, что ЖЖ уже не тот. Согласны ли вы с этим мнением?

— В какой-то степени — да. ЖЖ — это блог-сервис, который какое-то время выполнял роль соцсети, пока не было Facebook, ВКонтакте, Одноклассников. Для меня там исчезла социальная составляющая, общество. В ЖЖ по-прежнему очень много людей, гигантский трафик, и у меня в том числе. Но он стал каким-то обезличенным. Я больше не общаюсь там с людьми, использую ЖЖ как площадку, удобный инструмент, чтобы о чем-то рассказывать, размещать фоторепортажи, а потом давать на это ссылки в Twitter и Facebook. Этот мой "монстр" стал трехголовым: у меня более 200 тысяч подписчиков в Twitter, 150 тысяч — в Facebook и 90 тысяч — в ЖЖ. "Живой журнал", как газета: автор не обязан общаться с читателями. Хотя фидбек очень важен для блога, там люди уже общаются сами, я их не знаю, и я им не нужен. Со своими френдами общаюсь в Twitter и Facebook.

Почему вы стали вести блог?

— Все началось как хобби. Я графический дизайнер, много лет работал в рекламе, занимался этим и в Норвегии. Мы жили на Севере, в Заполярье. Мне захотелось показать людям северную экзотику. Появились читатели, и вдруг я почувствовал тягу к такому "журнализму", мне это показалось интересным делом. Дальше – больше. Это стало образом жизни.

Что вам дает блогинг?

— Он дает мне возможность много ездить. Меня зовут, что-то показывают, если мне это интересно, я еду: новые люди, новые места.

Очень долго вы были блогером №1 в ЖЖ, сейчас ушли с первых строчек рейтинга. Это для вас важно?

— Я никогда не следил за рейтингами, просто делал то, что мне нравится. Сейчас даже не знаю, на каком я там месте. Честно, все равно.

Российское государство пыталось повлиять на блогосферу, приняв закон о регистрации топ-блогеров. Это дало какой-то результат?

— Нет. Я этого на себе пока не ощутил. Я ничего не делал для регистрации и не собираюсь. Никаких претензий ко мне не было.

Можно ли вообще зарегулировать соцсети?

— Никак. Интернет не нужно регулировать, это саморегулирующаяся структура. Все потуги контролировать его, которые предпринимают у нас, в каких-то еще странах, приводят к обратному результату. Я категорический противник всяческих запретов. Есть такой эффект Барбары Стрейзанд. Однажды она попыталась запретить свою фотографий в Сети, и стало только хуже: ее разнесли по всему интернету.

Как соцсети стали политическим инструментом? Почему пользователи согласились на это, подхватили навязанный тренд?

— Мы уже двадцать с лишним лет живем в эпоху перемен, народ очень политизирован. Нигде в русскоязычных странах население так не политизировано, как у нас. Мы же всегда, еще при коммунистах, любили что-то обсуждать на кухнях. Теперь соцсети стали такой большой кухней. Это самый удобный инструмент для человека социально или политически активного, чтобы получить свою аудиторию и донести до нее то, что хочется.

Это понятно. Но вначале блогосфера рассматривалась лишь как развлечение: картинки посмотреть, рассказики почитать. Тренд менялся постепенно, мне кажется, лишь во второй половине 2000-х блогосфера и соцсети стали политизироваться. Сейчас мы пришли к тому, что в ЖЖ и том же Facebook кипят нешуточные политические страсти.

— Ну жизнь ведь изменилась. Я вернулся из Норвегии в 2006 году, не было такого накала. Что-то такое происходило, но людей это не тревожило, в то время все кинулись зарабатывать деньги. Я думаю, что многое изменилось после первого кризиса и после грузинской войны, которая здорово разобрала людей на части, это было первое такое очень яркое противостояние в Сети людей "патриотического" склада и так называемых либералов. Это была репетиция перед Украиной. Уже тогда власть поняла, что ее поддержат в агрессивных устремлениях: народ яростно кинулся ругать грузин, не вдаваясь в детали, и всячески поддержал курс партии и правительства. Я по себе помню, показывал много фотографий с этой войны, страсти кипели не на шутку. Наверное, с 2008 года все очень сильно поменялось. Появились явные ростки великодержавного имперского настроя людей, который тщательно воспитывался агитпропом. Так и поехало, покатилось.

