Встать и идти. Как военфельдшер Вадим Свириденко стоит на ногах, которых нет

Два взмаха плавниками — и Хвостик за секунду совершает круг внутри квадратного мини-аквариума. Темная рыбка издалека кажется черной. На самом деле Хвостик темно-синий, с алыми вкраплениями. Его аквариум похож на маленькую копию той больничной палаты, которая находится за стеклом. В палате их двое — рыбка и человек.

Если бы мини-аквариум Хвостика стоял не в палате, а в зоомагазине, рядом с ним была бы табличка: "Рыба-воин (Betta splendens)". Если бы в киевском Центре термальной хирургии сохранялась традиция дореволюционных госпиталей, над кроватью человека тоже висела бы табличка с длинной надписью: "Сержант Свириденко Вадим Васильевич, 1973 года рождения. Обморожение четвертой степени кистей рук (с последующей ампутацией), обморожение четвертой степени ступней (с последующей ампутацией), ранение правого предплечья, ранение бедра, гангрена левого предплечья, перелом двух ребер, контузия, сепсис".

Место встречи

Мы родились в одном роддоме с разницей в два года. Жили в двух трамвайных остановках друг от друга. Наши биографии в чем-то схожи: учились, женились… Я поступил в университет. Вадим закончил медучилище, отслужил в армии, проработал год фельдшером в психиатрической больнице имени Павлова, закончил нархоз, получил диплом экономиста. Я в это время уже был экономическим корреспондентом. Последние десять лет мы работали в смежных сферах — я по-прежнему в журналистике, Вадим занимался сбытом и маркетингом в одном из печатных изданий. Но за все эти годы мы так ни разу и не встретились.

Прошлым летом Вадиму пришла повестка. Он стал фельдшером в 128-й горно-пехотной бригаде. После учебки попал в Луганскую область, под Счастье. Потом — в село Теплое возле Станицы Луганской, затем в Дебальцево. Вот там-то наши пути и должны были пересечься. В начале ноября мы с волонтером Иваном Звягиным привезли вещи и лекарства в медроту 128-й бригады. Вернее, привез Иван. Моя задача была скромнее — по возможности помогать Ивану и параллельно собирать факты для очередного репортажа. У меня сохранился коллективный снимок медроты. Перед визитом в больницу я разглядывал фотографию, пытаясь вспомнить, кто же из этих ребят Вадим. Часть бойцов была в балаклавах, так что разгадать фоторебус так и не удалось. Да и был ли он среди них?

— Не было, — отвечает Вадим. — Я тогда в Чернухино на блокпосту находился.

Он сидит на кровати перед передвижным столиком, на котором стоит чашка с трубочкой, планшет на подставке и подсунутая мной карточка. Вадим, улыбаясь, комментирует фото:

— Вот Серега, вот Ваня, а этот, седоватый, — Минуточка…

— Как-как?

— Он когда выпьет, начинает спорить и говорит: "Минуточку!" Так его Минуточкой и прозвали. Только ты этого не пиши, его Вадимом зовут, тезка…

Воспоминания о ребятах у Вадима светлые.

— Как вообще служилось?

— Хорошо. Со всеми общий язык находил. В тех обстоятельствах люди очень быстро раскрываются, становятся друг другу ближе.

— Но ведь не только лучшие качества проявляются…

— Понимаешь, в этой армии много взрослых мужиков. У молодых людей, где-то до 25, иногда адреналин бурлит, срывы бывают, а вот у тридцати-сорокалетних психика более устойчивая. Ситуации, конечно, разные были. Иногда с кем-то беседы проводить приходилось. Но без особых проблем. Вечером поговоришь — утром все нормально.

— Первого своего пациента помнишь?

— Конечно. Это был мирный житель. Минометный снаряд в дом попал, пострадал мужчина. Я оказал ему первую помощь… Позже я ему в больницу антибиотики передавал. С лекарствами у местных очень тяжело было, приходилось помогать.

— С командирами тоже всегда общий язык находил?

— Да. У нас молоденький командир был, 23-летний старший лейтенант Денис Чабанчук, позывной Чабан. Мы ему, как могли, пытались помочь. Интересный парень, со своей философией. Буддист, вегетарианец. Я как медик говорил ему, что когда холодно, мясо нужно есть. Но он все-таки не ел.

В последние минуты жизни Дениса рядом с ним был Вадим. Произошло это в Дебальцевском котле.

