Человек из Барселоны. Испания, Каталония, Майдан и "окупас"

Юлия Петрова родилась в Ташкенте. После распада Советского Союза вместе с семьей переехала жить в Россию. По образованию психолог, в течение пяти лет она исследовала проблему переживания чувства ревности по теме "Взаимосвязь некоторых особенностей самооценки женщин с их представлениями о родителях". Работала педагогом-психологом в Социально-реабилитационном центре для несовершеннолетних. В 2013 году переехала в Барселону.

Возвращение Европы

Юля, твоя мама украинка, папа — русский. Живешь в Испании три года, кто ты для испанцев?

— Для испанцев я прежде всего русская, потому что для них каждый, кто говорит по-русски, это русский. Азербайджанец, узбек, украинец, белорус — все русские. И я для них в первую очередь — эмигрант, как и многие в этом городе. Я для них одна из тех, кто приехал жить или учиться, здесь очень много иностранных студентов. Но это обычное явление для Барселоны. Ну еще они подозревают всех русских девушек в том, что они приехали в поисках испанского мужа ради того, чтобы получить местные документы.

Европа, которую ты себе представляла, и та, в которой ты живешь, сильно отличаются друг от друга?

— Я искала место, которое буду пристально рассматривать. Мы жили когда-то в советской Германии, и у меня остались смутные детские воспоминания об архитектуре. Я ехала сюда увидеть что-то принципиально другое. И здесь архитектура меня поразила. Испания началась для меня с Малаги, она представляет собой арабский стиль, смешанный со средневековой архитектурой. Когда я увидела Мадрид и Барселону, это было мощное впечатление. А в плане менталитета европейцы меня очень удивили.

Это не тот формат, который ты себе рисовала?

— Совсем не тот. Я думала, что они относятся к нам, как ко всем постсоветским странам, предвзято и высокомерно. Но я была поражена их живому интересу. Он не ограничивался фразой: "У вас там холод и вообще".

Медведи, балалайка, водка.

— Они шутили на эту тему, но очень по-доброму. Было много вопросов о культуре. И в этих разговорах у меня началась рефлексия своей собственной культуры: украинской и русской, узбекской. И какие-то вещи, которых я немножко стеснялась, стали выходить из этой зоны некомфорта. Я стала говорить: "Да, у нас это вот так". И мне стало самой интересно углубиться во многие вещи. Не воспринимать культуру как данность, мол, есть и есть. Вот есть во мне часть украинской культуры, часть русской, даже узбекской. И это открытие самой себя благодаря Европе меня поразило.

Майдан: испанский ракурс

Ты переехала в Барселону в 2013-м — это начало Майдана, Россия еще не аннексировала Крым, еще никто не знает, что будет Иловайский котел, Дебальцево, Донецкий аэропорт, у нас еще была надежда на светлый исход. Какими ты видела события в Украине из Испании? Каталонцы следили за этими событиями?

— По-испански я тогда еще говорила очень плохо и новости вообще не понимала. Помню этот момент, мы как раз переезжали и доступа к СМИ у меня особо не было, я от друзей-украинцев узнала о происходящем. Что собрался Майдан. Мне сказали, что начались убийства, я не могла в это поверить. Однажды я написала другу в Киев, попросила его помочь мне с каким-то репостом на Фейсбуке, а он мне ответил: мол, ты что со своими глупостями в такое время. И стал рассказывать о происходящем. Я не верила. Он говорил, что российские войска высадились, и это предвещает войну. А я смотрела в интернете российские новости, и там, конечно, ничего такого не было. И близкие из России говорят что-то свое. В такие моменты не знаешь, кому верить. Естественно я не верю в "телевизор", даже в европейский. Как результат конфликта, отсюда я вижу, что отношения испорчены. В начале конфликта я работала в русской школе и очень много украинских семей ушли тогда из нее. Они сказали, что у них нет претензий к преподавателям, но оставаться не могут. Я их поняла, они хотели поддержать свою страну хотя бы так. Они все перешли в украинские школы. Тогда я увидела силу украинской сплоченности. Увидела, сколько украинцев здесь живет, до этого мне казалось, что мы все неделимы. А еще увидела, как на самом деле разобщены русские. Когда в Барселоне проходит день России, на него, конечно, собираются люди, но только в этот день. И я видела, как украинцы проводят день украинской культуры. Это очень разные мероприятия. Я не могу сказать, в чем так ярко выражена эта разница, но она есть. Это не про лучше и хуже. Это про другое.

