Между тоталитарным дизайном и хаосом. Как навести порядок в постсоветских городах

Дизайн — это не бессмысленно красивые вещи, а то, что дает выбор, причем гуманистический. Это сказал Матеуш Халава на своей лекции, которую прочитал в Киеве на международной конференции Creascope. В пример он привел соковыжималку, спроектированную знаменитым дизайнером Филиппом Старком, и лежачего полицейского. Особенность внешне эффектной соковыжималки в том, что она выглядит как помесь ядерного гриба и осьминога, но по сути малофункциональна. Если вы ее купите, то, скорее всего, она так и будет стоять на кухне без дела. А лежачий полицейский пусть и не блещет красотой, но побуждает водителя к выбору: ехать с той же скоростью или притормозить перед школой или детским садом. Матеуш говорил не только о выборе, но и свободе и демократии в дизайне и о том, что они могут дать человеку.

Халава — социолог и антрополог. Крайне интересен его взгляд на городское пространство сквозь призму фундаментальных наук. Ученый живет в Польше, которая в отношении урбанизма и дизайна испытывает схожие с Украиной трудности, присущие постсоветским странам. Фокус расспросил его о проблемах современных городов и о том, как наука осмысляет дизайн.

КТО ОН

Социолог, антрополог, выпускник университета Варшавы

ПОЧЕМУ ОН

Возглавляет факультет гуманитарных и социальных наук в дизайн-школе School of Form в Познани, преподавая свои дисциплины через дизайн, архитектуру и урбанизм

Централизация или свобода

Во время лекции вы сказали, что тоталитарный дизайн хорошо устроен и оформлен. Что вы имеете в виду?

— Отчасти это было шуткой. Но если говорить всерьез, то посмотрите, как до мелочей был отточен дизайн нацистской Германии. Это пугает. Страшно, что этот дизайн слишком идеальный, регламентированный, как сильно он контролируется. До такой степени, что некоторые группы людей из него исключаются, потому что не выглядят подходящими системе либо подрывают ее. Повторять такое, конечно, не хочется.

Но я знаю, что в Киеве в последнее время идут дискуссии о месте советской архитектуры в современном городе. Варшава тоже через это прошла: люди внезапно открыли для себя городское устройство, которое существовало до 1991 года. В советские времена не было политических свобод и демократии, но многие горожане, с которыми я говорил, отметили, что улицы Варшавы тогда не были настолько переполнены визуальной информацией вроде билбордов и вывесок. Теперь мы переосмысливаем времена, когда визуального нашествия еще не произошло.

Если говорить о планировании города, то в советские времена оно было централизованным. То, что эта система разрушилась, с одной стороны, хорошо, так как у нас появилась свобода, но с другой — никто не думает об инфраструктуре, город становится хаотичным. Этот язык хаоса мне очень интересен, особенно в постсоциалистических городах вроде Варшавы и Киева. Внезапно мы обнаружили, что у дизайнеров появляются преимущества, если у них меньше свободы. Этот парадокс заставляет задуматься о том, что такое свобода. Значит ли это, что вы можете делать все, что заблагорассудится? Или нужен диалог, во время которого мы договариваемся делать город таким, каким хотим видеть?

В таком случае, что такое демократический дизайн?

— Как преподаватель дизайн-школы я искренне верю, что дизайн должен быть профессией: если вы плохой дизайнер или архитектор, то вредите людям. Но нужно осознавать, что так или иначе дизайном занимаются все. Дизайн — это прерогатива не 1% или 10% людей, а 99%.

В Познани, где я работаю, группа социологов во главе с Мареком Краевски сделала визуальный проект под названием "Невидимый город". Они фотографировали места, в которых жители пытались сделать свой город пригодным для жизни. Я вспомнил об этом проекте, когда ехал из аэропорта в Киев и проезжал районы с бетонной массовой застройкой, которые напомнили мне Варшаву. Я наблюдал за тем, как люди по чуть-чуть изменили свои жилища.