Котел

На трассе Дебальцево — Артемовск украинская военная техника напоминала мишени в тире, поэтому армия выходила из котла полями и проселками

Дебальцево, февраль, дорога. На шоссе свалка искореженной военной техники. За громадами металлолома блокпост "Балу". Окружение. На помощь к нашим ребятам подъехал БТР. Из машины выпрыгнули шесть бойцов. Среди них Вадим и Денис. Укрылись в посадке. Противник пошел в атаку. Когда прозвучал выстрел вражеского танка, Вадиму показалось, что перед его глазами пронеслась вся жизнь. Снаряд лег в нескольких метрах от бойцов. Результат — двое раненых: Вадим и Денис.

— Шрапнелью зацепило, — вспоминает Вадим. — У меня порвало правое предплечье и задело бедро.

Бронетранспортер отвез раненых в штаб бригады, где их и зашил хирург Александр Данилюк. Короткий курс "реабилитации" в переполненном блиндаже оказался слишком кратким — ближе к сумеркам из штаба поступил приказ об эвакуации раненых.

— Я когда об этом услышал, был в шоке. Говорю ребятам: куда вы нас отправляете во время окружения? Но у каждого свое мнение, пошло-поехало: все нормально, машины прорываются… Ну приказ есть приказ, — когда Вадим говорит об этом, он сосредотачивается, словно пытаясь отмотать ленту событий.

В направлении ближайшего тылового города — Артемовска — выдвинулась колонна: две боевые машины пехоты, Урал и КамАЗ. Тяжело раненых разместили в Урале и КамАЗе, легких посадили в БМП. Вадиму и Денису досталось место в БМП.

— Я был легкий, ходячий. Кровь остановили, рану сшили… Выехали затемно. То ли девять часов было, то ли десять…

— По трассе до Артемовска минут сорок?

— Ехали не по главной. Там бы мы вообще были, как мишени в тире. Проселками пробивались.

БМП, в которой находились Вадим и Денис, шла последней. По обрывкам криков Вадим понял, что колонна заехала на "сепарскую" территорию. Вокруг шумел бой. Техника петляла по колдобинам проселка, комья грязи и снега липли к броне. Внутри БМП и в кузовах грузовиков раненых мотало из стороны в сторону. Но это было не важно, главное было двигаться, каждый пройденный метр приближал спасение.

Почему первым на мину наехала БМП, шедшая в хвосте колонны, — загадка. Перед глазами Вадима расплылось оранжевое пятно. Денис сориентировался первым — открыл боковую дверь и выпрыгнул.

— Он дернул меня за собой и мы кувырком полетели, — голос Вадима спокоен, но в глазах появляется какая-то нехарактерная серьезность. — Денис мне тогда жизнь спас.

Количество трехсотых увеличилось. Технику побило осколками. Вышла из строя БМП, сломался КамАЗ, покорежило Урал. Колонна встала. Ехать дальше по заминированной дороге возможности не было. Все, кто мог ходить, высыпали из машин. Крики, споры, неразбериха. Кто-то сказал, что Урал на ходу. После нескольких минут препирательств погрузили раненых в Урал. Когда машина дала задний ход, разорвалась еще одна мина. Вадима подбросило на несколько метров. Приземлился позвоночником на чьи-то носилки. После этого падения ходить он уже не мог. Максимум, что ему удавалось, — сделать несколько шагов.

— Слегка там полетали, — скупо цедит он. — Но надежда оставалась. Разведчики ушли в разведку. Я думал, вернутся с помощью, но… — в этом месте Вадим замолкает.

— Но… — продолжаю я.

— Не вернулись, — обрубает Вадим.

А дальше была морозная февральская ночь. Сквозь дымку фронтового неба выглянула безучастная, дрожащая звезда и тут же исчезла. Время остановилось. Несколько раненых бойцов укутались кто во что. Вадим с Денисом нашли одеяло, забрались в кабину Урала. Стекол в машине не было, но одеяло должно было как-то согреть. "Не спать, не спать, я постоянно повторял Денису о том, что нельзя спать", — чеканит Вадим. Мороз усиливался. И люди все-таки засыпали. Закрывали глаза с надеждой на то, что вот-вот вернутся с подмогой разведчики, что вот-вот загудит украинский БТР.

