Вынести Франко. Когда Мадрид закончит гражданскую войну

13 сентября парламент Испании принял решение вынести из мемориала "Долина павших" прах генерала Франсиско Франко, где тот покоился 43 года. За проголосовали левые партии. Против — два депутата, которые позже сообщили, что произошла ошибка: они нажали не ту кнопку. Правые воздержались. Хотя еще летом Народная партия, созданная в 1976 году бывшими сподвижниками каудильо, выступала против перезахоронения. Родственники диктатора, разумеется, тоже были не в восторге от идеи. Внук генерала заявил: "Мы позаботимся об останках дедушки, мы не оставим это в руках правительства". Однако подверг решение Мадрида критике, полагая, что в затеянной кампании не было никакой срочности.

Но для социалистов удалить Франко из мемориального комплекса, созданного по его же приказу и открытого в 1959 году, — позиция принципиальная. Эксгумировать кости генерала и превратить "Долину павших" в мемориал жертв фашизма стало первым решением их лидера Педро Санчеса после того, как 2 июня текущего года он возглавил правительство страны. По его словам, "ни в одной демократии не может быть мавзолея, в котором воздают почести диктатору", сама же фигура каудильо — это то, что разделяет испанцев. Кроме того, он не погиб на поле брани и не был убит за свои убеждения, так что по формальному признаку не имеет права покоиться в этом месте. Оппоненты немедля обвинили Санчеса в том, что тот пытается переписать историю.

Главным остается вопрос: сможет ли акт перезахоронения генерала смягчить общественное противостояние внутри страны? В том числе там, где оно откровенно выливается в сепаратизм — баскского или каталонского образца. И если да, то что это будет означать в целом для Европы?

Черно-небелый каудильо

В биографии диктатора есть эпизод, относящийся к тому периоду, когда он еще делал карьеру военного в испанском Марокко. Один из солдат пожаловался на скверное питание и швырнул под ноги офицеру котелок с едой. Франко приказал расстрелять возмутителя спокойствия перед строем. А затем недрогнувшим голосом отдал распоряжение: питание улучшить. Быстрота реакции, жестокость, стремление к порядку любой ценой и весьма своеобразное понимание справедливости — в этом марокканском инциденте запечатлелось все то, что затем создало мрачноватую фигуру каудильо, под чьей железной пятой Испания пребывала с 1939 по 1975 год.

В гражданскую войну, в которой "фашисты" (а на деле фалангисты Примо де Риверы, составлявшие меньшинство в синклите националистов) бились с "коммунистами" (которые также уступали по численности другим течениям в республиканском лагере), Франко готов был на любые гекатомбы ради победы своих соратников. Осенью 1936-го он объяснял репортеру британской Daily Mail, что победит, чего бы это ни стоило. "Даже если придется расстрелять половину Испании?" — уточнил журналист. И получил бесстрастный ответ: "Я повторяю: любой ценой".

Кровавость бойни в Испании характеризуют цифры: с 1936 по 1939 год здесь погибло 450 тыс. человек. При этом пятая часть из них пала жертвой репрессий с обеих сторон. Приход Франко к власти лишь продолжил эту линию подавления противников. Массовые расстрелы стали приметой режима на стадии его становления. Для пущего устрашения диктатор вернул в страну казнь при помощи гарроты — особых щипцов (иногда петли) для удушения, получивших распространение в Испании в начале XIX века при Фердинанде VII.

Накануне 1941 года посол Третьего рейха в Мадриде Шерер оценивал количество "красных", находящихся во франкистских застенках и концлагерях, в 2 млн человек. Это тогда, когда население Испании в целом составляло 25 млн. В середине 1940-х корреспондент британского издания The Times писал: "Нация по-прежнему расколота пополам. Половина-победитель продолжает держать ногу на горле побежденной половины, а та продолжает кипеть негодованием". Десятки тысяч "неблагонадежных" граждан уничтожили сразу после гражданского конфликта. Полмиллиона покинули страну.

Все эти беды в полной мере коснулись Каталонии и Страны Басков, где под запретом оказались национальные традиции, язык и культура. В Барселоне и других населенных пунктах автономного сообщества для подавления любых протестов появилась Гражданская гвардия, сразу же снискавшая дурную славу. А чтобы добиться лояльности в этом и прочих мятежных регионах, Франко стимулировал массовое переселение туда жителей из других провинций Испании. Разумеется, ничего этого побежденные, каталонцы в том числе, не забыли.

Объединить Испанию огнем и мечом каудильо не удалось. Однако даже такой великий ум, как Черчилль, рассматривая действия Франко в период Второй мировой, отмечал в нем государственника — пусть даже его политика и была "исключительно своекорыстной и хладнокровной". "Он думал только об Испании и испанских интересах, — писал Черчилль. — Благодарность Гитлеру и Муссолини за их помощь ему была чужда. Этот тиран с ограниченными интересами думал лишь о том, как избежать участия своего обескровленного народа в новой войне".