Могу сказать, что я никогда не слышала здесь от украинцев — "хохляндия", "ой, мы уехали из этой хохляндии", "ой да пошло оно все, лишь бы не возвращаться". Среди россиян я слышу это очень часто. Когда сами русские говорят "рашка", мне неприятно. Пускай я даже не родилась в России, но эта страна мою семью приютила после развала СССР и я благодарна ей за образование, и семья у меня там живет и я связана с ней. Я выбрала другое место для жизни. Но мне не нравится, когда люди так пренебрежительно относятся к родным местам. Меня это задевает. Еще и потому, что такое говорят о своей стране только россияне.

Следили ли каталонцы за событиями в Украине с момента Майдана?

— Пытались. Но здесь информацию давали очень ограниченно.

Это был не глобальный интерес.

— Нет, не глобальный. Обычно журналисты выезжают на место событий и постоянно транслируют репортажи, как было в случае теракта во Франции, в Германии, в Ницце. Когда у меня спрашивали: "А что происходит?", — я не могла ничего ответить. Некоторые каталонцы интересовались, похожи ли Украина и Россия, как Каталония и Испания? Я пыталась объяснить, что это очень разные истории.

Украинский след

Твоя мама, откуда она родом? Как у вас в семье дело с национальными традициями? Ты получила культурный пласт в наследство от родителей?

— Мама родилась в Хмельницком. Ее отец был откуда-то из России, но связи с его семьей не было, все ее детство проходило среди украинской родни в Хмельницком. Она это очень хорошо помнит. Я вспоминаю, как мы ехали из Хмельницкого и остановились в Киеве, была долгая стоянка поезда, и мама говорит: "Помолчите, помолчите, я хочу послушать речь". Это было ей дорого. В Хмельницком, когда мы собирались семьей, говорили по-русски, но легенды про родственников из Украины, которые берут свое начало из Одессы, из Польши, персонажи с такими фамилиями, как Посевак, Базылюк, Левандовские, позволяли жить в немного сказочной атмосфере. Для меня это была сказочная страна — Украина. Когда я прочла в школе Гоголя, это только усилило это ощущение. Мне казалось, что обычная бытовая жизнь в Украине —совершенно необычная бытовая жизнь.

Вечера на хуторе близ Диканьки.

— Да! Что она обязательно сопровождается потусторонними силами. Что религия живет рядом с язычеством. И как только туда попадаешь, с тобой сразу может случиться какая-нибудь история. Впервые я приехала в Украину в тринадцать лет. Я провела в Хмельницком все лето. Познакомилась с бабулиной сестрой, с прабабушкой. В основном культура привносилась в наш быт через еду, через песни, бабуля нас всех называла исключительно "доню", даже моего двоюродного брата. Звучали слова незнакомые, я понимала, что это не узбекский и не русский. Бабушка говорила: "Пойди купи цыбулю и буряк", я смотрела на нее в недоумении. "Ты что не знаешь, что такое цыбуля?" "Лук, что ли?" — спрашивала я. "Лук, лук" — говорила бабушка. "А буряк — это что?" — "Ты что не знаешь, из чего варят борщ?" — "Это свекла получается?" — "Ну я же и говорю — буряк".

Заметки гида

Ты начинающий писатель, дипломированный специалист в области психологии и гид в одном лице. Расскажи самую яркую историю с участием туристов из бывшего СССР?

— Столько есть историй. Расскажу про украинцев. Было ужасно неловко. Как раз был разгар украинско-российского конфликта, пишет мне одна девочка-гид, что она рожает, а у нее группа из десяти украинцев. Автобусный тур, давно запланированная экскурсия. Я беру группу на себя. Мы идем, я рассказываю им про каталонское сопротивление, и их это очень зацепило, они начинают рассказывать свои истории о наболевшем. У всех туристов есть желание во что бы то ни стало получить мнение гида о насущном для них. Уйти от этого очень сложно. Как ни ныряй в Барселону, туристы все равно тебя выведут на свое поле. Но люди в группе были замечательные, и я решила их впечатлить. Дай, думаю, сообщу им, что я знаю украинскую литературу. Рассказываю им про святого покровителя города — Сан Жорди, что в этот день 23 апреля выросла роза от крови дракона, и в этот день в Каталонии принято дарить друг другу книги, потому что это день смерти Сервантеса, а Сервантес для всех испаноговорящих — это "их все", как для русских Пушкин, и далее я должна была сказать "как для украинцев Тарас Шевченко", но я говорю следующее: "как для украинцев — Тарас Бульба!"

