Популизм — не только украинский тренд, посмотрите на Трампа, — Вадим Карпьяк

Вадим Карпьяк считает, что журналистика — профессия, которая выбирает людей, а не наоборот. Зимой 1977 года новорожденного Вадима забирали из роддома на машине, принадлежавшей редакции, в которой работал его отец. "Очевидно, это была карма, знак судьбы: рано или поздно ты станешь журналистом", — улыбается Карпьяк. В детстве он не думал об этом ремесле. Как и любой нормальный мальчишка, мечтал о разных профессиях — от пожарного до археолога. В университете от розовых очков помогла избавиться небольшая археологическая практика: не факт, что попадется что-то стоящее, а копать все равно приходится.

В 20 лет, будучи студентом гуманитарного факультета Могилянки, Карпьяк решил попробовать свои силы на "Радіо Столиці" — радиостанции, продвигавшей отечественных исполнителей. Руководству понравился голос Вадима, через месяц ему доверили прямой эфир, там он и научился быстро формулировать. Затем радио переформатировали, творческому коллективу, в том числе и Карпьяку, это было неинтересно, он ушел на телевидение, в рекламу. Однажды знакомый, работавший в программе "Сніданок з 1+1" сказал, что открывается вакансия информационного редактора. "Так я и зацепился на телевидении — через редактуру. Тогда, кстати, мою кандидатуру тоже рассматривали на должность ведущего, но в итоге сказали, что я слишком молодо выгляжу, люди мне не поверят", — смеется Вадим.

Однако с радио он не порвал до сих пор. Мы разговариваем в студии, созданной им с коллегами по "Радіо Столицi". "Когда коллектив ушел с радио, мой товарищ Роман Кальмук решил все-таки продолжать эту идею с украинской музыкой, с ней у нас были крепкие связи, он создал контору FDR Media Service, я присоединился как помощник, стал программным директором", — рассказывает Карпьяк.

Мы заходим в небольшую комнатку без окон. В ней два стула, микрофон, лампа, пюпитр и монитор. Комната снизу обшита плитами из кокосовых стружек, сверху — рельефным поролоном, что обеспечивает отличную звукоизоляцию: когда дверь закрывается, в ушах тут же начинает шуметь. "Это особенность человеческого мозга: он не терпит тишины, — поясняет Карпьяк, усаживаясь на стул. — Здесь мы начитываем радиопрограммы, записываем вокалистов, Джамала, например, тут пела".

Для вас радио — это отдушина?

— Нет. Если я ищу отдушину, это означает, что меня утомляет работа на телевидении, на "Свободе слова". Я не могу этого сказать, мне нравится то, чем я занимаюсь. Понятно, что телевидение отнимает много энергии, но это как после тренировки, когда вы чувствуете усталость, но и прилив сил. Меня прет.

Радио — это не отдушина, просто другая форма деятельности. Меня много вещей интересует, на все времени не хватает. Например, я страшно люблю стендовый моделизм. В детстве занимался авиамоделированием, старался эту страсть поддерживать всю жизнь, надеюсь, когда дети немного подрастут, подсажу их на это, и сам буду заниматься с ними.

"Меня давно сравнивают с Куликовым"

Почему именно вы получили предложение стать ведущим "Свободы слова"?

— Я думаю, учитывали мой опыт интервью в прямом эфире с политиками и экспертами. Важно уметь держаться в прямом эфире. Нужно вести разговор, иногда вступать в дискуссию и вести ее аргументировано, нужно разбираться в политике. Моя трехлетняя работа на "112-м" как раз была ежедневной тренировкой: три часа каждый будний день я только тем и занимался, что разговаривал с политиками и политическими экспертами о том, что происходит. То есть у меня есть опыт ведения и модерирования политического диалога в прямом эфире.

Вы сразу согласились на эту работу?

— От таких предложений не отказываются. Это старшейшее и важнейшее политическое шоу на украинском телевидении. Я, конечно, не стал сразу кричать в трубку: "Да, да, конечно! Сейчас я всех разгоню, и мы обсудим детали". Предложение застало меня в горах, куда я поднимался с ребенком на плечах. Именно в тот момент я не был готов говорить, договорился созвониться попозже и встретиться, когда вернусь в Киев. Но не сидел дома, почесывая голову в раздумьях, соглашаться или нет.

