Когда искусство показало зубы. Иван Семесюк о рождении на Майдане "Мистецького Барбакана"

Еще задолго до начала революции художники — активисты проекта "Жлоб-арт" — назначили дату его закрытия: 21 ноября 2013 года. В тот день они разобрали экспозицию своей выставки, проходившей в музейном комплексе "Мыстецький арсенал", упаковали картины, сложили их в "Газель", выпили по рюмке. И — прочитали пост Мустафы Найема, призывавшего сторонников евроинтеграции выходить на Майдан. Пошли посмотреть, что происходит, да так там и остались.

Померзнув несколько дней, увидев, что площадь обрастает палатками, и убедившись, что революция — история долгая, художники и их друзья-архитекторы тоже задумались об обустройстве быта. Так родился "Мистецький Барбакан" — арт-пространство, которое со временем превратилось в боевую единицу Майдана.

Петлюровские шашлыки

"Барбакан" — павильон-конструктор площадью примерно 25 кв. м — возвели неподалеку от метро "Крещатик" в декабре 2013-го. "Мы стояли на Майдане с утра до вечера, иногда оставались на ночь. Нам остро не хватало какого-то помещения, чтобы элементарно согреться, — вспоминает Иван Семесюк, один из основателей арт-движения. — Хорошо, что среди нас были архитекторы, один из них — Дмитрий Жила, человек, который даже в адских условиях умеет создавать комфорт, — спроектировал прикольный павильончик, что называется, из "говна и палок"".

Жиле не пришлось долго убеждать друзей в необходимости постройки "Барбакана". Он прибегнул к простому аргументу: когда еще выпадет случай пожарить шашлыки прямо посреди Крещатика — тогда еще никому не приходило в голову относиться к Евромайдану с пафосом. Архитекторы — люди, как правило, более обеспеченные, чем художники. Они скинулись, купили материалы, быстро возвели небольшую "крепость".

В ее стенах на алкоголь было табу, а шашлыки казались вполне уместными — пока не появилось поводов для страха и горя. И пока водились деньги — впоследствии все уходило на волонтерство. "Мы думали, что такими гульками покажем, что существуем, что к нам нужно прислушиваться, думали, что власть не совсем оторвана от жизни, — губы Ивана кривятся в невеселой усмешке. — Мы ошиблись, власть не прислушалась, наоборот, попробовала нас сломать".

Костяк "Барбакана" составили три десятка представителей творческих кругов и городской богемы. Стены сооружения украсили репродукции картин активистов "Жлоб-арта" Ивана Семесюка, Андрея Ермоленко и Олексы Манна. Они часто использовали в своих работах образ Нестора Махно, поэтому некоторые подозревали художников в симпатиях к анархизму. В ответ они говорили, что махновская эстетика идеально ложится на "Жлоб-арт". "Я не поклонник Махно, наоборот, можно сказать, что это был деструктивный человек, но у него шикарный эстетизм, который грех не использовать. Эстетика сопротивления, степи, пулеметов и надписи на тачанке "Х... догонишь" отлично работали", — говорит Семесюк.

Он поясняет, что в Украине есть всего три "национально-сопротивленческих" дискурса: махновщина, бандеровщина и петлюровщина. Последнюю только сейчас начинают проговаривать, хотя для Киева и Надднепрянщины наиболее характерен как раз петлюровский дух: "Пронизанный им человек сам не запишется в добробат, потому что у него кабанчик и хозяйство. Но, получив повестку, пойдет на войну и, если нужно, сдохнет, убив при этом сорок врагов. Для себя условно я называю этот менталитет петлюровским. Мы скорее были такими стихийными петлюровцами-государственниками, просто у нас возникли вопросы к системе, выстроенной Януковичем".

Дать легитимность

Декабрьское затишье затянулось. Чтобы не помереть со скуки, барбакановцы решили проводить различные мероприятия. "И понеслось: выставки, литературные чтения, поэтические презентации, мастер-классы, лекции на самые разные темы, — вспоминает Семесюк. — Как раз тогда в стране рождалось стрим-телевидение, появились проекты типа "Громадьске" и "Спільно-ТВ", все это стримилось в Сеть".

Также Майдан подтолкнул развитие блогинга. "Рванул" блог Олексы Манна, который, используя свой опыт теоретика культуры и мощную эрудицию, описывал события, прибегая к ярким аллюзиям. Семесюк же сконцентрировался на приколах, полагая, что в условиях, когда совершенно ничего не понятно, люди хотят позитива. Расчет оказался верным. Например, Ивану рассказывали о сотрудниках Художественного музея на Грушевского, которые круглосуточно стерегли картины, находясь в окружении вэвэшников и титушек. Когда музейщиков охватывало отчаяние и хотелось самим все сжечь и отправиться наконец домой, их спасали ироничные онлайн-трансляции — в том числе Семесюка.

