Партийный век недолог. Почему Старой Европе пора привыкать к непрерывной политической чехарде

От редакции. Политическая жизнь Старой Европы все больше напоминает непрерывную политическую чехарду, до боли знакомую каждому украинцу. Место традиционных политических партий заменяют "неподкупные новички" и "новые лица", ускоряются циклы рождения и смерти партий, а сами политические силы все больше напоминают политтехнологические стартапы. И если в Украине такая ситуация связана с уничтожением большевиками партийной традиции и целенаправленным созданием однородной массы "советских граждан", то для Западной Европы это что-то новенькое.

Перевод выполнен бюро переводов "Профпереклад" специально для Фокуса.

Европа, США и другие демократические государства вступили в эпоху политической переориентации. Новой нормой стали фрагментация политических систем, рост популистских партий, высокий уровень избирательной нестабильности и все более жесткое давление на традиционно доминирующие партии.

Этот процесс назревал десятилетиями, и он будет и дальше оказывать большое влияние на политику, последствия которого могут быть намного сильнее, чем те, которые мы ощущаем уже сегодня.

Запад прошел долгий путь от золотой эры массовых политических партий, которая длилась с начала ХХ века до 1990-х годов. И хотя популисты существовали всегда, время от времени случались взрывы нестабильности, эра массовой политики характеризовалась прочными связями между гражданами и традиционными партиями, такими как христианские демократы Германии или социалисты Франции, обе из которых сейчас находятся в упадке. В мирное время эта политическая система обеспечивала относительную стабильность, а ее успех был во многом обусловлен сложившимися устоями.

Традиционные западные партии черпали свою силу из глубоких разногласий, сформировавшихся националистическими потрясениями и промышленной революцией — разрывами между национальными и периферийными идентичностями, между церковью и государством, между землевладельческой элитой и буржуазным классом, а также между капиталистами и рабочими. Эти устои обеспечили не только рамки для многих политических систем, но также долгосрочный и, как правило, надежный источник голосов для традиционных партий. Рабочие склонились влево, старый властный средний класс — вправо, территориальные споры подпитывали региональные партии, а католики голосовали за христианских демократов. Именно эти основы привели к тому, что влиятельные ученые Сеймур Мартин Липсет (Seymour Martin Lipset) и Стейн Роккан (Stein Rokkan) наблюдали в 1960-е годы, когда многие политические системы были, по существу, "заморожены", и выглядели так же, как в Европе до Первой мировой войны.

Эти системы теперь оттаивают, если не полностью тают: доминирующие крупные партии и стабильные, опытные правительства терпят крах.

Кроме трансформации левых, которые отошли от рабочих и сосредоточились на культурно-либеральном среднем классе с образованием, ключевые факторы этого процесса — столкновение новых ценностей с традиционными электоратами, а также проблемы, вызванные иммиграцией, которая не вписывалась в классические рамки "левых против правых".

Стоит отметить, что изменения начались еще в 1980–1990-х годах задолго до мирового экономического кризиса 2008 года. В течение 2000-х годов процесс ускорился и в настоящее время вносит беспрецедентные политические коррективы. Всего за десятилетие, в период между 2004-м и 2015 годом, средняя доля голосов, уходящих к традиционным основным партиям в Европе, упала на 14 пунктов, до 72%. Между тем доля голосов, уходящих к новым популистским претендентам, будь то со стороны левых или правых, более чем удвоилась и достигла 23%. Левоцентристы переживают рекордные потери, а в нескольких политических системах совокупная доля голосов, уходящих к традиционным основным партиям, достигла рекордных минимумов. В Германии социал-демократы в прошлом году показали наихудший с 1933 года результат. В Швеции они опустились до самого низкого с 1908 года уровня.

В основе этих сдвигов лежит размывание, а в некоторых случаях и разрушение, связей между гражданами и традиционными партиями. Это не произошло в одночасье — поддержка некогда доминирующих партий неуклонно шла вниз. К 2009 году, когда последствия мирового финансового кризиса все еще казались временными трудностями, доля людей в Европе, которые не чувствовали связи с какой-либо партией, достигла 54%. Именно эта переориентация проложила путь множеству новых претендентов.