Вы что-то хотели бы изменить в программе?

— Программа давно и успешно опробовала свой формат. Это скорее вызов мне — влиться в него. У меня есть своя манера ведения эфира, теперь она будет туда привнесена. Задача такой программы, как я ее понимаю, — помочь зрителям понять, что происходит и кто эти люди в эпицентре политических процессов. Менять это я не вижу смысла. К тому же у меня пока было всего несколько эфиров. Возможно, через год, когда я уже буду себя чувствовать как рыба в воде в этой студии, я подумаю о том, что здесь можно было бы что-то улучшить. Пока что для меня важно хотя бы нормально держать процесс, этот формат модерирования.

Иногда говорят, что мы на самом интересном месте прерываем программу рекламой, чтобы дать людям возможность собраться, подготовиться к ответу. На самом деле это не так. Есть очень жесткий хронометраж, когда мы должны дать рекламу. А высший телевизионный смысл заключается в том, чтобы не дать зрителю во время рекламы уйти на другой канал. Когда ты заканчиваешь на высокой ноте, больше шансов, что человек захочет посмотреть, что будет дальше после рекламы. Поверьте, в прямом эфире очень сложно как-то манипулировать — руки вот они, на виду.

Чему вам пришлось экстренно учиться?

— Пришлось экстренно выправлять спину. Ты стоишь 2,5 часа, и нужно следить за тем, чтобы ты стоял прямо. Мой рост — 188 см, как все высокие люди без спортивного разряда за плечами, я немного сутулюсь. Об этом мне тоже приходится постоянно помнить.

Вас часто сравнивают с предыдущим ведущим Андреем Куликовым. Говорят, что вы похожи и манерой вести передачу, и голосом, некоторые находят даже внешнее сходство. Вы оказались готовы к таким сравнениям?

— На самом деле первые сравнения с Андреем начались задолго до того, как мне предложили вести "Свободу слова". Я не вижу в этом ничего страшного, более того, это нормально, люди всегда сравнивают. И манеру ведения программы Куликовым, очевидно, сравнивали с Шустером.

Всемирный тренд на популизм

Я читал отзывы наших коллег о первом выпуске "Свободы слова". Среди них, в частности, был такой: ведущий должен больше влиять на тематику программы и выбор тех, кого приглашают. Это возможно?

— Конечно, у меня есть какое-то влияние и на тематику, и на подбор гостей. Однако телевидение — это всегда коллективный процесс, который зависит от десятков людей, ведущий — лишь вершина айсберга, которую видят зрители. Бывает, что мы хотим обсудить какую-то тему, но не можем получить спикеров, которые могли бы все объяснить, человека может просто не оказаться в Киеве, а без него будет совсем не то кино. Тогда мы можем отложить тему. В любом случае это всегда коллективное решение — что мы будет делать в эфире.

В стране есть когорта политиков, которые свою профессиональную деятельность строят на принципах шоу-бизнеса — говорят то, что хотят от них услышать, а потом люди за них голосуют.

— Это называется популизм.

Именно. Вы можете влиять на то, чтобы таких людей не было в вашей программе?

— Проблема в том, что эти политики тоже часть общества и пользуются его поддержкой. Я не могу сказать, что мы будем жестко отказываться от политиков, которые много говорят и мало делают, потому что это будет выглядеть, как акт цензуры: мы одним даем высказаться, а другим — нет. Все-таки программа называется "Свобода слова", и доступ к микрофону должны иметь все, если есть информационный повод.

Я понимаю, о чем вы говорите, но нужно понимать и то, что тренд на популизм — не только украинский, он всемирный — посмотрите на Трампа. Как сказал мой друг, демократия — для взрослых обществ, а сейчас мы видим, что общества массово впадают в детство. Этой болезнью нужно переболеть, как в детстве болеют ветрянкой, получить иммунитет. Не пройдя этот этап, мы не повзрослеем. Поэтому задача программы — не давать им возможностей для монолога. Мы всегда зовем в студию сторонников разных позиций, чтобы, услышав популистское утверждение, можно было сразу же аргументировано возразить, чтобы была дискуссия, чтобы люди могли видеть и выбирать, чтобы не было подгавкивания: да, да, да или, наоборот, только нападение: нет, нет, нет.

