Жизнь после жизни. Как живут брошенные человеком города

Ордос, Колманскоп, Орадур-сюр-Глан, Крако, Чайтен, Припять. Все населенные города разные, а заброшенные похожи друг на друга. Они, как опустевшее гнездо, кажутся одинокими и тревожными. Но так только кажется. "На смену человеческому порядку в них приходит не хаос, и не вакуум, а просто другой порядок", — утверждает эколог Денис Вишневский, который руководит группой радиоэкологического мониторинга государственного специализированного предприятия "Экоцентр". Денис Вишневский уже 16 лет работает в зоне отчуждения и наблюдает изменения, происходящие в Припяти. Он рассказал Фокусу о том, что случается с городом, когда из него уходит человек.

В свое время географ Григорий Лаппо восторженно писал, что город — самое большое чудо, созданное человеком. А британский археолог Иэн Моррис предлагал использовать размеры и количество городов как индикатор развития общества. Действительно, в городе человек реализуется наилучшим образом. Но вместе с тем города деградируют, уменьшаются, исчезают. Если читать Геродота и его описания Ойкумены, то уже тогда люди натыкались на брошенные селения.

Причины одни и те же, что во времена Геродота, что сейчас: война, экономика и, условно говоря, экология. Как только человечество начало строить города, оно начало их и терять. Но если планы по развитию города есть, то плана на случай его исчезновения нет. Мы не знаем, что с ним делать — оставить или демонтировать. Просто никто обычно не думает о том, что город может умереть.

У Альберта Шпеера, личного архитектора Гитлера, была интересная "теория ценности руин". Он описал ее в мемуарах "Воспоминания". Германия как раз готовилась к Олимпиаде, Шпеер шел мимо взорванного нюрнбергского трамвайного депо (его демонтировали, чтобы начать на том месте новое строительство). Он поразился открывшемуся виду развороченных железобетонных конструкций и задумался о том, что античные руины нас радуют, а современные — уродливы. "Неутешительное зрелище" натолкнуло его на размышления, в результате которых и родилась теория руин. Ключевые объекты Третьего рейха должны быть сделаны из материалов, которые в разрушенном виде выглядели бы эстетично и вызывали "воодушевление", как он написал, "через века или через тысячелетия примерно соответствовали бы римским образцам". Гитлеру идея понравилась, и он распорядился, чтобы в будущем важные объекты строились по "закону руин". Эта история о том, что нужно думать не только о жизни города, но и о его загробном существовании.

Помню одно из своих первых впечатлений от Припяти. Была осень 2001 года. Темень. Я шел к контрольно-пропускному пункту и слышал звуки пустого города. Ветер гулял, скрипели окна и еще что-то. Мне стало не по себе. В Припяти на момент аварии было 47,5 тыс. жителей. По всем планам он должен был дорасти до стотысячника. Не получилось. Обычно малые города не могут похвастать очень развитой инфраструктурой, но в Припяти все было наоборот. Хорошая планировка, современная многоэтажная застройка, автобан, рядом железная дорога. А кроме АЭС еще и военный завод "Юпитер". Теоретически Припять могла бы жить долго. В 1970 году ее внесли в реестр городов, шло строительство. Припять, как пылесос, собирала людей на работу из прилегающих населенных пунктов. Пришлось даже ставить административные барьеры, потому что желающих было слишком много. На появление города сразу отреагировали села. Начался бум самогоноварения. Появилась станция — появился материал, аргонная сварка, но главное, появился большой рынок сбыта. Атомные города — интересный феномен, который в Украине не сильно исследуют. Недавно Институт им. Гердера (Марбург) запустил проект "Полесье как ландшафт вмешательства: пространство, власть, технология и экология на периферии Европы в 1915–2015 годах", в рамках которого изучают проблему социального воздействия атомных городов.

Эвакуировали город за сутки, но опустел он не сразу. Когда упал фон, Припять начала заново "заселяться". Там располагались офисы, производственные площадки и лаборатории ряда организаций зоны, например Управление дозиметрического контроля, Центр международных исследований "Комплекс", в которых работали несколько тысяч человек. Сотрудники утром приезжали, а вечером уезжали. Бассейн "Лазурный" работал до 1996 года. Только к концу 1990-х Припять окончательно опустела. Организации из Припяти перевели в Чернобыль. Сейчас в городе остались только спецгараж, спецпрачка и КПП. Так Припять стала полигоном для наблюдений за тем, что будет, если никого не будет.

