Забетонированное прошлое. Как создавалась и как была уничтожена "Стена памяти" на Байковом кладбище

Киевские архитекторы и художники-монументалисты Владимир Мельниченко и Ада Рыбачук за 50 с лишним лет совместной работы участвовали в создании множества проектов, среди которых наиболее известны столичный автовокзал и Дворец детей и юношества. Но их главное детище — монументальное произведение "Стена памяти" на Байковом кладбище. В 1982 году ее, почти готовую, советские чиновники от искусства признали идеологически неприемлемой. Стену уничтожили, залив рельефы бетоном. Последующие три с лишним десятка лет у художников ушли на попытки восстановить стену, которая сегодня уже стала культовым объектом, символом долга властей и общества перед искусством.

Расскажите о раннем периоде работы вашего дуэта с Адой Рыбачук.

— Мы с Адой познакомились студентами. В 1958–1959 годах мы были с зимовкой на Карском море, где подарили музею Нарьян-Мара часть нашей дипломной выставки, 118 работ. После открытия выставки в музее мы с Адой получили телеграмму от ее отца: "Поздравляю с выставкой! Против вас в Киеве вышла статья". Действительно, в газете "Правда Украины" опубликовали текст "Искусство не терпит шумихи". По возвращении отец Ады положил его перед нами и спросил: "Вы знаете, кто такие бойчукисты? А художника Пальмова знаете?" Конечно, мы о них даже не слышали.

Искусствовед Дмитрий Горбачев объяснил нам: "Обвинение в попадании под влияние бойчукистов — это смертный приговор". Он тогда работал в архиве Национального художественного музея Украины и иногда показывал друзьям работы из спецфонда. От него мы узнали о приказе Министерства культуры относительно того, что произведения врагов народа и художников, попавших под их влияние, подлежат уничтожению. После выхода статьи нас никуда не вызывали, но наши проблемы в отношениях с властью только начинались. Через неделю издательство, заказавшее нам иллюстрации к четырем книгам, отменило заказ.

Как вас с Адой Рыбачук привлекли к проекту мемориального комплекса "Парк памяти"?

— В апреле 1967 года правительство решило построить новые крематории в Москве, Ленинграде и Киеве. Взяться за киевский объект попросили архитектора Авраама Милецкого. Прежде чем согласиться, он решил заручиться нашим согласием на участие. Он умел привлечь нужных людей, но потом все лавры доставались ему, а имена его соавторов исчезали из проектов. Мы уже работали с ним, в том числе над Дворцом пионеров (сейчас Киевский дворец детей и юношества. — Фокус) и автовокзалом. Проект автовокзала получил всесоюзную премию за интерьеры и дизайн, но наших фамилий в списке авторов не оказалось.

Тем не менее вы взялись за проект?

— Да. Милецкий повторно пригласил нас и показал свой эскиз: это было безликое техническое сооружение, прямоугольная коробка с трубой. Мы отклонили его, но согласились участвовать, чтобы крематорий не был построен в таком виде. Ада и я хотели проектировать масштабный мемориальный комплекс с полноценной концепцией — наше послание будущим поколениям.

Как вы готовились к работе над проектом?

— Мы решили узнать больше о народных традициях. Попросили в библиотеке института им. Рыльского литературу по обрядам захоронения. Искали все: традиции, песни. Но нам сказали, что это запрещено, и книг не выдали. Поэтому в апреле 1968 года мы поехали в экспедицию по карпатским селам, чтобы узнать, как прощаются с умершими в украинском селе. Выбрали Карпаты, поскольку там народные традиции хранили даже в советское время. Узнав, зачем мы приехали, местные жители охотно рассказывали все, что знали.

Как сформировалась концепция "Парка памяти"?

— Вернувшись в Киев, мы пошли на Байковую гору. Когда-то там был яр, засыпанный мусором, а потом люди засадили его, все заросло. Первая мысль была окружить эту территорию дорогой, углубив ее, чтобы кладбище было выше.

Начали проектировать пластические формы. Работали методом моделирования, без чертежей. Сначала мы создали площадку: круг диаметром 33 метра, к центру которого спускаются семь ступеней.