Наркомания

Почему в современной России слово "либерал" стало ругательным?

— Черт его знает. А почему появилось слово "пиндосы" в отношении американцев? Это такой языковой феномен, потому что в слово "либерал" не вкладывают ничего. Его смысла не понимает человек, который говорит "либераст" — в России либералы ведь никогда не были у власти. Это штамп, ставший антонимом слову "патриот".

Когда начнет спадать истерия, вызванная "патриотической" накачкой?

— Я не думаю, что она будет спадать. Все держится на телевизоре. Достаточно апатичное население должно всегда получать свою дозу наркотика, которая позволяет ему оставаться в состоянии, нужном режиму. Накачка должна быть всегда. Это наркомания, людям ежедневно нужна эта доза ненависти, нескончаемого милитаризма, поэтому они и смотрят телевизор. Это будет продолжаться столько, сколько будет держаться режим.

То есть изменить мнение обывателя об украинцах сейчас невозможно?

— Нет, конечно. Но самое смешное, что изменить мнение на противоположное можно будет буквально за полгода с помощью того же телевизора. Это удивительно: постсоветское население настолько инфантильное, что можно делать с ним все, что угодно.

Могут ли украинцы попытаться как-то повлиять на россиян?

— Это же происходит при личностном общении. Русские, которые приезжают в Киев, ходят по городу, ищут фашистов, не находят и удивляются: "Елки зеленые, что ж такое? Мне что, все наврали?" Но это личный уровень. На уровне СМИ, массовых коммуникаций, я думаю, у вас это не получится. Все-таки идет война, еще не пришло время для попыток сближения, такая рана не зарастает быстро.

Сейчас в украинском сегменте Facebook надеются, что открытие офиса соцсети в Украине позволит наконец избавиться от цензуры, лидеров мнений перестанут банить, модераторы, находясь здесь, перестанут подыгрывать россиянам. Это реально?

— Я не думаю, что Facebook согласится на это. У них есть совершенно жесткое policy, которое распространяется на всех. Я не думаю, что будут какие-то скидки для модерации украинского контента только потому, что вы находитесь в такой ситуации.

Facebook — это такая очень странная закрытая организация с непонятными правилами. Я помню, меня забанили за фотографию новогодней немецкой игрушки из музея, на которой была свастика.

Надежды нет

Как думаете, имеет ли российская оппозиция шансы что-то изменить?

— Ничего абсолютно она не может изменить.

А на что тогда надеются россияне, которые хотят изменений в своей стране?

— Сейчас ни на что. Нет никакой альтернативной силы, неоткуда ей взяться, народ ее не хочет. Я думаю, эта ситуация продлится еще лет двадцать. Пока жив Путин, это все будет продолжаться, но не факт, что после него станет лучше, наоборот, я думаю, будет еще хуже.

В России не может быть никакого Майдана по киевской модели. Украина фактически пошла по пути националистического путча, все лозунги Майдана — националистические. Национализм в России — абсолютно маргинальное движение, а ничего другого нет. Пока телевизор побеждает холодильник, никто никуда не выйдет, да я думаю, что и слава богу. Потому что если выйдут, то это будет опять жуткая кровавая кампания по типу донецкой.

Вы видите среди оппозиции новых людей, которые если не сейчас, то хоть спустя несколько лет смогут стать заметными лидерами?

— В общем, нет. Им неоткуда взяться. Хотя умных людей много, у них нет поддержки в обществе. Поддержка полутора процентов образованных — это ничто. Режим имеет очень мощную внутреннюю защиту, которую не победить теми методами, которые были применены, кстати, на Майдане.

