Освобожденный из плена Владимир Фомичев рассказал Фокусу о том, как оказался в подвалах "ДНР", как проходил обмен в декабре 2017-го, и о том, что помогло ему выжить
"Макеевка — это Украина", — кричал Владимир Фомичев во время обмена пленными в Горловке в конце декабря 2017 года. "Макеевка — это ДНР", — пыталась перекричать его местная "омбудсмен" Дарья Морозова.
"Обмен мог сорваться в любой момент, но я снова не думал о безопасности", — спустя месяц после освобождения станет жалеть Владимир. Так же, как в январе 2016-го, когда приехал в Макеевку и на два года попал в тюрьму "ДНР".
Дом
Мой родной город Макеевка находится рядом с Донецком и чем-то на него похож. Это один из обычных городов Украины, жить можно было. Конечно, Макеевка никогда не была европейским городом, но Донецк был.
В Донецке было много креативно мыслящего людей, студентов, была общественная жизнь. Когда я учился на кафедре философии Донецкого национального технического университета, у нас была городская ячейка Всеукраинской общественной организации "Фундация региональных инициатив". Мы занимались молодежными проектами.
В 2014-м, когда я получил бакалавра, у нас началась "ДНР". По мне больно ударило, когда в кафе, магазинах, на площадях и улицах стали появляться люди с дубинками. Даже не с дубинками, а с деревянными палками. Вчера ты там гулял, а сегодня — колонна людей с российскими флагами и деревянными палками.
Я не поддержал идею отделения Донецка от Украины, поэтому переехал в Киев — получать специалиста религиоведения в Национальном педагогическом университете имени Драгоманова. Еще во время учебы начал работать ассистентом в общественной организации "Центр противодействия коррупции", потом в "Центре UA". Тогда мы занимались проектом "Сильні громади" по развитию гражданского общества на территории восточной Украины. Когда меня посадили, я недавно закончил университет и еще толком не успел поработать.
Задержание
"Меня сразу сдали. Я даже знаю кто. Он был с нами на Евромайдане, а потом просто предал"
После переезда в Киев я не был в Макеевке около года. Но решил приехать домой на праздники, и это было абсолютно глупой идей. Наверное, меня сразу сдали. Я даже знаю кто. Он был участником "ФРИ", был с нами на Евромайдане, а потом просто предал. Ну, может, у него взгляды поменялись. Даже несмотря на то, что он причинил мне много боли, я не вправе осуждать его. Я думаю, он когда-нибудь ответит за свой поступок.
4 января 2016-го домой к родителям приехали сотрудники "МГБ", провели обыск. Меня сразу же задержали и повезли "на подвал", там написали уголовное дело. С момента задержания и до того, как я узнал первое свое обвинение, прошло два месяца. До этого меня каждый день допрашивали и били. Было очень больно. Спустя семь месяцев мне объявили приговор: два года лишения свободы за то, что я якобы привез в Макеевку две гранаты. Суд — как постановочное выступление, все и так было известно. Кто из нас был клоуном, я так и не понял — они меня веселили или я их.
Я думаю, это случилось отчасти оттого, что я был участником Евромайдана в Донецке. Когда мне было 22, я меньше чувствовал опасность, чем сейчас, когда мне 24 и я только что вышел из плена. Опыт действительно приходит с возрастом, нужно что-то пережить.
Тюрьмы
Два месяца меня держали в донецком "МГБ", полтора года — в СИЗО в Донецке, пять месяцев — в колонии-поселении в Калининском районе Горловки. Самое сложное — это два месяца в "МГБ", их нужно было выдержать. Это действительно больно — и морально, и физически. Даже своим неприятелям я не пожелал бы такое пережить, честно. Но и на тех, кто все это со мной делал, я не держу зла. Они сами ответят за свой выбор.