По проекту есть три зала прощания. Два мы сделали одинаковыми — один обращен на восток, другой на запад. Когда солнце движется, свет проникает с разных сторон и интерьер всегда выглядит по-разному. Третий зал мы "положили набок", сняв с него оболочку, — это зал открытого ритуала для случаев, когда собирается много людей, например, если прощаются с писателем или ученым. Но за 36 лет его ни разу не использовали.

А как родилась идея масштабной стены с рельефами и изображениями?

— Для проекта нужна была опорная стена, и мы ее построили. Почему изображения? Все храмы расписаны ликами святых. У нас вместо них люди. В храмах роспись внутри, а мы решили сделать рельефы наружу. Почему именно рельефы? Ни росписи, ни мозаики делать было нельзя — дожди и непогода со временем все уничтожили бы.

История искусства. В мастерской Мельниченко и Рыбачук хранятся их работы, созданные на протяжении десятилетий, а также архив

Работая над "Стеной", вы применили ряд сложных техник и приемов, например, "плетение" из стальных прутьев. Расскажите о ваших находках.

— Нам с Адой как-то подарили книгу про Пикассо. На одной из иллюстраций Пабло танцует, рисуя в воздухе горящей палочкой. Когда мы уже работали над стеной, Ада говорит: "Володя, видишь в этом рисунке внутренний объем? Мы можем сделать каркас из арматуры, обтянуть его сеткой и получим форму". С двумя сварщиками и парой друзей мы за 10 дней сделали 100 кв. м такого объема. Написали докладную записку, описав этот эксперимент, и сказали, что сделаем стену, которая будет сдерживать колумбарий от сползания. Все смотрели и говорили: "В наших условиях построить такое невозможно!" Но в результате проект утвердили.

Было много технических и финансовых сложностей. Бюджет комплекса составлял 3 млн руб. с землей и оборудованием, а бюджет стены — всего 218 тыс. руб. На рельефы у нас было 57 тыс. руб., денег остро не хватало. Но мы с Адой не возмущались, когда нам не строили леса или не выделяли средств. Называли свою работу "штурмом Измаила": вязали сетку, варили арматуру, стоя на стремянках.

Были ли какие-то предпосылки к тому, что случилось в 1982 году? Когда начали сгущаться тучи?

— Первая попытка остановить стройку произошла в 1975 году — тогда хотели закрыть оболочки. Однажды я пришел на стройку, а там не было ни души. Мы написали два письма в Москву, поехали туда и отстояли проект. Стройка возобновилась.

А потом за весь 1979 год не поступило ни одной машины бетона. Я понял, что это саботаж, цель которого — не дать закончить стену. Мы продолжали работать: делали каркасы, я сам доставал где-то цемент.

Как ликвидировали "Стену памяти"?

— 6 декабря 1981 года, когда работа была почти закончена, я пришел в Киевпроект и узнал, что нас вызывают к руководству. Пришла анонимка, что мы утвердили один проект, а реализовали другой, заработав на этом какие-то безумные деньги. Мы понимали, что пока разберутся, стройку могут заморозить.

На 10 декабря назначили заседание комиссии от Минкульта: мы показали слайды и документы, все рассказали. Поехали на объект — на дворе мороз, все в снегу. Комиссия не задала ни одного вопроса, но, посовещавшись, рекомендовала ликвидировать "Стену" "за несоответствие принципам социалистического реализма".

Мы ходили по всем инстанциям, но нас не слушали. Все делалось быстро. На начало 1982 года рельефы еще были живы, но их уже заколотили фанерой. Я съездил в Москву, но вернулся ни с чем.

В Союзе художников нам пообещали дать год на выполнение сюжетного фрагмента и роспись стены и потом пересмотреть работу. Но мы понимали, что от решения ее уничтожить не отступят.

То есть в итоге вы остались один на один с этой проблемой?

— Московский Союз художников и Союз архитекторов нас поддержали. На заседании съезда Союза архитекторов работу утвердили, я уже держал в руках документ об этом. Но в последний момент председателю позвонили, и бумагу у меня забрали. Пришлось опять объезжать все инстанции, собирать подписи, чтобы получить ее. Ответ на этот документ из Киева гласил, что "компетентные органы примут правильное решение". "Компетентные органы" — это КГБ. Мы звонили друзьям из культурной и научной интеллигенции: Николаю Амосову, Мыколе Бажану и другим. Все примчались. Амосов на куске какого-то чертежа написал письмо Щербицкому.