Мне очень интересна эта практика визуальной заботы. Жильцы могут не владеть квартирами, не быть администраторами домов, но они показывают свою заботу так, как могут. И это тоже дизайн. Здесь важно не указывать людям на недостатки и говорить, что то и это плохо, неэстетично, что все окна и балконы выглядят по-разному. Конечно, это проблема, но профессиональные дизайнеры должны поддержать импульс, который рано или поздно появляется у каждого, кто хочет обустроить себе садик или сделать детскую комнату уютной.

Насколько дизайнеры должны прислушиваться к мнению широкой аудитории, ведь оно не всегда конструктивно?

— Демократический дизайн подвергается угрозам с двух сторон. Одна из них — это элитаризм, идея которого состоит в том, что люди будут потреб­лять то, что вы им дадите. Другая угроза — рыночный популизм. Если вы глупо, не думая, спросите людей, чего они хотят, те, скорее всего, ответят, что их устраивают уже существующие вещи: все эти пластиковые бутылки, в которые разлита газировка, контейнеры и так далее. Они ответят, что каждый житель Киева должен иметь три автомобиля. Я был в группах организаторов таких опросов и знаю, как это работает. Но это не демократический, а популистский дизайн.

Мы должны понять, кто участвует в демократическом дизайне, и вовлечь в дизайн-выбор не только людей, живущих здесь и сейчас. Участников этого процесса много, среди них и те, кто еще не родился. Мы не осознаем этого, но прямо сейчас делаем что-то для людей, которые появятся на свет в 2100 году. Если мы продолжим покупать машины, это отразится и на них каким-то образом. Мне нравятся радикальные идеи о том, что мы дадим следующим поколениям. Должна ли природа участвовать в дизайне? Имеют ли деревья права в городе? Единой модели нет, и эта дискуссия не прекращается.

Установить правила

Как проблема хаотичной застройки и недостатков планирования решается в Варшаве?

— Эта проблема не решена, Варшава все так же с ней борется. Когда мы говорим о свободе в дизайне, неизбежно встает вопрос: чья это свобода? В нынешних неолиберальных городах, которые развиваются по модели частной собственности, свободы не так много. Я бы сказал, что ее имеют лишь некоторые граждане: инвесторы, люди с капиталом, представители власти. И если пофантазировать, то, возможно, работающая женщина, которая жила в советской квартире, имела больше свободы, чем ее дочь, живущая сейчас. Это не аргумент в пользу социализма. Та система не работала и разрушилась. Но с точки зрения дизайна нужно учитывать разных его пользователей и ту степень свободы, которую они имеют.

Насколько полезна или губительна эта свобода для пространства городов?

— Приведу пример. Во многих постсоциалистических городах создана модель, в которой государство уже не обеспечивает горожан жильем и семьи начинают сами решать этот вопрос. С появлением жилых комплексов мы имеем проблему городского планирования и разрастание пригородов. Свое жилье — это чудесно, но если вы добираетесь из дому до работы три часа — свобода ли это? Я считаю, что это очень высокая цена за свободу и качество жизни.

Легкого решения проблемы нет, ведь и тоталитарная централизованная система обеспечения жильем не была эффективной. Но задавать вопросы о свободе важно — и дизайнерам самим себе, и аудитории, которая должна требовать ответа на свои запросы. Жилье — лишь одна из проблем, думаю, в Киеве автомобили вызывают так же много социальных конфликтов, как и в Варшаве.

В Украине дискуссия о приемлемых для всех правилах урбанизма только начинается, и зачастую ее участники расходятся во мнениях. Как это происходит в Польше?

— Польша не так сильно отличается от Украины, у нас те же проблемы, что и у вас. Впрочем, это глобальное явление, оно есть и в Нью-Йорке, и в Сеуле: участники процесса всегда недостаточно коммуницируют и испытывают недоверие друг к другу. У меня нет простого ответа. Мое решение — это дизайн-образование. Я не дизайнер, но преподаю в дизайн-школе, вместе с коллегами формирую образовательную программу для студентов. Уже сейчас стараюсь свести все заинтересованные стороны, чтобы они учились совместно.

Как это выглядит в школе, где вы преподаете?