Некоторые наблюдатели были потрясены недавним результатом выборов в обычно стабильной Швеции, где у социал-демократов был худший результат за более чем столетие, в то время как умеренные правоцентристы достигли своего второго худшего результата с конца 1980-х. Между тем популистские народные шведские демократы добились рекордно высокого уровня, и объединенная доля голосов двух основных партий снизилась до 48%, что является самым низким результатом с тех времен, когда шведская партийная система реорганизовалась в конце 1970-х.

Но если смотреть на более глубокие течения, то эта нестабильность не будет неожиданностью. К моменту выборов и по сравнению с 1960-ми процент шведов, которые отождествляли себя с партией, упал с более чем 50% до 17%.

Аналогичная история происходит в Германии, где во время всеобщих выборов в прошлом году две основные партии получили самую низкую совокупную долю голосов со времен воссоединения страны (53%), в то время как партия-новичок "Альтернатива для Германии" (АдГ) захватила 92 из 709 мест в бундестаге. А на государственных выборах в Баварии в начале этого месяца картина была еще более мрачной: две основные партии в совокупности набрали всего 47% голосов.

Опять же, это было неизбежно. В период между 1972-м и 2009 годом процент населения в Западной Германии, которое сильно привязалось к одной из двух основных партий, снизился с 55 до 32%, тогда как на востоке, где партия АдГ стала основной силой и где нет традиции многопартийной политики, эти слабые привязанности были видны как на ладони с начала 1990-х.

В Соединенном Королевстве за три десятилетия до того, как люди проголосовали за выход Великобритании из Евросоюза, соотношение людей, которые чувствовали, что они имеют прочные отношения с одной из двух доминирующих партий, сократилось с половины до одной трети. В этом году, когда компания "Ипсос МОРИ" (Ipsos MORI) спросила людей, чувствовали ли они, что "традиционные партии и политики" заботятся о таких людях как они, ответы в Европе были отрезвляющими: 47% людей в Германии, 51% в Италии, 57% в Великобритании, 64% в Венгрии и 67% во Франции считают, что старая гвардия бросила их.

Революция глобализации, начавшаяся в послевоенную эпоху, открыла новую эру, в которой политические конфликты между коммунистами и космополитами, подкрепленные разрывом в образовании, вращаются вокруг новых и гораздо более убедительных проблем. Иммиграция, беженцы, ислам, снижение власти нации в условиях наднациональной интеграции, гендерное равенство и проблемы традиционной семьи постепенно вошли в повестку дня. Традиционные партии были слишком медленными, чтобы приспособиться к новой реальности, и не смогли сохранить единство электората, ведь по критическим вопросам идентичности либеральные профессионалы среднего класса и производственные рабочие имеют принципиально разные взгляды.

Как следствие, появились новые и более гибкие политические движения, стремящиеся оторвать большие куски от старых доминирующих партий, будь то "зеленые", вступающие в борьбу за избирателей среднего класса в Германии, или народные популисты, обращающиеся за поддержкой к консервативному рабочему классу.

Именно из этой переориентации вытекают более высокие показатели нестабильности. Сейчас мы живем в эпоху, когда в течение десятилетия может быть основана и способна выиграть выборы итальянская партия "Движение пяти звезд"; в эпоху, когда Эммануэль Макрон может выйти за рамки традиционной партийной политики и захватить полную власть во Франции всего за пару лет, и где наши политические системы разваливаются, поскольку более идеологически радикальные партии набирают силу из-за распада старых коалиций избирателей. И эти изменения также имеют еще один важный эффект: возвращение ранее апатичных избирателей в политику.

В Германии главным источником голосов за национальную популистскую партию АдГ были лица, которые не голосуют; люди, которые махнули рукой на политику, но теперь увидели возможность вновь занять место за столом. В Соединенном Королевстве значительное количество людей, которые традиционно не голосуют, оказалось на голосовании на референдуме 2016 года, и большинство из них поддержало выход Великобритании из ЕС.

