Почесать язык. Почему изменения в языковой политике окажутся прекрасны

Есть старое доброе медийное правило: новости о законопроектах новостями не являются. Мало ли что понаписывали субъекты законодательной инициативы. В подавляющем большинстве их произведения не доходят даже до первого чтения. Так, за два года работы парламента нынешнего созыва только Минфин завернул 1579 проектов из 4583 как в принципе нереализуемые. При этом за весь 2016 год было принято 160 законов, 75% из которых — изменения в действующие законы. И какой смысл писать обо всех этих несбыточных фантазиях? Никто и не пишет.

Но не в случае с законопроектами о языке. Чувствительность к этой теме такова, что одно намерение что-то отрегулировать работает как полновесный факт, и реакция идет, как на принятый закон. Хотя совсем не очевидно, что при нынешнем хроническом недобольшинстве Рада на такое окажется способна. Но "власть хочет" — самостоятельно работающий мем-угроза.

Взгляды на то, как должна развиваться языковая ситуация в Украине, могут быть сколько угодно разными, от тотальной и репрессивной украинизации до обязательного обучения пяти языкам, включая суахили, с детского садика. В конце концов у нас свободная страна, каждый может думать, что ему заблагорассудится, и настаивать на своей правоте, тем более что в языковом вопросе у нас разбираются даже те, кто ничего не смыслит в футболе и политике. Все и кинулись настаивать, обнуляя заверения соцопросов, будто тема языка у нас занимает 25-е место.

Вроде и не забывали, но все-таки следует напомнить, что на этой проблематике накатали колею спецы по политическому продвижению регионалов и прочих защитников народа. Поиграться в свой-чужой, да еще на фоне социально-экономического недовольства, — милое дело. Такую подачу под самую сеточку, как в волейболе, можно ждать годами — а тут вот она, как на блюдечке, в исполнении самых что ни на есть патриотов, как это традиционно у нас и бывает. Притом что в украинских медиа бывшие по-прежнему доминируют, и как бы ни были прекрасны намерения инициаторов подкорректировать языковой ландшафт, им гарантировано негативное информационное сопровождение. Это реальность, данная нам в неприятных ощущениях, независимо от того, насколько нам нравятся или нет предлагаемые нововведения и будут они приняты или нет, не говоря уже о том, будут ли они реализованы. Чисто техническая сторона дела.

Самый же лично для меня удивительный момент — откуда у группы поддержки обещанных изменений в языковой политике такая вера в свое правительство, в широком смысле слова, на американский манер: government. Правительство, которое завалило практически все реформы, за которые бралось, которое к концу третьего постмайданного года хоронит веру в способность страны выскочить из коррупционно-олигархической петли. Правительство, в котором гуманитарный блок представляет собой разношерстную группу никаких и стыдных. Оно неожиданно проявит чудеса такта и глубокого понимания общественных механизмов и реализует удивительный по своей прогрессивности закон, от которого вдруг запляшут облака и кузнечик запиликает на скрипке. Интересно даже, откуда такая уверенность.

По-хорошему, именно потому, что вопрос обладает повышенной общественной чувствительностью, к нему не надо бы прикасаться власти, находящейся в придонном слое общественного доверия. Но плохой врач чем особенно опасен? Он никогда себе не признается в том, что плох. Пациенту остается молиться.