Брошенный город — это всегда вызов человеческому сознанию и чувствам, пробоина в ожиданиях, разрыв в социальной ткани, который человек пытается хоть как-то закрыть. Поэтому в зоне отчуждения много сил было потрачено на "а давайте сделаем хоть что-нибудь". Давайте найдем чудесный порошок, чтобы коровка там ела траву, загрязненную цезием, а давала чистое молоко. Потом придумали, как использовать город виртуально. Появилась компьютерная игра S.T.A.L.K.E.R. С 2006 года туда начали ездить туристы. Сейчас в выходные дни на улицах Припяти, можно сказать, людно.

Один порядок ушел, но это не значит, что на его месте образовался вакуум. Просто приходит другой порядок. В Припяти его возглавила природа. Сначала в городе была вытеснена большая часть декоративных растений, а оставшиеся — клен, рябина, робиния, тополь — начали превращать его в лес. Первыми смыкаются робинии и клены, а подлесок образуется из рябины и еще нескольких кустарников. Потом они наступают на асфальт и бетон. Листва с деревьев падает, накапливается и превращается в тонкий-тонкий слой гумуса, на котором растут другие растения. Но так происходит в старых районах.

На тех участках Припяти, которые мало озеленяли, появляются примеси растений-аборигенов. При озеленении города использовали торф в качестве удобрения, вместе с ним занесли семена и растения водно-болотного комплекса, например, змеевик, молочай, вербейник. В Припяти много фруктовых деревьев — яблонь, черешен, слив, вишен. Они часто встречаются на углах зданий и высоких объектах — там, где обычно сидят птицы. Очень много плодовых проросло в районе бывших овощных магазинов. Человек покупал черешню, ел, а косточки выбрасывал под ноги, из них потом прорастали побеги. Останься там люди, побег бы срезали при облагораживании территории.

В обычном городе потенциальными плацдармами колонизации территории природой могут быть кладбища, как самое тихое место, и заброшенные парки. А вот в зоне отчуждения наоборот. Когда-то Лина Костенко сказала, что в зоне отчуждения мертвые села, но живые кладбища. Кладбища действительно стараются поддерживать, опахивают, чтобы защитить от пожаров, хотя сосна все равно постепенно захватывает и их.

Когда зарастает поле и превращается в лес, это интересно, но в целом банально. А вот когда растительность начинает поглощать дороги, бетон, дома, это совсем другое дело. Растет тополь на асфальте, в какой-то момент падает, снова цепляется корнями и дает боковые побеги. В Припяти архитектоника деревьев причудливая.

Здания стоят, пока не начинает протекать крыша. Как только внутрь попадает влага, дом становится более интересным для растений. Кирпич разламывается и превращается в пригодный для укоренения в нем жизни ландшафт. В одной из комнат в отеле "Полесье" появился целый микролесок — туда занесло рябину, вокруг нее вырос папоротник, мох. В школе в одном из классов — березовая "роща". В большие деревья тем березам не вырасти, не хватает ресурса, но мелочь будет развиваться. Всюду, где есть условия для жизни, жизнь есть.

Как-то я стоял на северной платформе киевского вокзала и почувствовал, что за спиной что-то происходит. Обернулся, а там множество крыс. Им плевать, что происходит рядом, кто рядом ходит. Есть концепция Евгения Шварца про "серую биоту" — виды, сопровождающие человека, которые лучше и быстрее всех приспосабливаются к антропогенным изменениям. Это, например, серые крысы, серые вороны, серые мыши, серые голуби. Припять показала, что вся эта "серая биота" выметается после ухода человека. Хотя и не сразу. Люди ушли, но урожай-то был засеян, и его собирали мыши. Они объедали поля, численность грызунов рванула на порядок или на два. Но потом быстро обвалилась. Собаки и кошки живут в Припяти и сейчас. Но их мало, и они крайне привязаны к человеку, особенно собаки. Дальше 50 метров от мест, где их кормят, не отходят. Произошла стабилизация экосистемы. Нам сейчас в зоне не хватает только зубров и медведей. У белорусов они есть. Возможно, и к нам придут.