Ну это Гоголь по Фрейду вмешался. Это нормально.

— Все очень смеялись.

Как справляешься с агрессивно настроенными туристами, которые норовят, приехавши, например, из Барнаула, объяснить тебе политику партии. Рассказывают о грехопадении Европы, о том, что русские освобождают Донбасс от украинских фашистов?

— Есть такие люди, которые приезжают из России и сразу собираются рассказать мне, как и что происходит на самом деле. Бывают такие же персонажи из Украины, которые считают, что я лично знакома с Путиным и все, что они мне только что сказали, я тут же ему передам. Я стараюсь это не принимать на свой счет. Бывает, что русские норовят мне поведать, как они там процветают и как я тут, в "гейропе", загниваю. Но я терплю. Бывает, спрашивают меня о мотивах моего переезда. Я отвечаю, что меня всегда привлекала Испания и я долго учила язык. С некоторыми происходит контакт, и я могу сказать чуть больше. О том, что я родилась в Узбекистане, что моя семья наполовину русская — наполовину украинская.

И когда я приехала в Россию, то не очень хорошо себя там чувствовала, потому что мы уезжали из Узбекистана с посылом, что там все плохо, и сейчас мы приедем в Россию, и это наша настоящая Родина, и там все хорошо. И когда тебе говорят, что Россия это лучший мир, и ты приезжаешь в начале девяностых, когда там ужас что творится, и Чечня. Мой папа военный, в лихие девяностые у меня случился диссонанс. Зачем мы сюда приехали? Я понимаю, что это не самый лучший период для знакомства со страной. Но я видела, как мы не вписывались в этот процесс, как надо было отчаянно двигаться, толкаться локтями, выживать. А это было не под силу очень многим, особенно рожденным в эпоху застоя. Я так и не смогла понять, почему мы туда приехали. Я долго жила с этим диссонансом. И первый раз, когда я приехала в Испанию, в Малагу, она мне напомнила Узбекистан, это была скорее отсылка в беззаботное детство, когда все мы были дружны. И это определило мое ближайшее будущее. И вот смотрите, где я сейчас. В Каталонии, которая ссорится с Испанией. От судьбы не уйдешь.

Когда я веду экскурсии, я не провожу никаких сравнений с Россией. Не пиарю Каталонию. Но по течению разговора — про магазины, транспорт, муниципальные службы, социальные гарантии — люди понимают, что качество жизни здесь, несмотря на то, что это не Франция и не Германия, здесь гораздо выше, чем в очень богатой ресурсами и возможностями России. Иногда происходит разрыв шаблонов. Они начинают сомневаться в том, что говорит им телевизор. И я вижу, как улетучивается спесь. Самый любимый вопрос туриста постсоветского пространства: "А как к нам здесь относятся?" Еще спрашивают, как испанцы относятся к Путину. Я отвечаю, что по-разному. Но понимаю, почему они задают вопросы. Потому что телевизор каждый день говорит россиянам: "Все плохо, нас никто не любит, нас ненавидят в Европе, не надо туда ездить, нас там обманут...". И когда ты говоришь, что это не так, я вижу на лицах разочарование. Как это так? О нас не говорят? Не проклинают?

Испания и Каталония

Нет "заговора против русских" в Испании. Непорядок.

— Здесь, конечно, не все идеально. Например, здесь очень проблемный вопрос с захватом жилья "окупас" и неспособностью государства урегулировать этот вопрос на законодательном уровне. Потому что в России в частное жилье никто чужой поселиться навечно не может.

Что это за история с "окупас"?

— В Каталонии очень много окупас.

Это от слова "оккупант"?

— Да. Бывает, что ты снимаешь квартиру, и по каким-то финансовым причинам не можешь продолжить ее снимать. Кто-то говорит хозяину, что у меня сейчас проблемы и просит пойти навстречу, а кто-то просто прекращает платить и все. В Каталонии выселить чужого человека из собственного недвижимого имущества — большая проблема. Это очень долгий процесс. Может длиться два года и более. В это время ты не имеешь права отключить им коммуникации, электричество. Контракт защищает квартиросъемщика. Никто неожиданно не поднимет тебе плату, никто не может зайти к тебе и посмотреть, как ты там живешь, никто не выселит тебя раньше срока. Но вот окупас...

А как же частная собственность?