Вадим видел, как умер Денис. "Раскинул руки, а потом вдруг сложился". Остальные раненые тоже замерзли. Тишину нарушало мерное гудение Урала — мотор так и не выключили. Вадим принял решение: уходить. Нормально передвигаться он не мог, но все же поставил цель — добраться до посадки. Поднялся. Сделал шаг, второй, третий… Упал. Попробовал идти на коленях. Потерял сознание. Когда очнулся, прикинул расстояние от себя до Урала: доползет назад — не доползет. Все тело болело, руки и ноги слушались плохо. Фельдшер нащупал в кармане стратегический запас: шприц-тюбик с буторфанолом. Медленно открутил колпачок… Перед уколом тюбик надо чуть сдавить, чтобы на кончике иглы выступила капля. Даже это легкое усилие далось Вадиму с трудом — рука почернела и обмякла. Наконец он вогнал шприц в бедро сквозь штанину. Через час дополз до машины.

Он не помнит, какое было время суток, когда зазвонил мобильный: еще светло или уже светло. Дрожащей рукой пытался удержать телефон, чтобы трубка не выскользнула из ладони. Из другого измерения раздался голос: "Алло! Привет! Как ты там?" Это был звонок из Киева. Друг детства Руслан следил за новостями, знал, что Дебальцево в окружении, и решил позвонить Вадиму. В двух словах Вадим описал ситуацию. Назвать место, где он находится, не мог, сказал лишь, что лежит в поле где-то между Дебальцево и Артемовском. Руслан ответил: "Главное — терпи!".

Чем мог помочь Руслан, будучи в сотнях километров от Вадима? Оказывается, мог. Руслан звонил в Мин­обороны, в СБУ, в штаб 128-й бригады. Требовал не вносить Вадима в списки без вести пропавших, требовал организовать поисковую группу. Суетился, писал какие-то заявления. И Вадима начали искать. Поисковая группа даже нашла бойца, лежавшего без сознания в поле, в снегу. Раз нашла, значит, спасла. Но это был не Вадим.

И все-таки звонок Руслана вселил надежду, добавил воли.

Рассказ Вадима я прерываю вопросом:

— Почему у одних людей жажда жизни больше, у других меньше?

Отвечает не сразу:

— Это для меня слишком сложно. Обобщить не могу. Что касается меня, то я очень хотел увидеть своих близких, свою жену. У нас ведь скоро ребенок будет. Девочка. Что помогает выжить? Срабатывают какие-то защитные механизмы психики. Я не вдумывался в то, как мне плохо, в то, что вокруг лежат мертвые люди. У меня были маленькие цели.

Маленькие цели. Например, хочется есть. Вадим помнил, что под сиденьем водитель держал сухпай. Банку с кашей открыть сложно, но можно. Однако каша замерзла. Ее приходилось грызть. Пакетики с медом оказались спасительной находкой: легко открываются зубами. Вместо воды — снег. Главной проблемой оставался холод. Разжечь какое-то подобие костра он так и не решился — неподалеку шумел бой и любой дымок мог привлечь внимание врага. Единственным источником тепла оставалось собственное тело: накрывался с головой одеялом и дышал.

Постоянно одолевала сонливость. Как раньше он повторял Денису "не спать, не спать", так теперь говорил самому себе. Но совсем не спать тоже не мог, вырубался. Час-два отдыхал. По-настоящему забылся долгим и тяжелым сном на третью ночь.

— Снилось какое-то подземелье, вроде каменоломни. Я и еще несколько человек несут на плечах огромный камень. Потом я остаюсь сам, тащу камень один. Падаю. Камень меня давит, и я чувствую, что не смогу подняться. Но все-таки поднимаюсь…

Он не сразу понял, от чего проснулся. Мотор Урала, который работал третьи сутки, остановился — закончился бензин. Мгновение тишины. А затем в машине автоматически включилась сигнализация, превращая ночь в агонию. Вадим понимал, что сигнализация привлечет врага, но поделать ничего не мог.

Первый выстрел был из противотанкового гранатомета. Снаряд разорвался метрах в пяти от кабины, где прятался Вадим. Потом еще, еще… Подключился автоматический станковый гранатомет. В Урал летели осколки и комья мерзлой земли.