Я с иронией наблюдаю за людьми, которые в Facebook пишут: вот вы там сидите, а мы вышли. Вы вышли против милиции, которая российскому репрессивному аппарату в подметки не годится. Я был на Майдане в течение трех недель, по нескольку раз. Я видел, какая у вас милиция: с ней можно было делать все, что угодно. Попробуйте то же самое сделать в России с ее репрессивным аппаратом. Вы же видите, что сейчас в России любая уличная активность тут же купируется самыми жесткими методами. А нормальные люди не пойдут жечь покрышки в ситуации всеобщей человеческой апатии. Нет никакой революционной ситуации, и слава богу. Потому что любая революционная ситуация в России кончается кровавым бунтом, жертвами и развалом страны. А как это сделать мирно? Никак.

То есть впереди повторение брежневского застоя?

— Такая же ситуация, так оно и будет, потому что всех все устраивает. Людям, никогда не жившим при демократии, свободе слова, в условиях соблюдения прав человека, справедливой судебной системы, работающих общественных институтов, уже много лет рассказывают, что такое общество — это очень плохо. Я, когда был пионером, тоже думал, как здорово, что родился в этой замечательной стране. Так же думает новое поколение, оно не хочет никаких перемен.

Это сравнение мне кажется не очень корректным, потому что сейчас у многих россиян есть возможность путешествовать, бывать за границей. Они уже знают, что можно жить по-другому, что могут быть чистые улицы, вежливая полиция, улыбчивые люди. Верить после этого телевизору, который рассказывает ужасы про Европу, как-то странно. Почему же это работает?

— Для меня это тоже загадка. У меня есть знакомые — вполне успешные люди, хорошо устроенные в жизни, они много ездят по миру, но при этом уверены, что у нас все равно лучше, у них абсолютно пропутинское сознание. Это такой новый феномен, новая формация людей, которые при всех этих опциях, все равно остаются уверенными в том, что Путин — это лучшее, что может быть, они даже сейчас испытывают гордость за страну, в которой живут. Это еще одно подтверждение того, что ничего не изменится. Менять некому. Это уже такой религиозный дурман, с которым не могут справляться даже вполне здравомыслящие люди. Более того, они теперь уверены, что нам угрожает весь мир, а мы должны быть сильными и выстоять. Пускай зарплата в два раза ниже, зато мы теперь против всего мира, пусть попробуют нас взять. Логика ущербная, но она есть, что ж тут поделаешь.

Сейчас вы живете в Праге. Замечаете за рубежом изменение отношения к россиянам?

— Бог его знает. Я всегда говорю, что нет, но при этом ловлю себя на мысли, что меня и русским-то здесь никто не считает. В Праге и сейчас полно русских, к ним такое же отношение, как всегда, на мой взгляд. Я никогда не видел, чтобы кто-то из чехов что-то сказал, они достаточно толерантны. Конечно, большинство негативно относится к тому, что происходит, но они же понимают, что люди, которые к ним приезжают, в общем, сами жертвы. Мне один чешский дед сказал: "Что ты, детка, мы вам сочувствуем, у вас опять Советский Союз начинается".

Есть ли что-то, что вас настораживает в современной Украине?

— Мне не нравится героизация УПА. Потому что есть исторические кровавые инциденты, которые не позволяют относиться к этим людям исключительно как к героям. Когда их героизируют, это пас тем, кто делает антиукраинскую пропаганду в России и утверждает, что в Украине возрождается фашизм, нацизм, что-то еще. В остальном я отношусь с большой симпатией к украинцам. У меня, кстати, сын на четверть украинец.

Мы должны с честью и терпением пережить это время. Не делать далеко идущих выводов. Люди отходчивы, а наши люди — тем более. Конечно, некоторые еще долго будут говорить "хохлы", "москали", но нормальных людей все равно больше. Они сделают наше примирение достаточно быстрым. Не могут Украина и Россия быть врагами, для меня это дико. Мы из одного котелка, нам в нем еще очень долго вариться вместе, никуда от этого не деться.