— Вот этот момент мне совершенно непонятен. Если ты беременная женщина и у тебя вдобавок есть собака, то все, никогда такую парочку не выселят из твоего жилья. Есть случаи, когда окупас занимают целые дома, их так и продают вместе с ними. Естественно, это сказывается на цене объекта. Мой менталитет отказывается принимать эту ситуацию в европейской стране.

Испания — третья страна в мире, легализовавшая однополые браки. Я хожу по Барселоне и с горечью вспоминаю, как срывали недавно в Одессе очередную попытку провести марш равенства. Как ты принимала принципы свободы и равенства после жизни в России?

— У меня и в России была позиция, что представители ЛГБТ — это всего лишь люди, у которых иные предпочтения в сексе. Приверженность к однополой любви никак не влияет на умственные способности, на то, хороший человек или плохой. Ты можешь спать с кем угодно, если это не дети и не животные. Мы же говорим про акт любви по доброй воле. Когда я сюда переехала, девушка, с которой я снимала комнату, была "тема" (они так сами себя называют). Я поначалу не подумала, что она "тема", — у меня в России не было опыта такого общения, поэтому мне простительно. Она сразу меня предупредила о своей ориентации и спросила, есть ли у меня с этим вопросом проблемы. Я сообщила, что проблем нет, и мы друг друга поняли. Благодаря ей и Барселоне, где жизнь ЛГБТ совершенно открыта, я увидела наконец этих людей. Когда я приехала после этого в Москву, поняла, как их там много. Раньше я этого не замечала, потому что это скрыто. Это отдельная субкультура. Закрытого типа клубы. Это не так, как в Барселоне: висит флаг, и ты понимаешь, что это книжный магазин, где можно купить литературу на гомосексуальную тему. А это клуб, а это кафе. Тебе никто не скажет, что ты не можешь туда зайти. Заходи, пожалуйста. Я ходила смотреть на гей-парад. Очень мирное шествие, чем-то похоже на Хеллоуин, только больше сексуальности, раскрепощенности. Некоторые туристы мне пишут: "Не могли бы вы подсказать, нет ли рядом с таким-то отелем каких-нибудь геев, потому что я не хочу, чтобы мой ребенок это увидел". Я сразу им отвечаю единственно возможное в этой ситуации: "Тогда не приезжайте в Барселону".

Мы наблюдаем сейчас попытку Каталонии отделиться от Мадрида. Речь идет не о децентрализации власти и перераспределении налогов на местом уровне, а о провозглашении независимости республики. В день референдума, признанного Мадридом незаконным, оставаться здесь мне, украинке, пережившей трагедию 2 мая в Одессе, было непросто. Через неделю я попала на марш сторонников единой Испании. Это очень напомнило наши марши против аннексии Крыма, против агрессии путинской России. Подчеркну, что понимаю разницу между этими событиями, но лозунги, эйфория, уверенность в своей безапелляционной правоте на лицах людей — все это один в один как было в Украине. Как происходят эти процессы здесь?

— Общество сейчас разделено, и не на два, как может показаться, а на три лагеря. Те, кто за отделение Каталонии, те, кто за единую Испанию, и люди, которые не хотят выбирать ни одну из сторон. Люди, которые пошли на референдум и бросили в урну пустой бюллетень. Эти люди тоже устраивали марши. Они пришли в белых футболках с белыми флагами и с плакатами "диалог" и "давайте поговорим". И, наверное, если бы у меня было право на волеизъявление, я бы примкнула к этой группе. Группе диалога. Некоторые считают, что за отделение голосуют люди глупые, из глухих деревень. Нет, это не так. Это не зависит от возраста, социального статуса и места жительства. Плюс в том, что здесь все могут высказать свое мнение. Мне равно не нравятся настроения ультраправых, тех, кто за единую Испанию, и ультралевых, тех, кто рассматривает только вариант отделения.