— В дизайн-школе ты должен научиться определенным навыкам, к примеру спроектировать стул. Но уже на втором году обу­чения студентам нужно давать более конкретные задания: сделать не просто стул, а стул для ребенка с особыми потребностями. И этот ребенок, и государственная система, которая поддерживает или недостаточно поддерживает его, тоже становятся участниками дизайн-процесса. А потом вы даете задание сделать этот стул дешевым и продавать его — и стейкхолдером становится экономика, механизмы рынка.

Если вы учите студентов таким способом, после выпуска они видят себя не как "творцы в вакууме", а как часть сети, в которой много участников. В этом для меня принципиальная разница между режимом "дизайнер-звезда" (это обычно мужчина, говорящий, как все должно быть устроено) и режимом, когда дизайнер рассматривает дизайн как социально сложный механизм и конфликты, которые он должен разрешить.

Антропология дизайна

Поговорим о вашем опыте антрополога. Как вы пришли к тому, чтобы изучать эту науку через дизайн?

— Антропологи недавно открыли для себя дизайн, но и само это слово стало использоваться недавно. Если посмотреть на историю антропологии, то ученые все время им занимались, хоть и не знали, как это называется. Способы, с помощью которых люди взаимодействуют между собой, всегда включают в себя медиаторов, посредников — и обычно это вещи. Один из фундаментальных трудов антропологии — "Очерк о даре" французского ученого Марселя Мосса. На основе этнографических данных из Меланезии он обнаружил, что вся социальная структура и этика местных жителей базируется на обмене вещами. Важным было и то, как эти вещи выглядели, — то, что теперь мы называем дизайном. Сейчас то, как выглядит наша одежда, жилище, гаджеты, имеет социальную ценность точно так же, как наши мысли и убеждения.

Насколько глубоко дизайн влияет на ментальность, особенно коллективную?

— Антропологам интересно исследовать, как люди показывают свой социальный вес и мировоззрение через материальные объекты. Какие дома строятся в той или иной культуре, какие вещи покупают женщине, которая только что родила, — в этом дизайн оказывает колоссальное влияние на людей. Я же заинтересован процессами, которые идут в современном обществе: имею в виду нематериальные формы дизайна. Новый тренд в антропологии, который мне очень интересен, — изучение инфраструктуры. Кажется, что это вовсе не антропологическая проблема, но какими бы скучными ни были трубы или транспорт, они поддерживают всю нашу жизнь.

Если вы, к примеру, хотите изучать сексуальную жизнь молодежи в сельской Польше или Украине, то неизбежно придете к феномену транспорта. Потому что герой вашего исследования берет автомобиль, чтобы поехать на свидание; если у него нет машины, он выбирается в соседнее село или город каким-то иным образом. Если вы изучаете Йоханнесбург с его проблемой пресной воды, то изучение системы водопроводов и того, кто ее контролирует, приведет вас к истории социальной несправедливости, расизма в ЮАР.

Можете описать тип пространства, архитектуру, которая не дает людям никакого выбора?

— Очевидно, это тюрьмы и лагеря. В США, к примеру, есть группа архитекторов, которая принципиально отказывается проектировать тюрьмы. Их аргумент следующий: то, как американское государство организовало систему тюрем, не подразумевает эффективное функционирование и выбор для тех, кто в них находится.

Когда разразился кризис беженцев, дизайнеры сделали много работы, чтобы обустроить места для их размещения. Я считаю моральным скандалом XXI века то, что миллионы людей живут в лагерях для перемещенных лиц. Это пространства без выбора, потому что их обитатели имеют слишком мало ресурсов, которые могут контролировать, и у них низкое качество жизни. Но даже в таких местах люди пытаются сделать так, чтобы они были хоть минимально пригодными для жизни.

Я считаю, что интернет все больше превращается в место без выбора. Это особенно интересно, потому что он начинался как пространство свободы, в том числе и самоидентификации. Я вижу чрезвычайное корпоративное давление на онлайн-среду: у вас должна быть только одна идентичность, четкий профайл, мнениями могут манипулировать. Наблюдаю также ограничение политических форм самовыражения и расширение его потребительских форм. Поэтому мне крайне интересно следить, какой именно выбор становится важным в онлайн-пространстве.