От джаза на костях до джаза на Днепре. Как запрещенный во времена СССР фестиваль переживает второе рождение

Любители джаза делятся на три категории: те, которые думают, что они любители джаза; те, кто выдают себя за любителей джаза; собственно джазмены, которые точно не любители. Одновременно в одном ареале обитания вышеуказанные три подвида встречаются редко, хотя внешне похожи друг на друга как две капли днепровской воды. Для того чтобы все три категории встретились в одном месте, нужно такое событие, уж ТАКОЕ событие, которое пропустить невозможно. Стыдно, глупо, неприлично, немодно. На котором можно слиться в одном порыве экстаза, перемешавшись друг с другом, утирая друг другу счастливые слезы умиления от сопричастности к джазу как таковому во всех его проявлениях и взаимного эмоционального проникновения. Вне зависимости от места под свингующим июльским солнцем, занятого согласно добытым билетикам. В один поток. В одну струю. На Днепре. В лучах заходящего обморочного солнца, специально не спешащего, чтобы тоже не пропустить ни одной ноты, ни одного хриплого саксофоньего стона. Знойного и томного.

В общем, Джаз. На Днепре. Не старенький, но и не молодой. 49 годков стукнуло. Не каждый год рожал. Бывали застои, простои, запреты. "Детей", рожденных собой, провожал все время в кругосветку. По городам и странам. А они всегда возвращались. Мир поудивляют и вернутся. К папе. ...Или маме? В общем, к родителю. Еще и друзей привозили. Полный дом. Беленьких, черненьких, разных. Но всегда талантливых. Гениальных. Как сами. Сколько их, своих, по миру! А истоки — здесь. В Днепре. На Днепре. Где все сливаются в общей любви. Ну, если не любви, то, точно, в большой симпатии к вечно молодому, всегда неожиданному дитяти, Джазу.

Я — один из этого общего потока. Из ребра. Вернее, от любви, рожденной из ребер. Чьих — не знаю. Но с трещинами. Владельцы которых уже давно о них забыли. Поскольку ребра срослись. Эти рентгеновские снимки, с нарезанными на них музыкальными композициями, лежали дома вперемешку с пластинками Апрелевского завода. На 78 оборотов. На одной стороне — Цфасман. "Под парусом". На другой — Цфасман же. Но "Весенний цветок". Или совершенно неизвестно чей, кем-то написанный американский "Когда приходит пароход?" Так и не знаю, куда приходит? И кто приходил? Главное, очень хрипло, с шорохом приходил. Поскольку был затерт до дыр. Получил пробоину… Разбился. С ребер тоже хрипели. Совершенно незнакомые. "Гоу даун, Мозе-е-ес..." Или "Даун бай тзе риверсайд, даун бай тзе риверсайд...".

И я поплыл по этой реке. Не зная исполнителей, просто на голос. Кстати, и сейчас не запоминаю имен и фамилий. Разве что тех, с кем посчастливилось встречаться, быть знакомым, работать на одной сцене. Их было много, но — мало. Все разные. Все гениальные. Все разъехались. Все возвращаются. Домой. В Днепр. Где начинали с ребер. "О, вен тзе сеинтс шоу марчин" — когда святые маршируют. По ребрам. У меня они маршировали по ушам соседей в старом дворе с акацией. Где окна в окна. Я их, соседей, радовал. Как мне тогда казалось. Они не все радовались, как я теперь понимаю. Потому что "Напиши мне письмо-о, хоть две строчки всего..." было понятнее и ближе. И "АББА", опять же. Кстати, и мне тоже. Это потом уже начнутся для меня как для любителя джаза (или думающего, что любителя) фестивали. С висением на люстрах и аплодисментами после удачного соло (особый кайф).

Но он, Джаз, не приезжает в гости. Он здесь живет. На Днепре. Он здесь живет. Иногда затихает, уезжает. Но всегда возвращается. И я иногда уезжал с ним. И возвращался. С ним. К нему. Это — как июльский зной. Улицы пусты, машины плывут по плавящемуся асфальту, город, кажется, пуст. И вдруг, внезапно. Откуда? Из каких подъездов, из-под каких кондиционеров сбегается, вальяжно сходится, плывет эта толпа народа? На остров. На песок. И я сбегаюсь, мы сбегаемся. Как много лет назад! Даже когда Фест "отдыхал" — сбегались. В джаз- клуб. К Мишке Дубилету, одержимому джазом. Где хрипит, блямкает, постанывает, дышит настоящая живая музыка. Где Кейс ласкает клавиши. Где Юдык. Где кудрявая Роделя. Где Бука с тромбоном. И "Гамма". А раньше — Двоскин, Щерица, Кондаков. Где... Ой, я же никогда имен не запоминал. Забывал. А тут...

Ребра не сохранились. И раздарены пластинки, купленные на гастролях с диксилендом, по селам, по Мухосранскам и Задрищенскам, в отделах уцененных товаров. Диззи Гилеспи, Оскар Питерсон, Элла Фитцджеральд, в выцветшем от лежания на витрине в сельпо конверте. И гибкий голубой миньончик Джонни Холлидея, оказавшегося дамой. Все это было. Все это есть. Потому-то пешком, через мостик, топаем на остров. К первой любви. К новым именам. И к старым друзьям. К тем самым, с пластинок и афиш молодости. К коллегам. И новым знакомцам. В многочасовой марафон. К звукам. К запахам реки. К маленьким катеркам, приплывшим на огонек. С Джазом — в южную ночь. Вязкую и темную, как вишневое варенье. Где звучит музыка, где посреди зала уже танцует первый храбрый одиночка, раскачиваясь в ритм музыки. Я — тоже так. Только уже мысленно, внутри себя, но раскачиваюсь.

Джаз на Днепре. Он плывет над рекой. Вместе с тусовкой из разных городов и стран. И я в общем потоке. Как много лет назад. Как всегда. В городе, где живу я. В городе, где живет Джаз.