Со стороны, но в тоже время внутри ситуации, потому что я гид и изучала историю страны, я хочу сказать: самое грустное в том, что весь процесс исключительно из-за денежного вопроса. Каталония хочет сама контролировать и тратить свои деньги. Потому что у них один из самых высоких ВВП по стране. И все эти разговоры об отделении начали набирать силу, когда случился кризис. Было такое мнение, что Каталония кормит бедные провинции, ту же огромную Андалусию. Андалусам эти разговоры, конечно, не нравятся, они не считают, что их кто-то кормит. Хотя они признают, что они не богатый регион, и власти Мадрида не опровергают этот факт. Все находятся в сложной ситуации — и Мадрид, и Баски. И благодаря этим не опровергаемым никем утверждениям, ультралевые прошли в парламент. Их там не было. По приходу они объединились с левой партией, создали союз и взяли курс на отделение. Вопрос кормления других регионов — каталонская незаживающая рана, и в объединении они видят принижение своего былого величия. Это отличная почва для процветания национализма. Ультраправые испанцы — национализм, ультралевые каталонцы — национализм. И это опасно, потому что кажется, что опыт прошлого века ничего уже не значит. В мультикультурной Барселоне слышать такие вещи просто странно. Сегодня мы против испанцев, хорошо, отделились, но потребность быть лучше кого-то никуда не денется. Тем более что к этому примешивается вопрос денег. Не культуры, угнетения или языка. Здесь изобилие, высокие социальные нормы, здесь лучшие клиники, в том числе по репродуктивной медицине.

Понятно, когда распадается Советский Союз, когда все, когда это больше продолжаться не может в том виде. Мне симпатичны каталонцы. Мне близок их менталитет. Это такая четкая сбалансированность. Мы повеселимся, отдохнем, а потом столько же поработаем. В их жизни есть все и в тоже время присутствует умеренность. Даже в богатой архитектуре, в их отношении к жизни. Но как только в игру вступает национализм, все это выглядит иначе.

Повесть взросления

Ты пишешь свою первую книгу. О чем она?

— Это повесть взросления. Она о девочке шести лет, которая растет с бабушкой и дедушкой, с пожилыми людьми. Вокруг нее по сути нет сверстников. И в последний год ее короткого детства с ней происходит нечто, что является этим цементным фундаментом взросления. Кто-то сталкивается со смертью и взрослеет, у кого-то трамплином становится первая любовь, у кого-то — переезд. Но этот момент обязательно происходит с каждым. И мне кажется, что именно период взросления делает человека таким, каким он есть всю последующую жизнь. Моя повесть про это.

Ты водила нас по Барселоне и рассказывала, что испанцы очень интересно относятся к памяти. На местах массовых трагедий они стремятся создать нечто новое, пульсирующее, не просто памятник или табличку, а вдохнуть в такие места жизнь.

— Мне это очень импонирует. Для меня, человека славянской культуры, основой которой является трагическая память, такое отношение к памяти стало открытием. Здесь, в силу наших традиций, меня это немного коробило. Ну как же так, ни одного памятника павшим каталонцам. Есть вечный огонь в Борне, и все. А потом я поняла, что они это и так помнят. Они вспоминают эти даты всегда, идут на службу или на кладбища, но для них главное, что жизнь продолжается. Может быть из-за того, что их жажда жизни равна их темпераменту.

Испанцы и каталонцы очень страстные люди. Их фламенко, каталонский кастельерс — это башня из живых людей, которая уходит в небо и заканчивается ребенком, который говорит нам о том, что ей нет конца. Это их основная черта. Здесь мы повесим табличку, что наш президент был расстрелян Франко, назовем площадь его именем, а рядом откроем Музей мира. А в овраге, где он был расстрелян, у нас будет летний кинотеатр.

Это про то, как жизнь наглядно торжествует над смертью.

— Да, это торжество. Надо еще учитывать влияние климата. Вечное солнце, столько тепла. Все тебе улыбаются с утра до ночи, как тут не радоваться?

Следующий вопрос я последний раз задавала известному русскому писателю Андрею Дмитриеву. Ты наверняка читала его произведения. Он эмигрировал из России в Украину еще до войны. И теперь живет и пишет в Киеве. Юля, что такое Родина?

— Сложный вопрос. Для меня очень, поскольку если Родина — это то место, где ты родился, то для меня это Узбекистан. Там родился мой отец, мои родители там познакомились, там похоронена большая часть моих родственников с папиной и с маминой стороны. В России тоже есть часть меня. Меня туда тянет, я очень переживаю из-за того, что там происходит. Я, может быть, не так сильно привязана к Украине, как можно быть привязанной к земле, но это тоже большая часть меня. Там родилась и выросла мама.

• Читайте также: Цепная реакция. Как каталонский референдум посеял сепаратизм в Европе

Я много где бывала в Украине, мы с бывшим мужем постоянно ездили в Киев и серьезно рассматривали план переезда туда. Для меня это был уже родной город. И Каталония для меня теперь не чужая. Что такое Родина? Для меня дать ответ на этот вопрос — значит сделать выбор. А я не хочу выбирать.