""Барбакан" стал заметным явлением гуманитарного блока Майдана. Сюда заходили Юрий Андрухович, Тарас Чубай, Сергей Жадан, Андрей Бондарь — матерая творческая элита, — говорит Семесюк. — Такие моменты и дали Майдану легитимность. Он был не собранием черт знает кого, а представлял собой срез общества: с низов до самых верхов".

При этом в "Барбакане" царила весьма непринужденная атмосфера. Иван вспоминает, как ночью к ним зашел погреться активист самообороны со своей девушкой. Разомлев у печки, парочка не утерпела и занялась сексом. "Выгнать их мы не могли — нехорошо. Может, у людей накипело, может, любовь, — усмехается Семенюк. — Там, в "Барбакане", было все: любовь, страсть, ненависть, драки с титушками и культурные взлеты".

Боевая единица. "Барбакан" задумывали как арт-пространство, но затем здесь разливали коктейли Молотова

Новый год, встреченный в "Барбакане", он считает лучшим в своей жизни, вспоминает, как в колонне футбольных фанатов шел по Крещатику: файеры, смех, эйфория. "Тогда на Крещатик заехала машина с какими-то россиянами. Один из них — мордатый чувак с триколором в руках — кричал: "Ну, хохлы, вы даете, прикольно!"", — вспоминает Иван и уточняет, что в тот момент российские флаги на Майдане воспринимали спокойно, с россиянами легко шли на контакт, видя их симпатию к украинской революции. Отношение к триколору изменилось, когда он стал развеваться над танками, которые разъезжали по украинской земле.

Новых имен в искусстве "Барбакан" не открыл, возможно, из-за того, что в нем прошло не так много выставок — до десятка. Не родилось здесь и заметного художественного произведения — рисовать было холодно, не хватало места. Зато барбакановцы придумали несколько лозунгов, впоследствии ставших мощными мемами. "Люди напечатали здоровенный плакат "За нашу свободу, як на роботу!" и повесили его на мосту над Институтской, — рассказывает Семесюк. — Еще из лозунгов: "Еволюція або смерть!", "Лютуймо!" — симулякр, который рождается, когда переполняют эмоции: ты понимаешь, что нужен лютый лозунг, но не знаешь, что написать".

Также в разговорах выкристаллизовалась идея создания издательства "Люта справа", которое впоследствии стало публиковать авторов, входящих в пул нонконформистских литераторов, сформировавшийся в "Барбакане". Однако с наступлением горячей фазы революции стало не до культуры.

"Лютуймо"

Барбакан — термин фортификационный: так в Средневековье называли укрепления перед воротами крепости, которые первыми встречали врага. Вскоре воинственное название себя частично оправдало. Хоть "Барбакан" и оказался в тылу Майдана, выставочная и лекционная деятельность завершилась, пришло время разливать по бутылкам зажигательную смесь. Коктейли Молотова относили на Грушевского, где несколько недель длилось противостояние с силовиками. Метатели качество хвалили. Возможно, это объясняется тем, что педантичные архитекторы четко придерживались рецептуры и даже проводили полевые испытания за городом. Став поставщиком самодельных бое­припасов, "Мистецький Барбакан" получил еще одно имя — "Х...ячечная".

Семесюк не видит противоречий в том, что арт-пространство превратилось в боевую единицу, поддержав призыв радикалов "Революция, а не дискотека". "Если бы в "Барбакане" проходили только культурные события, это была бы, конечно, неполноценная штука, — уверен он. — А так искусство показало зубы, доказало, что может не только картинки рисовать и лозунги придумывать, но и сжигать мусоров, причем делать это красиво, с арт-подтекстом. Кстати, именно архитектор-барбакановец бросил первую "маргариту" на Банковой 1 декабря. Он вскрыл ящик Пандоры, показал, что на такие действия способны не только суровые ультранационалисты, но и обычные, никем не ангажированные люди".

Иван поясняет, что ненависти непосредственно к профессии милиционера ни у кого нет, но если правоохранители берут на себя функции бандитов, им нужно давать отпор. Он признается, что такие методы борьбы поначалу казались ему слишком жесткими, поэтому вполне может понять, почему на идейных революционеров из различных радикальных организаций многие смотрели как на провокаторов. "Но без них ничего бы не произошло, ведь у народа не было уличного политического опыта, — говорит Семесюк. — Чтобы получить этот опыт, нужно было, чтобы в тебя начали стрелять: после первого выстрела ты моментально становишься взрослым".