— И я начал молиться, — продолжает Вадим. — Хотя никаких молитв не знал. На мне крестик был деревянный, который и сейчас на мне. К нам на блокпост как-то священник греко-католический приехал, не побоялся. Крестики, иконки раздавал. Вот тогда я его и надел. О чем, как молился? Этого рассказывать не буду, не хочу…

Чудо случилось не сразу, но случилось: пальба стихла. А утром произошло второе чудо: Вадим услышал рев двигателя и увидел приближающийся БТР. Первая мысль: наши. Взмахнул рукой. Оказалось — враги. Грубый голос скомандовал: "Встать!" — "Не могу". — "Тогда ползи". И он пополз.

Его рассказ о первых минутах плена скуден: "Ползу. Перед глазами пелена. Бросили в отсек для десанта. Потерял сознание. Очнулся в Донецке".

— Я же знаю, что тебе тогда два ребра сломали, — вставляю я.

— Зажило. Война есть война, — отвечает Вадим.

Он помнит, как его вытащили из бэтээра, заставили подняться: "Никто тебя тащить не будет, сам пойдешь". Помнит, как подлетели журналисты "Лайф Ньюз": "Зачем ты сюда приехал?" Задели камерой, и Вадим упал. Кто-то из вояк крикнул на корреспондента: "Отстань от него". Вадима подняли. Он сделал четыре шага и вновь начал падать, но его подхватили.

Затем короткий допрос: "Кто, откуда?" — "Фельдшер". — "Что такое диклофенак?" Пришлось рассказывать, что такое диклофенак. Похлопали по карманам, вытащили военник. А дальше — комната с белым потолком, катетер в руке, медсестра Люся и какой-то паренек рядом с кроватью.

— Кормили? — спрашиваю.

— Да, гречка и чай. Чай я постоянно пил. А этот паренек не хотел мне его давать, боялся.

— Чего боялся?

— Ну человеку, который долго ничего не ел и не пил, нельзя сразу много пить…

— Это был медбрат или охранник-ополченец?

— Наверное, это был волонтер с их стороны. Знаешь, как я с ним психологический контакт установил?

— Как?

— Посмотрел на него и прочитал по памяти: "Если жизнь тебя обманет, / Не печалься, не сердись! / В день уныния смирись: / День веселья, верь, настанет. / Сердце в будущем живет; / Настоящее уныло: / Все мгновенно, все пройдет; / Что пройдет, то будет мило". Кто, спрашиваю, написал? Не знает. Пушкин, говорю. Учи классику, только вначале чай принеси.

— Принес?

— Да. А еще я сестричке благодарен, Люсе. Она мне первую помощь оказывала, капельницу ставила. Да я там нормально с ними общался. Помню, их старший пришел и сказал: "Вечером тебя заберут". Тяжелых раненых они быстро отдавали.

— Агрессии по отношению к тебе не было?

— Да какая агрессия…

— Все-таки враги.

— Ты пойми, многие люди заложники обстоятельств. Никогда нельзя однозначно судить…

"Старший" не обманул: вечером приехал украинский реанимобиль и Вадима вывезли в Днепропетровск.

Реанимация

Когда реанимобиль с Вадимом пересек границу "ДНР", из Киева в Днепропетровск выехала машина. За рулем сидел друг Руслан, рядом с ним была жена Вадима и ее сестра. Через несколько часов в Днепропетровском госпитале состоялась долгожданная встреча. Первые объятия, первые слезы счастья. По законам мелодрамы в этом месте нужно ставить точку. Но жизнь оказалась сложнее: протащив Вадима через все возможные фронтовые испытания, она вынесла его на следующий уровень — повышенной сложности.

Через два дня медицинский борт доставил его и еще нескольких раненых в Киев. Так он оказался в киевском Центре пластической и термальной хирургии (в просторечии — ожоговый центр). Раненый фельдшер понимал, что ему предстоит операция, но не знал какая. Однажды утром в палату вошел хирург и объяснил Вадиму, что с кистями и ступнями придется расстаться. В конечностях начался некроз, выбора не было.

Вспоминая тот момент, Вадим как будто робеет, голос становится тише:

— У меня сразу мысль такая: это все, это конец. Жить как растение я не хотел…

Окно в палате открыто. Чем тише становится голос Вадима, тем громче птичье пение.

Вряд ли его переживания в те минуты можно назвать депрессией, скорее — душевной болью. На депрессию времени не было, ни тогда (через час началась операция), ни позже. Вначале наркоз удерживал сознание в подвешенном состоянии. А потом… В какой-то степени боль физическая заслонила страдания душевные.

