Богдан Дедушкин, один из участников Театра для диалога, рассказал о том, как переселенцы вышли на сцену, чтобы понять причины своих страхов и проблем
Место действия — Киев, одно из зданий киностудии имени Довженко. Чтобы попасть в зал, нужно преодолеть импровизированный блокпост.
— Ваш пропуск, — парень в форме возле шлагбаума строго смотрит мне в глаза.
От неожиданности я долго не могу найти бумагу. Роюсь в сумке и пытаюсь понять, что здесь делает этот человек и зачем все эти формальности. Рядом со мной брюнетка. Она тоже торопливо лезет в сумку за пропуском. Бумажки мы с ней отдаем синхронно.
— Пароль? — спрашивает парень.
Первой нашлась брюнетка:
— Слава Украине!
— Героям слава, — парень улыбается.
Шлагбаум открывается. Мы проходим блокпост.
На улице еще светло, но в помещении, куда мы попали, царит полумрак. Через несколько минут здесь начнется спектакль "Билет в один конец", в котором играют не профессиональные актеры, а жители восточных областей и Крыма. Его создатели уже на входе предлагают влезть в шкуру вынужденных переселенцев.
Основатели Театра для диалога используют методику "Театра угнетенных", созданную бразильским театральным режиссером Аугусто Боалем в 1960-х. В его спектаклях тоже играли непрофессионалы. Цель такой работы — создать безопасное пространство, где "актеры" с помощью театра могут обсудить и осмыслить острые социальные конфликты, ситуации, связанные с дискриминацией и нарушением прав человека, а также поискать стратегии по изменению ситуации.
В спектакле "Билет в один конец" участвует 9 человек из Крыма и Донбасса, самому молодому участнику 17 лет, самому старшему — 50.
— Сложно было собрать актерскую группу? — спрашиваю у Богдана Дедушкина, одного из организаторов Театра для диалога, который занимался постановкой.
"Первые постановки мы делали во время Майдана. Это была попытка людей, не признающих насилие, найти свое место в тех событиях"
— Мы восемь месяцев искали участников среди переселенцев. Но никто не приходил. Группа собралась только месяц назад. Возможно, потому что прошло время и люди уже смирились со своей ситуацией. Поняли, что она не на месяц-два, что с ней нужно что-то делать. Возникла потребность с кем-то поговорить, систематизировать опыт. Сейчас мне кажется, важна не столько постановка, сколько создание сообщества. И оно в результате этой работы появилось. Пусть небольшое, но эти люди готовы искать выход из проблемных ситуаций.
— Как появилась идея Театра для диалога?
— Первые постановки мы делали во время Майдана. Это была попытка людей, не признающих насилие, найти свое место в тех событиях. Тогда в Украину приехали шесть иностранных практиков методики "Театра угнетенных" и подготовили форум-спектакли, которые показали жителям разных городов. С этого все и началось.
Участники спектакля обыгрывают личный опыт переживания социальной несправедливости. Каждый может ощутить себя драматургом. История главного героя типична, но сцена всегда заканчивается в момент наибольшего кризиса.
— У нас нет развязки, — говорит Богдан.
Ее нужно придумать в процессе спектакля.
Иди и смотри
— Посмотрите на своего соседа в зале, станьте с ним в пару лицом к лицу, — обращается к зрителям ведущая спектакля (фасилитатор или джокер, если говорить терминами "Театра угнетенных". — Фокус) Оксана Потапова.
Зрители с интересом рассматривают друг друга.
— Пусть один из вас поднимет ладонь и начнет водить ею в разные стороны, партнер должен следовать за движением руки головой, — продолжает Оксана.
Мой сосед с энтузиазмом берется за дело. Влево, вправо, вверх, а потом резко вниз. Пока пытаюсь повторить неудобный маневр, слышу, как мой коллега по игре хихикает. Хочется его чем-то стукнуть. Теперь ведущая просит просто посмотреть друг другу в глаза. Это напоминает детскую игру — кто первый мигнет, тот проиграл, и я еле сдерживаюсь от смеха.
— Что вы почувствовали? — спрашивает у зрителей Оксана.
Парень из зала объясняет, что первая игра иллюстрирует ситуацию угнетения, вторая — равноправного диалога.
— Мы очень закрытые, как удается втянуть зрителей в диалог? — спрашиваю у Дедушкина.
"Один колумбийский джокер сказал интересную вещь: не каждая психотерапия лечит, и не все, что лечит, — психотерапия"
— Это нормально, когда в незнакомой среде человек чувствует себя закрытым. Неважно, это группа из 10–15 человек или зал на 200 участников. У нас в театре большая часть работы происходит через игры. Они позволяют всем быстро включиться в процесс. Джокер — мост между актерами и зрителями.
Его задача — убрать барьеры и установить контакт между зрителем и актерами, потому что именно зритель не дает спектаклю стать "днем сурка", когда актеры вновь и вновь переживают одну и ту же ситуацию. Каждый желающий может выйти на сцену, заменить любого из актеров, предложив свою сюжетную линию и таким образом показав вариант решения проблемы.
— В нашем случае сцена театра — это лаборатория. А в лаборатории можно позволить себе многое, — объясняет Богдан. — В классическом театре мы видим какой-то один путь главного героя. С ним можно соглашаться или нет, но вмешаться в ход событий мы не можем. А здесь можно откорректировать ситуацию, поговорить о своих чувствах, лучше их понять. Мы заметили, что у переселенцев, да и не только, мало площадок, где можно открыто делиться опытом. Здесь же мы в первую очередь ищем элементарное взаимопонимание, возможности озвучить свое видение проблемы и услышать других.