Модель "Нового государства", которое Франко строил, в чем-то напоминала советские образцы. Всяческое подавление свободы слегка компенсировалось "заботой о низших и средних классах", реализуя тезис, сформулированный диктатором еще тогда, когда он только вступил в свои права. В 1950-х в стране внедрили бесплатное медицинское обслуживание. А обширная сеть "профсоюзных" санаториев и домов отдыха, детских летних лагерей отличала Испанию от соседей по Западной Европе. Чуть позже наступила "эра министров-технократов", выдвинувших тезис об "идеологии конца всех идеологий" и действительно проводивших экономическую политику, которая отчасти меняла облик режима и его идеологический вектор.

Впрочем, ни эти шаги, ни создание мемориала "Долина павших", где под самым большим крестом в мире и надписью "Павшим за Бога и Испанию" перезахоронили всех найденных жертв гражданской войны, не могли автоматически привести к национальному консенсусу. Да и сам каудильо связывал его возможное установление с другим — с возвращением монархии. Референдум о том, нужна ли подобная реставрация, провели еще в 1947 году. Большинство граждан тогда сказали: да, нужна. Однако страна, жаждущая возвращения престола, жила в ожидании нового короля все то время, пока Франко, точно регент, чью власть может прервать лишь смерть, правил Испанией. Лишь 22 ноября 1975 года, два дня спустя после смерти диктатора, Хуан-Карлос Бурбон взошел на монарший трон. Это привело к изменению порядков и принятию новой Конституции, где Испания обозначена как "парламентская монархия, правовое социальное и демократическое государство, провозглашающее высшими ценностями свободу, справедливость, равенство и политический плюрализм". Но это не ликвидировало внутренних противоречий и не затянуло раны гражданской войны, живущей в долгой памяти народа. Той его части, которая числит себя проигравшей. В этом смысле в таких конфликтах вообще редко можно поставить окончательную точку. Применительно к советским реалиям об этом метко сказал творец "Тихого Дона" Михаил Шолохов. В 1980-е сын спросил у него: когда же все-таки закончилась гражданская война? Писатель ответил: она и сейчас еще идет, средства только иные. Разделенное испанское общество живет по схожему алгоритму. И примириться сможет, похоже, не раньше, чем прах Франко отделят от праха тех, чьи смерти во многом на его совести.

Шампанское для Барселоны. И не только…

Когда Франко умер, все шампанское в Барселоне выпили за один вечер. Решение о выносе его тела из мемориального комплекса — очередной повод для каталонцев поднять бокалы с золотистым напитком. Но не только для них. Вызывающая противоречивость пребывания тела каудильо в "Долине павших" не только раздражала противников этой фигуры внутри страны, но и настораживала наблюдателей за ее пределами. ООН неоднократно советовала Мадриду убрать Франко из мемориала, в котором он, между прочим, при жизни не просил упокоить его останки. Если теперь это наконец произойдет, в ЕС не останется страны, где бы бывшие диктаторы лежали в мавзолеях. Это в какой-то мере жирной чертой подчеркнет общий вектор европейского развития: история может быть разной, порой кровавой, но будущее для всех европейцев — демократия, где нет места поклонению тирану. Испания в этом смысле ничем не отличается, скажем, от соседней Португалии, где Салазар лежит на кладбище в своем родном селении. Или от Болгарии, где Димитрова уже почти тридцать лет назад как перезахоронили. Это символизировало бы тот факт, что к прошлому, где режим уничтожал граждан страны, возврата нет. И на почве этого возможно действительное примирение.

В самой Испании споры о том, нужно ли выносить Франко из мемориала, ведутся давно. Острота дебатов неизменна. Последние лет двадцать выступления в СМИ соревнуются в популярности с десятками книг на эту тематику, ежегодно появляющихся на полках книжных магазинов. Что же касается государственной политики, то тут все зависит от того, кто конкретно находился у власти. Когда бразды правления страной попадали в руки социалистов, они начинали бороться за очищение общественной атмосферы от наследия франкизма. Но как только на их место приходили правые, все начинало двигаться в обратном направлении. Весьма характерна в этом смысле судьба закона 2007 года, предусматривавшего в числе прочего искоренение символов диктатуры и поиск пропавших без вести (по числу бесследно исчезнувших в ходе военных конфликтов Испанию в глобальном мире опережает лишь Камбоджа). Четыре года в стране сносили памятники каудильо, интенсивно переименовывали улицы и площади, носящие имена известных франкистов. Разыскали множество братских могил, велось опознание останков тех, кого расстреляли без суда и следствия. Однако с приходом к власти в 2011 году правых средства на исполнение закона сократили более чем наполовину, а два года спустя и вовсе заморозили.

