Европисатель

—Юрий, каждый понимает Европу по-своему, а что для Вас является Европой?
—Я склонен думать, что это такая часть света. Но основной вопрос, где она заканчивается? С западными границами все понятно — там океан, а вот с востоком неясно. Например, выдающийся национальный лидер послевоенной Германии канцлер Конрад Аденауэр в свое время говорил, что Европа заканчивается на левом берегу Рейна, потому что он сам был оттуда родом. Парижанин может сказать, что Европа заканчивается на левом берегу Сены. Существует версия, что она заканчивается на Урале. Еще говорят, что на самом деле Европа — слишком широкое понятие, потому что она там, где люди слушают Моцарта. А поскольку они его слушают и во Владивостоке, то Владивосток — это тоже Европа. То есть Европа — от Лиссабона до Владивостока.

—А лично для Вас это что? Венские булочки, голуби на площадях?—Был такой период, когда у меня Европа ассоциировалась с хорошо устроенным и красивым бытом, тогда там эти булочки присутствовали. Но я начинаю понимать, что один из таких многих пластов в сегодняшнем мире уже не функционален. Европа, быть может, самый молодой континент, потому что он постоянно трансформируется. Сейчас, иногда находясь посреди Европы, ты думаешь — это ведь на самом деле Африка!

—Во многих западных столицах после девяти вечера практически нельзя встретить ни одного белого жителя…
—Именно, — это и есть Европа. Поэтому ее невозможно за что-то ухватить, найти какое-то обозначение. Существует некая метафора "общего дома". Хотелось бы этим домом пользоваться сообща, и мы вроде бы претендуем на какую-то жилплощадь в нем, но нам не очень-то хотят выдать ордер на вселение.

—Может быть, вахтер очень суров?
—Но ведь пока еще даже ордера на вселение нет. Поэтому я думаю, что мы можем не прилагать никаких усилий, мы — я имею в виду украинское общество. Мы можем успокоиться и жить дальше так, как живем. Мы ведь живем неплохо, если откровенно. И европейская перспектива у каждого своя: одна у меня, другая — у министра иностранных дел, еще другая — у Президента страны и, понятно, что еще иная у премьер-министра.

—Вы считаете, что мы уже свободны в европейском смысле этого слова?
—Нет. Свобода — это когда ее столько, что ты ее не замечаешь. Европейцы ее не замечают. А вот когда мы говорим: о, свободы больше стало, — значит, ее еще не хватает.

—Провести аналогии можно и с политикой. Чем меньше о ней говорят, тем благополучнее общество?
—Самые счастливые страны — это те, где граждане действительно не обращают внимания на политику, но таких стран немного. И ключевые игроки на европейской арене, например, Франция, Германия, имеют достаточно политизированные общества. Немцы, к примеру, очень любят политические дискуссии, и, не приведи Господь, писателю заявить, что это его не интересует, с ним тут же вступят в серьезный спор.

—Европейские чиновники иногда заявляют, что позитивно относятся к Украине и могут даже когда-то принять ее в свою семью…
—Нет, такого уже практически никто не говорит, что мы когда-то ее примем. И здесь они делают большую ошибку, — они блокируют дальнейшее развитие Европы. Я считаю, что украинский вопрос в этом контексте — не только украинский, а общеевропейский. Западные журналисты мне часто говорят: "Ну, хорошо, ты симпатичный парень, твои книги мы любим. Теперь скажи — вот ты так отстаиваешь, чтобы Украина вошла в Европейский Союз — так теперь дай нам, пожалуйста, четкий ответ, что Украина принесет Европе? Какая польза нам от этого?"

—И какая же от нас польза?
—Я им отвечаю вопросом на вопрос, а какая польза Европе от Франции, какая польза от Германии? Их никто никогда даже не спрашивал, они в Европе с самого начала, потому что все прекрасно знают, что они и есть Европа. Так вот я и хочу такого же отношения к Украине, чтобы не возникало таких вопросов. Она есть, и она в Европе, все.

— Не так давно Украина была сырьевым придатком Советского Союза, а не случится ли с нами то же, присоединись мы к другому союзу— Европейскому?
—Всему свое время. В 60-е итальянцы массово выезжали в Германию на заработки. Ну и что? Тогда сказали бы, что Италия — рабочие руки немцев, а сегодня эти страны стоят практически на одном уровне. В ЕС есть опыт стран, которые из мировых аутсайдеров превратились в довольно благополучные страны, — например, Португалия. Хотя люди в одинаковой степени несчастны во всех странах, потому что главных человеческих вопросов или проблем это не снимает, вот в чем вся закавыка. Но есть и другая истина, она кроется в немецкой поговорке, что с деньгами даже плакать легче.

—Вы считаете, что наша культура достаточно сильна? Точнее, потенциально сильна?
—Именно, она есть потенциально сильной. Это ключевое слово — потенциально. В действительности в той ситуации, в которой мы находимся сейчас, мы ассимилируемся ежесекундно в полностью другом направлении. И это происходит достаточно успешно, потому что мы, следует признать, в том направлении намного слабее, мы не сможем "украинизировать Россию". Мы даже такого пустяка не можем сделать, как провести культурную границу на востоке, чтобы российская культура не ассимилировала нас здесь.
В восточном направлении мы обречены быть все время в тени. Европейский контекст — это то, где мы можем сыграть свою индивидуальную партию.

—Только пока нам еще этого не позволяют…
—Наша нация еще не нагуляла достаточно толстый слой жира, который называют элитой. Если бы было соответствующее качество украинской элиты, было бы уже намного больше конкретных свершений.

—А кто, по Вашему мнению, должен продвигать украинскую идею в Европе: политики, писатели?
—Политики сделали большую вещь — они, по крайней мере, открыли нашу границу для граждан западного мира, которым теперь не нужны визы. Хотел я этих писателей пригласить: я им на словах пересказал все, и больше меня не интересовало, будут ли они в нашем посольстве сидеть в очередях или нет. Хотя было бы более логично предусмотреть, что меня бы радовало, если бы их морили в нашем посольстве так же, как наших граждан мучают в других. Но я думаю — это вообще был один из самых удачных ходов новой власти после революции. Она таким образом — ни много, ни мало — покончила с Советским Союзом.

—А заявления двухгодичной давности о том, что совсем скоро мы вступим в ЕС?
—У нас была большая фора: мы действительно имели громадный заряд симпатии, поддержки и любви среди граждан. Эти телевизионные картинки с Майдана — они очень действовали на европейцев и, возможно, эти политики были такими же авантюристами и ситуация была "куй железо, пока горячо". Может, они именно этим и руководствовались тогда и допустили ошибку не по глупости или неприспособленности, а потому что слишком медлительными оказались европейские бюрократы. А теперь они сами уже жалеют об этом. И, как мне кажется, эти бюрократы в отношениях с премьером Януковичем будут более проукраинскими, чем в отношениях с предыдущим правительством.