Зритель может быть уверен, что гостевые редакторы не ангажированы политиками, которые хотят прийти на программу, чтобы что-то сказать?

— Это вопрос только доверия. На самом деле такие вещи рано или поздно становятся известны, за этим следует катастрофа для программы. Результат видно на экране: если вы увидите, что все дуют в одну дуду, такие подозрения будут логичными. Но мы не заинтересованы в этом, потому что программа выйдет нудной, не может вся студия выступать в унисон, должна быть какая-то драматургия. Многолетний опыт общения с политиками и экспертами позволяет предполагать, кто какую позицию будет занимать, поэтому мы стараемся подбирать спикеров с разными взглядами.

"Такие шоу воспринимают как политику"

Если передача проходит без перепалок оппонентов, диалог строится конструктивно, зрители говорят, что это скучно смотреть. Можно ли найти баланс, чтобы программа была и нескучной, и взвешенной, и нужной?

— Мы как раз стараемся найти такой баланс. Если бы кто-то знал такой рецепт, он бы уже озолотился. Мы должны держать баланс между рейтингом, условно говоря, и смыслом. Нагнать рейтинг — не так сложно. Помните фильм "Части тела" про радиоведущего Говарда Стерна? Он нес в эфир все, что ему в голову приходило, и у него были безумные рейтинги. Оказалось, что 50% аудитории любит его и хочет узнать, что он дальше скажет, а другие 50% плюются, но тоже хотят услышать, что он будет говорить.

Есть люди — рейтингоносцы, на которых зритель всегда придет посмотреть, не важно, нравятся они им или нет. Но в то же время хочется, чтобы это было со смыслом, чтобы люди, посмотрев программу, сделали для себя какие-то выводы или хотя бы получили информацию о том, что происходит. Это очень сложный баланс, мы стараемся его сохранить, но это проблема всех политических ток-шоу.

Вам не кажется, что украинскую политику, в том числе и из-за политических ток-шоу, люди начинают воспринимать именно как шоу?

— Нет. Мне кажется, что иногда граждане воспринимают такие шоу как политику. Мы делаем политическое шоу, в котором стараемся показать, что отдельные политики думают по тому или иному поводу. В "Карточном домике" есть прекрасный эпизод. Главный герой говорит о том, что иногда люди, приближенные к власти, думают, что это и есть власть, но это не так. Так же и здесь: выступления политиков по телевидению не являются политикой. Политика в первую очередь — это когда граждане начнут интересоваться, за кого они голосуют, перестанут лениться читать о своих кандидатах, ходить к ним на встречи, задавать им вопросы и делать сознательный выбор на основании этого, а не рекламы.

Как вам удается справиться с симпатией или антипатией к гостям программы?

— Это профессиональный момент, я их отключаю. Они включаются, только когда я иду голосовать. Но я стараюсь публично не светить свою политическую позицию, прилагаю максимум усилий для того, чтобы никому ее не навязывать, иначе будут подозрения в моей предвзятости.

К сожалению, работа в политической журналистике сильно способствует развитию цинизма. Моя личная задача — не утратить веру в людей, у которых есть идеалы, а не только свои интересы.

• Читайте также: Телевидение должно приучить людей к тому, что им не все равно, — Владимир Бородянский

В "Свободе слова" уже были люди, которых слушать нелегко, но я должен выслушать всех, в этом моя работа. Даже если человек мне неприятен, я все равно должен услышать его позицию. Возможно, там есть аргументы, к которым стоит прислушаться. Если мне что-то не нравится, это не означает, что говорят неправду. Здесь важен другой момент: где заканчивается эта всеядность, когда ты готов молча выслушивать всех? Есть украинское законодательство, Уголовный кодекс и Конституция, которые мне дают эти рамки. Если высказывания человека переходят границы дозволенного, они могут рассматриваться как антигосударственная деятельность, направленная на ликвидацию государства или свержение существующей власти. Тогда аут, на этом мы прекращаем разговор. Если человек находится в границах законодательства, это его конституционное право на свободу слова.