В условиях новой эпохи переориентации заманчиво искать решения в демократических государствах, которые лучше других сопротивляются новым веяниям. Например, в Соединенном Королевстве, в то время как решение о выходе Великобритании из ЕС разделяет партии и избирателей, самые последние выборы в 2017 году показали, что доля голосов за две основные партии превысила 80%, что является самой высокой общей долей голосов с 1970 года. Но ключевые цифры могут вводить в заблуждение. Как показал мой коллега Джон Меллон (JonMellon), когда вы выходите за пределы партийного голосования, чтобы посмотреть, как ведут себя отдельные избиратели, вы видите, что выборы 2015-го и 2017 года были фактически самыми неустойчивыми в течение всей послевоенной эпохи. Это скрыло тот факт, что многие либерал-демократы и "зеленые" переориентировались на Лейбористскую партию, в то время как многие избиратели Лейбористской партии и Партии независимости Соединенного Королевства из рабочего класса переориентировались на Консервативную партию; это была мажоритарная система, которая, в отличие от пропорциональных систем, предоставляет места путем достижения простого большинства.

В Соединенных Штатах с 1970-х годов многочисленные исследования также указывают на те же ослабевающие связи между гражданами и основными партиями. Если в начале 1960-х между двумя основными партиями выстроились солидные 70–75% граждан, то к тому времени, когда Дональд Трамп размышлял над тем, следует ли баллотироваться в президенты, показатель опустился до рекордно низкого уровня в 56%. Доли тех американцев, считающих себя независимыми, или тех, которые чувствовали, что новая партия необходима, поднялись до рекордных высот.

Эта гораздо более высокая текучесть, не в последнюю очередь среди некоторых бывших избирателей Обамы, несомненно, помогла повстанцу Трампу.

Центральная и Восточная Европа предлагает взгляд на одно возможное будущее, которое ждет демократические государства на Западе. Как отмечают ученые Тим Хотон (Tim Haughton) и Кевин Диган-Краузе (Kevin Deegan-Krause), с 1990-х годов многие из этих демократических государств испытали значительные потери со стороны установленных партий, быстрые завоевания "неподкупными новичками", но затем столь же быстрые проигрыши новичков еще более новым партиям. Результатом, как они отмечают, часто являются "ускоряющиеся циклы рождения, смерти и замены на уровне партии". Они намекают на политическое будущее, в котором в условиях более широкой переориентации крупные успехи новых партий вызывают устойчивый поток "начинающих партий", "имеющих более близкое сходство с их технологическими партнерами, чем с традиционными политическими партиями".

Новая неловкая реальность заключается в том, что эпоха переориентации и нестабильности облегчает создание и формирование новых партий, и эти глубокие тенденции одновременно усложняют жизнь соперников.

Таким образом, в то время как старые традиционные партии будут продолжать бороться, может также случиться, что даже новые популистские соперники будут подвергаться угрозе со стороны еще более новых партий. Государства в Западной Европе, как и их центральные и восточные соседи, могут в ближайшие годы обнаружить, что они тоже все больше и больше приближаются к нескончаемому циклу рождения, смерти и замены.

Все это означает, что Европе будет труднее добиться создания сильных, стабильных и идеологически согласованных правительств, которые являются предпосылкой эффективного решения растущего списка проблем: как реагировать на растущую поддержку национал-популизма; как выработать долговременное решение проблемы кризиса беженцев; как разрешить экономическое неравенство, которое продолжает усугублять напряженность между Севером и Югом; и, в более широком смысле, как создать модель интеграции, которая может одновременно удовлетворить либеральные и (все более и более сильные) консервативные крылья Европы.

Кончина традиционных партий не является непредвиденным обстоятельством. Данные свидетельствуют о том, что это длительная трансформация партийной системы. И, как следствие, европейская политика, вероятно, станет намного более неустойчивой в ближайшие годы.