— Самая страшная боль там, где кость резали. На левой у меня была гангрена, и в этом месте кость укоротили. На болях можно сломаться. На стенку хотелось лезть. Морфин действовал слабо, а когда его действие проходило, боль усиливалась. Прекратились мышечные боли, начались фантомные…

Месяц Вадим находился в реанимации. В те дни врачи диагностировали у него заражение крови — сепсис. Эта болезнь быстро истощает организм. Вначале сепсис съедает подкожную жировую клетчатку, затем мышцы.

— Повернуться на бок я мог лишь с трудом. И потому первой задачей было тренировать мышцы. Еще в реанимации начал пресс качать. Когда ставишь цель, тогда как-то проще становится. Старался позитивно себя настроить. И мне помогали в этом и врачи, и близкие.

— С врачами понятно. А как должны вести себя в этой ситуации близкие?

— Улыбаться и не жалеть, — Вадим на несколько секунд умолкает и повторяет: — Не жалеть.

— Знаешь, вечером перед операцией и жена, и Руслан уже знали, что будет ампутация, а я еще нет. Но они ничего мне об этом не сказали и виду не подавали. Они заходили и вели себя как обычно, улыбались. Молодцы. Это очень помогает, — на этих словах Вадим и сам улыбается. — А! Вспомнил, что еще помогает: комедии и мультики. Для меня там DVD установили. И я постоянно пересматривал "За спичками" и "Укрощение строптивого". Но в первую очередь, конечно, близкие — Руслан, жена…

Разговор прерывается — у Вадима звонит телефон, вернее, планшет. Он касается экрана.

— Привіт, сонечко! Вже їдеш? Я? Нормально. В мене зараз журналіст…

Когда беседа заканчивается, спрашиваю:

— С женой всегда по-украински общаешься?

— Да, она у меня такая украи­ночка.

— Ты не против, если я с ней поговорю?

— Не надо. Очень тебя прошу. Не хочу, чтобы волновалась.

— Тогда будем прощаться. Последний вопрос, философский. Ты какой-то принцип жизненный в эти дни для себя вывел?

Вадим несколько секунд думает, затем улыбается:

— Знаешь принцип Поллианны?

— Как-как?

— Книжка так называется "Поллианна", вот там о моем принципе…

— Почитаю. Что завтра принести?

— Уже все принесли, даже телевизор. Но я его не смотрю принципиально.

Неподключенный телевизор действительно стоит на полу, экраном к стене.

— Может, фруктов каких-нибудь?

— Пакет ряженки.

Вадим осваивает новые протезы в больничном дворе под присмотром врача

Принцип Поллианны

Роман детской писательницы Элинор Портер —это история американской сиротки Поллианны. Когда-то папа, бедный провинциальный пастор, научил девочку "игре в радость". Все началось с того, что дочь захотела в подарок куклу. Денег на игрушку не было. И пастор спросил у леди, собиравшей пожертвования, принес ли кто-то детские вещи. Кукол не оказалось, вместо них леди прислала девочке детские костыли. Отец объяснил ребенку, что нужно радоваться тому, что костыли им не нужны. Так Поллианна научилась в каждом грустном событии находить повод для оптимизма. И продолжала "игру в радость", когда папа умер.

— Ну что, прочел Поллианну? — спросил Вадим, пока я доставал из рюкзачка ряженку.

— Да, — слукавил я, потому что просмотрел книгу по диагонали, да и то не до конца. — В каждом событии можно отыскать что-то хорошее.

— Плохо читал, — раскусил Вадим. — Не в каждом. В смерти она не находила радости, если помнишь…

— Может, тебе психологом стать?

— Понимаешь, внутреннего учителя я в себе еще не открыл. Но мысль такая была. Есть неплохая программа поддержки раненых, когда они помогают друг другу. Со временем я смог бы в ней участвовать. Но вначале себя самого надо поставить. Потому что с военными психологами проблема. Зашла однажды ко мне девочка…

— Психолог?

— Да. Увидела меня и расплакалась. А я ее утешал. Но приходили и толковые люди. Очень хороший психолог есть — Таша Сулима, слышал?

Ответить я не успел. Дверь открылась, и в палату вошла медсестра.

— Извини, — сказал Вадим. — Процедуры. На протезах сегодня ходил, перетренировался, ногу натер.

Пока сестра обрабатывала рану зеленкой, Вадим шутил:

— Смотри, Лина, будет печь — укушу.