Одной крови. Без фюрера в Германии вряд ли был бы возможен каудильо в Испании

Сегодня в Испании очередная оттепель, и борьба с остатками франкизма выходит на новый виток. Соответствующий декрет, подписанный королем, и закон, принятый парламентом, именно это и символизирует. В декрете отмечается, что "присутствие останков Франсиско Франко в комплексе затрудняет фактическое исполнение распоряжений о запрете возвеличивания франкизма и о почитании памяти всех жертв противостояния". Иными словами, именно фигура тирана, утопившего Испанию в крови, не позволяет испанскому обществу отправить на свалку истории модель, разделяющую их на победителей и побежденных.

Тот факт, что в числе побежденных — каталонцы и баски, добавляет символическому акту "изгнания диктатора из рая" дополнительные политические коннотации. Именно вынос праха Франко дает потенциальную возможность сегодняшнему правительству наладить диалог с этими регионами. Прошлогодние жесткие меры, предпринятые Мадридом в отношении Барселоны после скандального референдума, не перевернули страницу сепаратизма навсегда, а лишь затормозили процесс. Да и то весьма условно. Лишнее тому подтверждение — акция по случаю праздника Диады, национального дня Каталонии, проведенная 11 сентября текущего года. В ней приняли участие чуть менее миллиона человек. То есть количество манифестантов находилось на уровне прошлого года, уступая лишь показателю 2014-го, когда подобная демонстрация носила наиболее массовый характер. Не изменились и слоганы. Разве что к тезисам о независимости добавились требования освободить политических заключенных и лозунги антимонархического содержания.

Риторика тех, кто сменил на капитанском мостике Барселоны пустившегося в бега Карлеса Пучдемона, практически неотличима от той, что была в ходу у последнего. Новый лидер каталонцев Ким Торра так же, как и его предшественник, заявил, что будет требовать отделения от Испании, и отверг предложение премьер-министра страны Педро Санчеса провести референдум о более широких полномочиях региона. В какой-то степени игра на повышение — необходимый маневр для любого, кому судьба уготовала участь править Каталонией после Пучдемона. Хоть доля выступающих за независимость, если судить по июльским соцопросам, всего на 1,8% больше доли тех, кто против этого, ни один каталонский лидер не захочет подписывать себе смертный политический приговор: "предатель интересов региона", "марионетка Мадрида" и т. п. События прошлого года, вынужденное бегство Пучдемона прямо-таки вопиют о необходимости раскачивать вопрос независимости в политическом дискурсе. Во всяком случае необходимы существенные резоны, чтобы в Барселоне переписали повестку дня "под Мадрид". Последний должен предложить что-то помимо возврата каталонцам части автономных функций и отказа от угроз урезать дотации. В этом смысле "труп главного врага", извлекаемый из мемориала, — безусловно, аргумент. Такой шаг может стать доказательством того, что Мадрид не просто открыт к диалогу. Он, ни много ни мало, готов дискутировать по поводу унитарной модели государства, рожденной никем иным, как Франсиско Франко. Так что вынос диктатора — символический жест не только в отношении прошлого Испании, но во многом и в отношении ее будущего.

• Читайте также: Сумерки Ватикана. Как педофилия и "Божьи банкиры" ведут Римскую церковь к катастрофе

Более того, "казус каудильо" в этом смысле важен не только для Мадрида. Все сепаратистские анклавы в Европе, даже те, в которых царит затишье, в качестве аргумента не так уж часто размахивают экономической целесо­образностью. Да, на ней настоян баварский сепаратизм. На ней в свое время играла "Лига Севера" в Италии. Но все же большинство сепаратистских движений взрастают на почве исторической несправедливости, от которой, по мнению их вождей, необходимо избавиться. Поэтому пример Испании, если он будет успешным, во многом может стать "дорожной картой" для других стран Старого Света. Компромисс возможен там, где общество перестает делить себя на победителей и побежденных. Для Испании ключ к этому лежит в "Долине павших". В других странах — символы иные. Но принцип тот же: чтобы начать диалог центра с регионами-смутьянами (или чтобы последние прекратили спекуляции на теме независимости и отделения), нужно устранить главный фактор отторжения. Фигуру обидчика. Даже если с ней связаны десятилетия истории страны. Иначе рано или поздно тлеющий раскол выльется в масштабный политический кризис, способный поставить под сомнение существование в качестве единого государства не только Испании. Сегодня как раз и решается: сможет ли Мадрид сделать Европу в этом смысле менее уязвимой. Пока что кажется — сможет.