Особенно интересно наблюдать, как с городом взаимодействуют дикие животные. Волки, например, используют его как удобную магистраль. В Припяти мы обнаружили даже рысь. Это необычно, потому что рысь любит ненарушенные леса, а тут далеко не лес. Мы привыкли, что они активны в сумерки, но сотрудники КПП видели их и в дневное время. Получается, что активность в вечернее время — это просто попытка разойтись с человеком. Видимо, есть какой-то порог воздействия людей, и когда он падает, животное чувствует себя свободнее. Каждую осень кабаны и олени устремляются в припятские фруктовые заросли за урожаем. Мой коллега Сергей Паскевич ставил фотоловушки в брошенных коровниках, и мы наблюдали, как лошади Пржевальского и другие животные приходят туда. Им так удобно: они прячутся от мошки, четыре стены и два входа легче контролировать. Кроме того, как оказалось, это еще и ресурс микроэлементов. Есть такой метод при строительстве в холодное время года — в воду с цементным раствором добавляют соль. Потом она выделяется и кристаллизуется, а животные ее слизывают.

Электрический столб, здание агрокомплекса, вынесенное в поле, — все это для животных "контрастные" элементы. Они с любопытством их изучают и часто используют как сигнальные зоны — ставят метки, "общаясь" таким образом. Припять для них сама по себе контрастный элемент. Для крупных животных это небольшая территория, там не развернешься. Они заходят, но не остаются надолго. Кроме того, там пока еще много асфальта и не так много травы. Зайцы и мышевидные грызуны — основные потребители зелени в Припяти, а лисицы, енотовидные собаки и пустельги — главные хищники.

Лес — это такая структурированная вертикаль с нишами, дуплами, город в этом плане куда более интересный и разнообразный. Там тоже много ниш, которые животные могут использовать для себя. Мы находили гнезда птиц, например, в бардачке автомобиля, в умывальниках, в электрощитках. С другой стороны, город может оказаться и ловушкой для животного. Бывает, что птица залетит в форточку, а, пытаясь выбраться, паникует и разбивается о стекло.

Наверное, мы могли оценить, как все будет происходить, потому что это не первая подобная авария. Была еще авария в Кыштыме (взрыв на химкомбинате "Маяк" произошел в 1957 году. Из-за радиационного загрязнения отселили 23 деревни. — Фокус). Там тоже отмечали, что преобразованные территории с мелиорацией, искусственным лесом, восстанавливаются. Надо быть аккуратным в выводах, но в принципе преобразованная среда при отсутствии человека может служить в будущем резерватом для биологического разнообразия. Но следует помнить еще вот о чем. Если человек уходит, то что-то начинает развиваться. Вопрос в том, что начинает развиваться. Ведь это что-то может быть и угрозой, например, очагом заболеваний, о которых мы забыли.

Припять — зеленое море, и дома в нем утонули уже по шестой этаж. Я не устаю от тех пейзажей. Непривычно было только первые два месяца. Самое сильное впечатление — увидеть зону отчуждения с вертолета. Город Чернобыль, АЭС, другие места, где постоянно присутствуют люди, — на самом деле все это точки в огромном зеленом ландшафте. Только сверху можно понять масштаб поглощения растительностью самой Припяти.

Мы забываем о том, что есть не только придуманное человеком. Сразу после аварии в зоне отчуждения с самолетов рассеивали йодистое серебро, чтобы не выпадал дождь. Стало сухо, но начались пылевые бури. Тогда в дело снова пошли самолеты только с цементом, который должен был решить проблему конвекционных потоков. Пылевые бури фиксировали до 1990-х годов, а прекратились они после 1991-го. Почему? Ничего ведь не изменилось, метеорологические параметры остались те же: влажность, скорость и направление ветра. Просто растения покрыли почву, сцепили корнями, а деревья создали лес, который гасит ветер. Природа решила проблему с подъемом пыли. Она стала лучшим медиатором, и это следует помнить, ведь когда-то нам придется решать, что делать с опустевшими территориями на востоке Украины.