В те дни постоянно ходили слухи о готовящихся штурмах "Барбакана" со стороны метро "Крещатик" или улицы Прорезной, где даже соорудили баррикаду, на которой иногда доводилось ночевать. В итоге павильон так и остался в тылу, поэтому не пострадал, но барбакановцы ощущали неприятный холодок каждый раз, когда до них долетал очередной слух. Самой страшной для Семесюка оказалась ночь, когда он вместе с женой отогревался дома, где и получил сообщение о том, что готовится зачистка и нужно срочно выдвигаться на Майдан. Он прыгнул в машину, пока ехал, все время давил на клаксон, но вокруг никого не было: ни людей, ни авто. В центре — так же пусто. "Я подумал, что на Майдане уже никого нет, мусора всех разогнали, а Киеву пофиг. Было очень страшно, потому что все мы знали, что, если победит "донецкая гидра", никому не поздоровится", — вспоминает Иван.

Бросив машину где-то на Печерске, он пошел пешком. Чем ближе подходил к Майдану, тем больше встречал людей. Придя на площадь, увидел огромную толпу — народ съехался. Возможно, поэтому в ту ночь не было штурма.

Примечательно, что Семесюк совершенно не помнит, в какие именно дни происходили все эти события. "Сейчас это воспринимается, как сон, виртуальная реальность, — говорит он. — Это были удивительные времена, эмоционально насыщенные, лучшие в моей жизни. Майдан — самый масштабный художественный проект, в котором я мог участвовать как художник, — больше такого не будет. Это была настоящая драма, объединившая в себе кровь, любовь, неимоверный героизм".

Пазл сложился

Революция закончилась неожиданно: еще вчера барбакановцы просили своего друга повара Зяму привезти из Америки особо жгучий молотый перец для коктейлей, а когда тот приехал с заказом, оказалось, что враги разбежались.

С демонтажем "Барбакана" решили не тянуть, понимая, что после революции все опять вернется к "дискотеке". И действительно — вскоре Майдан заполонило множество фриков с усами и в папахах, участвовать в этом цирке не хотелось.

Павильон разобрали. Летом "Барбакан" разок реанимировали на Трухановом острове: подключили электроэнергию, поставили бар и провели несколько литературных вечеров. Но вскоре поняли, что пришло время, неподходящее для развлечений, поэтому быстро все свернули. "Сама конструкция сохранилась — если я не ошибаюсь, она лежит у Антина Мухарского", — говорит Иван Семесюк.

О "Барбакане" осталось не так много напоминаний. "Люта справа" выпустила альманах под названием "Трикутник 92", посвященный этому явлению, — с фотографиями участников проекта и репродукциями картин. Издание книги Семесюк считает важным делом: "Если явление не зафиксировано, можно сказать, что его не было. Впрочем, этот Майдан, в отличие от его предшественника 2004 года, зафиксирован неплохо". Название альманаху невольно дал Геннадий Москаль. Однажды он опубликовал схему штурма Майдана, на которой точки сопротивления были обозначены одинаковыми значками, а "Барбакан" — треугольником под номером 92. Так этот символ стал эмблемой барбакановцев.

Им хотелось сохранить тусовку. Сначала перебрались в дружественную галерею "Бактерия", но она протянула недолго. Дальше барбакановцам повезло: Дмитрий Жила нашел небольшое помещение на Подоле, которому название проекта перешло по наследству. Теперь там проводят выставки, литературные чтения и концерты.

Связи не растеряли, и этот союз доказал свою эффективность: если с членами неформального коллектива случается какая-нибудь неприятность, все приходят на помощь. "Из недавних примеров — акция freearchitects, когда вытаскивали архитекторов Шемотюка и Горбаня из тюрячки, куда их упекли за импровизированный поджог ячейки ФСБ, которая официально называется монастырем (часовни-самостроя УПЦ МП возле фундамента Десятинной церкви в Киеве. — Фокус), — говорит Иван. — Сообщество встало на дыбы, создало громадную информационную воронку. Парни вышли благодаря усилиям "Барбакана", который решил вопрос, причем в абсолютно законной плоскости".

Сидя на низкой тахте в новом "Барбакане", Семесюк сворачивает самокрутку с датским табаком и объясняет, что власть, положив на Майдане сотню людей, похоже, так и не поняла, что же там произошло. Ему и его коллегам по проекту "Жлоб-арт" тоже понадобилось время, чтобы сложить весь пазл.

• Читайте также: Земная сотня. Как живут бойцы Майдана четыре года спустя

Поначалу в глазах художников Майдан был чисто антижлобской революцией, лишь после пришло осознание, что это — национальный реванш и антимосковитское восстание. Ощущая этот пафос, Иван Семесюк, привыкший работать в сатирических жанрах, так и не смог вынести из этой истории ни одного сюжета для своего творчества. "Ничего особо смешного я там не почерпнул. Это был чистый "Властелин колец", "Сильмариллион" — мощный эпос, гражданский миф. Если юмор и был, то какой-то эльфийский, мне непонятный, — Иван в очередной раз подкуривает постоянно гаснущую самокрутку. — Не все могут понять, что речь идет о национальном реванше. Это важная вещь, которую нужно проговаривать. После этого и появится новая политическая нация".