— Тогда я к тебе больше не приду, — отшутилась Лина. — Ложись. Не дергайся, а то разолью, будешь красивый.

— Вот и хорошо.

— Что хорошо? — удивилась Лина.

— Буду красивый, — объяснил Вадим и, повернув голову ко мне, добавил: — Принцип Поллианны в действии.

— Готово, — доложила Лина.

— А подуть? — скорчил смешную рожицу Вадим.

— Придумал. Ребенок маленький. Знаешь, сколько у меня во рту микробов…

— Микробы выплюнь.

Когда Лина ушла, я продолжил:

— Раз уж о психологии заговорили. Ты, наверно, знаешь, психологи выделяют разные стадии тяжелой болезни. Вначале у больного возникает вопрос: "Почему это со мной?" Потом депрессия, агрессия, торги с Богом…

— Ну о депрессии я тебе уже говорил. А торговаться с Богом? Никогда. И вообще… Не было у меня никаких стадий.

Вадим фотографируется на документы. Оформление бумаг занимает много времени, но сержант Свириденко не унывает

На самом деле были. До этой встречи с Вадимом я разговаривал со специалистом по шоковым травмам, психотерапевтом Ташей Сулимой, той самой, о которой упоминал Вадим. Обсуждали, естественно, Вадима. "Очень энергетически сильный человек, — говорила Таша. — Все люди, пережившие серьезную потерю — близкого человека или часть тела, — переживают три основные стадии: непринятие потери, злость и принятие. И стадию злости Вадим, конечно, пережил. Но как взрослый и сильный человек он переборол это в себе, не нагружал окружающих — ни родственников, ни врачей". О Вадиме она может говорить долго и делает это эмоционально, срываясь на философские обобщения: "Таких людей немного, таких не может быть много, на таких страна держится". Психотерапевт уверена: у Вадима большое будущее, он способен помочь не только себе.

— Что ты от меня хочешь? — спросил Вадим.

— Пытаюсь понять, почему у тебя получается то, что не получается у других.

— Не знаю, почему получается. Может, второй раз бы и не получилось.

Вадим задумался.

— Что тебе давало и дает надежду? — в этот момент я почувствовал, что начал раздражать собеседника.

— Не люблю слово "надежда", — Вадим вздохнул. — Надежда — это облако. Дотянемся ли мы до него, или нет, неизвестно. Вот слово "цель" звучит более твердо. Важно помнить: что бы ни случилось, это не приговор, это лишь препятствие к нормальной жизни. И эти препятствия нужно постепенно преодолевать. Смотри. Вначале надо было бороться с пролежнями, качать пресс. Потом начались более серьезные тренировки. Когда видишь результат, появляется драйв. Даже мелочи какие-то на этом пути важны. Вот мне как-то волонтеры принесли книгу про паралимпийцев. Как я ее читать буду? А они приходят и каждый раз спрашивают: "Прочитал? Прочитал?" Пришлось приспосабливаться, учиться странички листать. В итоге прочитал. Хорошая книга. Но вообще я с экрана читаю, так удобнее. Мне на день рождения Хвостика подарили и вот этот планшет.

— Быстро освоил?

— Да, без проблем. Сенсорную клавиатуру увеличили, так что я даже письма писать могу.

— Можно ли сказать, что твой рецепт преодоления в том, чтобы постоянно держать в голове главную цель и идти к ней?

— Нельзя. Если все время думать только о главной цели, можно перегореть. Необходимо жить и действовать здесь и сейчас. А главная цель… Для меня это самостоятельность. Но для этого нужно освоить простые протезы рук и ног. Дальше — механические протезы…

— А сенсорные, о которых в журналах пишут?

— Умные руки так называемые? Их только через год можно ставить. Знаешь, сколько один такой протез стоит? Есть за 50 тысяч долларов, есть за сто. У меня таких денег нет. Кто заплатит? Государство? Не знаю. Волонтеры, конечно, помогают собрать на лечение, но… Как бы там ни было, главная цель у меня есть, а как я до нее доберусь, время покажет.

Повисает пауза.

— Про маленькие цели ты мне уже говорил, когда рассказывал, как зубами пакетики с медом открывал, — припоминаю я.

— Вот-вот.

— На твоем примере можно методичку по психологии писать: теория маленьких целей.

— По психологии — не знаю. Я лучше как фельдшер скажу. Когда сложный случай, когда диагноз не установлен, медики решают проблему пошагово: нужно боль снять, температуру сбить…

— Какое твое главное достижение было уже здесь, в палате?