Выбрать диалог
Актеры — они же и соавторы постановки. Спектакль, состоящий из четырех сцен, о молодом парне — переселенце из Горловки, который пытается начать новую жизнь в Киеве. Но тут он сталкивается с трудностями в поиске работы из-за своей донецкой прописки, с жилищной проблемой и со стереотипами о переселенцах. В Киеве он явно чувствует себя лишним. Авторы постановки пытаются поговорить о делении на "своих" и "чужих" во взаимоотношениях людей, о покинутых домах, об отчуждении.
— Честно говоря, пока мы не начали работать над этим спектаклем, я весьма поверхностно представлял проблемы, с которыми сталкиваются люди, вынужденные выехать с оккупированных территорий. Они, кстати, очень не любят, когда их называют переселенцами. Это ярлык, — рассуждает Богдан.
В этот момент мне вспомнилась женщина из зала, которая эмоционально говорила: "Я украинка, и я дома в Украине".
— Раньше нас часто упрекали в том, что у нас страшное название, что слово "угнетенный" отпугивает людей. Никто не хочет считать себя таковым, — продолжает Богдан. — Хотя сам Боаль дает такое определение "угнетению": когда человек или группа людей по причине социальных, культурных, религиозных, политических, экономических или любых других факторов лишена права на диалог. В случае с этим проектом к нам пришли люди и сказали: "Мы и есть угнетенные, мы это ощущаем постоянно". Наши сценки длятся 5–10 минут, а обсуждение — 2–3 часа, настолько много ассоциаций возникает. Людям есть о чем рассказать. Но мы, конечно же, не психологическая служба и никого не лечим. Хотя один колумбийский джокер сказал интересную вещь: не каждая психотерапия лечит, и не все, что лечит, — психотерапия.
История главного героя начинается в Горловке.
— Я пообещал своему начальству, что мы всей семьей пойдем голосовать на референдум, — седой мужчина обращается к жене-брюнетке и сыну, недавно окончившему техникум.
Главному герою — парню Саше, который был на Майдане, непросто ослушаться авторитарного отца. Но и слов, чтобы переубедить его, молодой человек найти не может в силу своего характера. Он просто уезжает в Киев. В родном городе остается отец, который с ним больше не разговаривает. Отношения испорчены.
После первой сценки джокер Оксана Потапова еле справляется с потоком желающих прокомментировать увиденное. И настойчиво предлагает говорящим выйти на сцену и поставить себя на место героев.
— Актеры раскрывают свои проблемы, а чего вы хотите добиться от зрителя? — спрашиваю у Богдана.
— Особенность нашей культуры в том, что мы любим поговорить. Круглые столы, панельные дискуссии. На них можно услышать много умных мыслей. Но почему-то слишком часто дело не выходит за пределы разговоров. Аугусто Боаль тоже проходил этот этап. И тогда он подумал: а почему бы не поощрять людей выходить на сцену? Зрителю спектакль дает ощущение действия. Вот ситуация несправедливости, а вот действие, которое помогает ее устранить.
На сцену решается выйти мой сосед. Он бодро шагает по залу и занимает место главного героя.
— Папа, мы живем между аммиачным заводом и зоной, я хочу вырваться отсюда. Я влюбился, — едва сев за стол, сообщает "новый" Саша.
Зал взрывается смехом.
— Я еду в Киев к любимой девушке, уверен, что найду там хорошую работу. Ты же поехал бы за мамой, правда?
После пререканий отец неохотно соглашается с сыном, конфликт и правда удается сгладить.
— Что изменилось? — допытывается у зала Оксана.
Зал, взбудораженный метаморфозами в Саше, гудит: "он был уверен в себе", "понимал, чего хочет, и не боялся отстаивать свое мнение", "построил разговор на любви и уважении к отцу, пытался найти с ним что-то общее".
"Есть свои, есть чужие. Третье мнение вообще не допускается, хотя многие его имеют. Какие-то вещи мы уже перестаем проговаривать, умалчиваем. Само государство говорит: нам сейчас не до консенсуса. Но именно в таких ситуациях мы и должны его искать"
— Работать над образом отца, который за "независимую республику", понять его желания, посмотреть на него как на человека, а не как на врага, было сложно. Но часто оказывается, что желания у обеих сторон похожие, и возникли они из социальной и экономической несправедливости. Только пути решения проблем они видят по-разному, — говорит Богдан.
Актеры проигрывают еще три сцены, и каждый раз зал бурно реагирует на увиденное.
Напоследок задаю Богдану философский вопрос:
— Готовы ли сейчас украинцы слышать друг друга?
— Взгляды людей очень поляризировались за последний год. Есть свои, есть чужие. Третье мнение вообще не допускается, хотя многие его имеют. Какие-то вещи мы уже перестаем проговаривать, умалчиваем. Государство пропагандирует патриотические настроения, оправдывает сокращение свобод войной, мол, лучше плохой мир со всеми нарушениями, чем война. Но это странно. Само государство говорит: нам сейчас не до консенсуса. Но именно в таких ситуациях мы и должны его искать. Иначе двинемся в сторону диктатуры. Необходимо использовать все возможности для диалога.
Диалог между зрителями и актерами длился почти три часа. И граница, разделяющая их, почти стерлась.
Фото:Нина Ходоривская, Данил Павлов