Наутро Ада почувствовала, что на объекте что-то происходит. Мы помчались туда и увидели черные "Волги" и трех генералов, которые бежали по дорожкам. У стены стояли солдаты с оружием, один из них попросил нас удалиться. Мы ушли, поскольку волновались за архивы и документы в мастерской. К счастью, там все было в порядке.

Что происходило дальше?

— 19 января нам позвонил Авраам Милецкий и сказал, что секретариат Союза художников поедет смотреть работу. Когда мы приехали на объект, фрагмент композиции "Оборона вітчизни" как раз был не под снегом. Они посмотрели и говорят: "Хороший рельеф, и почти закончен. Давайте напишем письмо на "Держбуд" об отсрочке ликвидации". Все 19 человек комиссии согласились, но протокол так и не подписали. Оказалось, что это лишь половина президиума, а другая соберется через неделю. На втором заседании Татьяна Яблонская предложила еще раз посмотреть работу. Но ей ответили, что она уже заколочена. Тогда Яблонская отказалась подписывать документы. Благодаря ей и еще двоим членам комиссии документа о закрытии "Стены" от Союза художников нет.

Рельеф скорби. На тематику "Стены памяти" скульпторов вдохновили карпатские традиции и обряды

Но работу все же забетонировали. Вызвало ли это какой-то общественный протест?

— Было много писем и обращений от наших друзей, представителей культурной и научной интеллигенции. Но это, к сожалению, не помогло — все уже решили. А в прессе до 1988 года по поводу "Стены памяти" была тишина.

В 1988 году состоялось заседание очередной комиссии, где мы озвучили свое мнение о ликвидации стены. Милецкий сказал, что восстановить рельефы нельзя, и даже сам сделал проект заливки рельефов бетоном (хотя был еще вариант сделать щит и засыпать сверху песком). Но его целью было похоронить рельефы и нас как авторов.

После уничтожения "Стены" вас с Адой Рыбачук перестали приглашать к участию в выставках, не стало госзаказов. Как вы пережили этот период?

— Мы продолжали работать. Анализировали, что сделали не так, как допустили то, что случилось. И беспрерывно писали письма в различные инстанции.

О стене вновь начали говорить лишь в 1988 году, когда Союз кинематографистов сделал выставку "Парк памяти. Рельефы "Стены памяти" в ЦДК. А в 1989 году вышел документальный фильм Израиля Гольдштейна "Стена".

Продолжали ли вы добиваться восстановления работы?

— На протяжении 14 лет (с 1992-го) каждый год в городской бюджет вносили пункт о восстановлении мемориального комплекса. Деньги выделялись, но реконструировали только кремационный корпус. В результате на Байковом кладбище — самый большой в Европе крематорий, а "Стена памяти" залита бетоном.

Как теперь добились начала восстановительных работ?

— Я написал письмо на имя мэра, и мы получили разрешение. Примечательно, что на все наши прежние обращения реакции не было.

В рамках Kyiv Art Week мы покажем первый пробный фрагмент. Сейчас мы ведем переговоры с департаментом культуры Киевской горадминистрации и вскоре надеемся открыть фрагмент в 100 кв. м. Хотелось бы успеть сделать это к осени. Стоимость работ — 3 млн грн.

Вы также работаете над восстановлением бассейнов с фонтанами во Дворце детей и юношества. На каком этапе эта работа?

— В данный момент продолжается реконструкция бассейна "Зорі і сузір"я". После создания он проработал совсем недолго. Там были ржавые трубы, разрушенные от времени чаши бассейна, все запущено. Бассейн трижды хотели уничтожить, мы с Адой отбивали его.

Позже мозаика была частично уничтожена, сейчас мы работаем над ее восстановлением. Уже согласовали эскиз: будут объемные фигуры из цветного бетона. Техническая часть также полностью обновится. Из-за большого объе­ма работ проект требует времени, но для Дворца детей и юношества этот бассейн просто необходим.

Еще одна цель, которую мне бы хотелось успеть реализовать, — сделать из нашей с Адой мастерской музей и передать его впоследствии городу. Мы никогда не продавали работ, в нашей мастерской хранится множество произведений, а также наш архив. Я хотел бы передать это киевлянам.