— На ноги встал.

День, когда это произошло, помнит вся больница. "Вадим идет!" — пронеслось по палатам четвертого этажа. Больные вывалили в коридор. Сбежались санитарки и медсестры. Свой рассказ о том, как это было, волонтер Елена Егорова начинает с вопроса: "У вас есть дети? Если вы помните тот момент, когда ваш ребенок сделал первый шаг, вы меня поймете. Ему было очень больно, очень тяжело. Он дрожал всем телом". Шаг с поддержкой, шаг без поддержки, еще шаг… Кто-то плакал, кто-то смеялся, кто-то думал: "Если Вадим смог, значит, смогу и я".

— Какая у тебя мечта? — невпопад спрашиваю я, предполагая ответ: "Не люблю слово "мечта"…

— Не скажу. Хотя… Океан хочу увидеть. На разных морях был, а на океане ни разу.

Добрые люди

В это сложно поверить, но факт: спустя пять месяцев после ампутации Вадим Свириденко все еще остается действующим сержантом 128-й бригады. Он не демобилизован. Он не получил ни страховки, ни корочки об инвалидности. На него не распространяются льготы участников АТО, у него нет пенсии. А денег нужно много. Волонтер Елена Егорова подсчитала, что месяц лечения такого больного может обходиться до 300 тыс. грн. Основным источником средств для сержанта Свириденко стали частные пожертвования. Как такое возможно?

Попытка найти виновных обречена на провал. Оформление каждой бумаги — это десятки чиновников из разных учреждений. Кафкианский лабиринт украинской бюрократии упирается в разные двери: Минобороны, Минздрав, Минсоцполитики… Демобилизоваться Вадим не мог, потому что у него не было военного билета — документ отобрали в плену. Со временем документ был восстановлен. Помог друг Руслан, который бегал по инстанциям, заполнял анкеты, связывался с центром правовой помощи бойцам АТО. Но потом Руслан сам получил повестку и ушел в АТО.

— Я думал, что уже справлюсь без Руслана, — вздыхает Вадим. — Но когда он ушел, я понял, что попал!

Стандартный алгоритм получения бумаг выглядит так: боец в своей части ставит отметку в военном билете (в случае Вадима ему надо ехать в Мукачево), затем возвращается в "родной" военкомат по месту жительства и оформляет демобилизацию. Если солдат инвалид, ему это нужно доказывать. Вначале необходимо пройти военно-врачебную комиссию, затем медико-социальную экспертную комиссию (МСЭК). Далее документы попадают в воинскую часть, после этого — по месту жительства. Каждый этап на этом пути дается Вадиму с огромным трудом.

— Люди везде хорошие, — говорит он. — Все пытаются помочь. Однажды даже позвонили из городского военкомата и сказали: "Мы вам поможем оформить страховку". Как я обрадовался! "Только, — говорят, — принесите документ о демобилизации". А где я его возьму? Причем, знаешь, это желание помочь искреннее, просто система так устроена…

Военно-врачебную комиссию и МСЭК Вадим прошел, но документы в Мукачево не дошли. Вернее, дошли, но не все. Каждый день Вадим куда-то звонит, спрашивает: пришли ли бумаги? И каждый такой звонок чреват сюрпризом.

— Вчера в Мукачево сказали, что им из Киева прислали один оригинал. А нужно три — в финансовый отдел, в еще какой-то. Ну ничего, разберемся. Мне ребята из центра правовой помощи помогают. Прорвемся!

В этот момент мне хочется отвести от Вадима взгляд. Хотя чем я виноват? Вздыхаю, спрашиваю:

— Может, мне куда-то позвонить или запрос подать? Типа, пресса заинтересовалась? Вдруг сработает…

— Честно говоря, я не знаю, кому нужно звонить. Такого человека, чтобы все решал, нет. Я узнал недавно, что какие-то документы вообще идут из Киева в Мукачево через Ровно. Представляешь?

Проблема, с которой столкнулся Вадим, типична. Волонтер, советник замминистра обороны Наталья Воронкова, констатирует: "У раненых часто возникают сложности с оформлением документов, получением инвалидности… На каждом этапе срабатывает человеческий фактор. Но тут есть определенная закономерность. В одних бригадах таких проблем не возникает или почти не возникает, а в других — постоянно. Многое зависит от человечности бригадного командира".