В СИЗО было сложно из-за ожидания — непонятно, что с обвинением, как будет проходить суд, будет ли обмен, попаду ли я в список. Тогда меня уже перестали бить, но морально было все равно тяжело. Среди моих надзирателей сочувствующих Украине не было. Но тех, кто понимал заключенных, все-таки были. С любым человеком можно выстроить более-менее нормальные отношения. Я знаю, что многим в Киеве непонятно, как можно с "сепарами" разговаривать, но если ты находишься с ними в одном пространстве, от этого не уйдешь.
Со мной сидели либо "ополченцы", либо уголовники, которые были осуждены за преступления уже при "ДНР". Были люди, которых осудили еще при Украине и дали им условный срок, но когда пришла "ДНР", их посадили за старые преступления. Но, наверное, больше половины сидящих в СИЗО — это "ополченцы". Говорить с ними о политике, конечно, сложно. Но в любом случае нужно было искать способы коммуницировать. Говорили о том, что происходит в колонии, о музыке, о литературе.
"С момента задержания и до того, как я узнал первое свое обвинение, прошло два месяца. До этого меня каждый день допрашивали и били"
В колонии-поселении в Горловке были работы, это обязательная часть распорядка дня. За отказ — изолятор. Там не нужно было чинить "сепарам" танки. Копать ямы или перевозить продукты — работа, которая не приносит вреда нашему государству, поэтому я не отказывался. Тем более, возможность работать — хоть какой-то вариант нормальной человеческой жизни. Каждый раз, когда у меня была возможность как-то сменить обстановку, я всегда ею пользовался.
Во время следствия связь с родными была через адвоката, ее помогли найти мои друзья из "Центр UA". Потом появилась возможность свиданий, передач и телефонных звонков. В колонии можно было звонить уже каждый день по 5–7 минут. Новости узнавал у родителей, возможности пользоваться интернетом не было. Как-то поддерживали книги, хотя это скорее возможность отвлекаться, так же, как и за работой. Как способ отключиться от действительности, которая очень неприятна. Я прочитал "Войну и мир" Толстого, повести и рассказы Чехова, Хемингуэя, Ремарка, Маркеса. Раньше я этого не читал, не было свободного времени, и вот оно появилось.
Освобождение
Вечером 25 декабря меня отвели писать помилование на имя "главы" "ДНР" Александра Захарченко. 26 декабря меня увезли на этап в тюрьму. Но я все равно думал, что обмен может сорваться в любой момент. Утром 27 декабря нам выдали документы и справки об освобождении, погрузили в автозаки, привезли в Горловку. Там мы просидели еще часа три-четыре, после чего нас вывели из автозаков и поменяли.
То, что это на самом деле произошло, я осознал только тогда, когда мы пересекли блокпост с украинскими флагами. Было чувство радости и тревоги о будущем — куда нас везут, что будет дальше. И, конечно, ощущение того, что ты свободен, — самое прекрасное. Затянувшаяся церемония меня не смутила, меня встречали друзья и коллеги. Честно говоря, было приятно, что о тебе помнят.
На следующий день была больница — мне лечили зубы и черепно-мозговую травму. Предлагали психолога, но я не знаю, о чем с ним говорить. Мое психическое здоровье, надеюсь, само собой поправится.
Первое время мне было сложно справляться с потоком информации и количеством людей, которые хотят со мной увидеться. За два года я привык, что мне уделяют немного внимания. Да мне и не хочется быть медийной персоной, заниматься политическим проектами. Хочется просто работать и жить свободной жизнью.
Профессор Игорь Козловский рассказывал мне о практике наблюдателя, когда вокруг тебя что-то происходит, а ты просто смотришь со стороны, не реагируя на эмоции. Наверное, это и есть взрослость, уравновешенность.
Я по-прежнему уверен, что Макеевка — это Украина, мне, как и раньше, не нравятся люди, которые с этим не согласны, и я считаю, что кто-то должен сидеть в тюрьме. Но задумываться о том, как закончится этот конфликт, не хочу. Развитием нашей страны нужно заниматься здесь и сейчас. Я хочу делать что-то хорошее для города, который станет для меня родным. Нельзя все время жить прошлым.