Во всей этой бумажной истории поражает не столько абсурдность бюрократической машины, сколько отношение к происходящему самого Вадима. Ни разу никого он не обвинил и даже, кажется, попробовал оправдать.

— Ты всегда так к людям относился или это после фронта?

— Как?

— Ну ты обо всех хорошо отзываешься или в крайнем случае нейтрально. Даже о сепаратистах и бюрократах.

— Отношение к людям складывается не за несколько месяцев, а на протяжении всей жизни. Я тебе говорил, что после армии в Павловке работал?

— Да.

— Так вот. Я там интересных людей видел: писателей, художников… И меня поразила разница между тем, как иногда они выглядят, и тем, что способны создавать… Один корки арбузные собирал и грыз, говорил, что там витамины… А потом картины писал. Хоть на республиканскую выставку… Тогда, наверное, я понял, что о человеке нельзя судить однозначно, поверхностно. А вообще, чем лучше ты к людям относишься, тем лучше и они к тебе.

Спорное утверждение. С одной стороны, бюрократы — "хорошие люди, пытающиеся помочь" — так и не помогли Вадиму быстро оформить бумаги. А с другой… Волонтер Звягин рассказывал. Как-то весной он ехал в очередной раз в медроту 128-й бригады. Перед поездкой позвонил ребятам: "Что привезти?" Те ответили, чтоб ничего не привозил, велели все деньги тратить на Вадима. Когда Звягин пришел к Вадиму, тот сказал: "Мне ничего не надо, все ребятам вези".

Так что, может, Вадим и прав. И дело тут не в логике, а в восприятии реальности. После общения с действующим сержантом остается светлое впечатление. Ни в нем самом, ни в его словах нет и намека на трагизм жизни. Возвращаясь в редакцию, я подыскивал слово, более всего характеризующее Вадима. Просветленность? Мудрость? Конструктивность? Через два часа правильное слово я все-таки нашел: взрослость.

В небо

Палата опустела. Вещи Вадима вынесли. Осталась только квадратная банка на столике. Хвостик распереживался, дважды взмахнул плавниками и совершил круг. Затем две женские ладони обняли банку, и мир окутала розовая полутьма. Как долго это продолжалось? Может быть, час. А потом Хвостик оказался в большом аквариуме с красивым лабиринтом из ракушек в центре.

В тот же день специальный человек завез коляску с Вадимом по специальному трапу в специальный самолет. Сержант Вадим Свириденко попал в список тех, кто будет проходить курс реабилитации по программе НАТО. Уже через сутки он увидит океан.

В Америке ему предстоит надеть механические протезы. Это означает новое качество жизни, а, возможно, и новую жизнь. Каждый день он будет ждать звонка от жены — на днях у них должен родиться ребенок. Вадим будет смотреть вдаль и ждать. Как в песне Юрия Шевчука:

Слышишь! Я снова живой,
Морем дышу у окна,
Крутится, вертится шар голубой,
Крутится, вертится над головой,
Как космонавт на холодной Луне,
Жду, чтобы мне позвонила она,
Наперекор победившей зиме
Нас скоро найдет весна.

P.S. Перед отъездом в Америку Вадим Свириденко успел демобилизоваться и получить статус участника боевых действий.

Как помочь Вадиму Свириденко

4149 4378 5227 3117 – единый гривневый счет в Приват Банк Свириденко Вадим Васильевич
***********************
Платежные реквизиты для получения SWIFT в евро.
SVIRIDENKO VADIM.
IBAN: UA973052990004149497831670 981.
ACCOUNT: 4149497831670981.
Банк получателя: PRIVATBANK, SWIFT CODE: PBANUA2X.
БАНК-КОРРЕСПОНДЕНТ: Commerzbank AG Frankfurt am Main Germany. SWIFT CODE: COBADEFF. Счет Банка получателя в Банке-корреспонденте: асс 400 8867004 01
***********************
Платежные реквизиты для получения SWIFT в долларах.
SVIRIDENKO VADIM.
IBAN: UA273052990005168757292138 221.
ACCOUNT: 5168757292138221.
Банк получателя: PRIVATBANK, SWIFT CODE: PBANUA2X.
Банк-корреспондент: JP MORGAN CHASE BANK SWIFT CODE: CHASUS33.
Счет Банка получателя в Банке-корреспонденте: 0011000080

Фото: Александр Чекменев, Украинское фото