Политика Евромайдан

Как проливалась кровь на Евромайдане — свидетельства пострадавших

За последнюю неделю в Киеве дважды лилась кровь: при зачистке Майдана спецподразделением «Беркут» в ночь на 30 ноября и 1 декабря во время разгона толпы на улице Банковой возле Администрации президента

Глазами студентов

Ирина Коцюбинская, студентка филологического факультета Национального университета "Киево-Могилянская академия" (17 лет), о событиях 30 ноября:

— Ближе к утру на Майдане осталось совсем мало народу. Сидели возле бочек с огнем — грелись. В основном студенты, но были люди и постарше. Возле меня, например, сидела женщина средних лет из Львовской области. Мы общались. Почти всю ночь я проговорила с Александром, студентом КПИ. Мы, кстати, на Майдане и познакомились.

Около четырех утра увидели, как по лестнице со стороны пешеходного моста спускается "Беркут". Где-то 200 бойцов. И с ними человек в штатском с мегафоном, который сообщал: граждане должны разойтись, чтобы коммунальные службы могли установить елку. Бежать было некуда — площадь окружила милиция. Все кинулись под стелу, стали на ступеньках. Беркутовцы подходили все ближе. Девушки и женщины столпились на верхних ступеньках. Внизу стояли мужчины: пытались держать оборону, сцепившись друг с другом локтями. Я очень боялась за Александра.

Смысла сопротивляться не было. Под дубинками "Беркута" люди падали. Их либо били ногами, либо затаптывали. Когда меня ударили дубинкой, я тоже упала. Потом меня еще несколько раз ударили по голове. Я приподнималась на локтях, но меня били, и я снова падала. Один беркутовец в каске нагнулся, схватил меня за шарф и поволок по асфальту через всю площадь к автобусам, которые стояли через дорогу со стороны Европейской площади. На них приехали бойцы, а потом туда начали грузить демонстрантов. Я все время была в сознании, могла бы встать и идти, но тем, кто упал, подняться уже не давали. Возле автобусов нас сбрасывали в одну кучу. В этой куче были только мужчины. Их за шкирку начали забрасывать в автобус. Меня тоже подняли за шкирку, и кто-то сказал: "Ой, это же девушка, давай отпустим".

Беркутовец крикнул мне: "Беги!" А куда бежать — кругом оцепление. Кстати, нападал на нас только "Беркут", другие милиционеры стояли в стороне. Потом некоторые студенты рассказывали, что эти "другие милиционеры" помогали им сбежать.

А беркутовцы гнались, настигали и избивали. Я добралась до перехода метро. Там было еще несколько наших. Женщина средних лет, завернутая во флаг УПА, сказала, что надо идти на Михайловскую площадь. Остаток ночи провели в Михайловском монастыре.
Вчера знакомый показал статью с фотографией, где я лежу на асфальте. Там сказано, что я, наверное, умерла. Надеюсь, моя мама этой публикации не увидит.

Анна Иваненко, студентка факультета журналистики Киевского национального университета культуры и искусств (17 лет), о событиях 30 ноября:

— В ту ночь я была в палатке на Майдане. Вдруг слышу крики: "Беркут! Беркут!" Все, кто был внутри, бросились наружу. Иначе в палатке нас бы просто забили насмерть. Побежали к стеле. Девушки стали внутри, а ребята в первом ряду. Но это не спасло. Беркутовцы напали без предупреждения на тех, кто не успел проснуться. Они переворачивали эти штуки, у которых мы грелись. Люди загорались, и никто не мог им помочь. Лупили всех. Рядом со мной стояла женщина средних лет в очках. Слышу— она кричит, поворачиваю голову, смотрю: лицо разбито, очки сломаны, и она пытается бежать, прихрамывая. Меня стягивали со стелы, потом помню удары: по плечам, по ногам. А один мальчик бросился между мной и беркутовцем и так вроде как спас меня: беркутовец на него переключился. Я просто стояла, прикрывая голову руками. Главная мысль: не кричать, не кричать… Я как-то сразу интуитивно поняла, что если закричать, то становишься мишенью. А петь можно. Мы до последнего гимн Украины пели. И еще важно не упасть, а то затопчут, забьют. В какой-то момент увидела, что наших нигде нет, вообще никого нет в гражданской одежде — один "Беркут". И мат-перемат. А я во всем этом стою и гимн пою.

Владимир Иванов, студент Национального университета театра, кино и телевидения им. Карпенко-Карого (18 лет), о событиях 30 ноября:

— Той ночью в интернете мы увидели сообщение, что на Майдан пришел "Беркут". Быстро собрались и побежали в центр. Приходим —
никакого "Беркута". Народу мало. Все расслабленные. Большинство львовяне, которым просто негде ночевать. И концерта почему-то нет. При нас какие-то люди начали разбирать сцену, сказали, что хотят установить новую. Наши стояли кучками, львовяне песни запели, мы к ним присоединились. Некоторые спали. Около трех часов ночи солист группы "С.К.А.Й." Олег Собчук пришел. Посидел с нами, попел песни под гитару. Кашку очень вкусную давали, с мясом. Примерно в три пятьдесят завезли елку. В газетах пишут, что мы не дали елку ставить — неправда, никто им не мешал.

В четыре часа появились омоновцы — два автобуса приехали и оттуда выбежали эти в сером. Нас окружили. Мы все отошли под монумент Независимости. Девушки были внутри нашего круга, а парни на ступеньках. Девчонки пели гимн Украины. Вначале держались рядом, пытались не дать им нас оттеснить.

Когда девчонки закричали, мы поняли, что с другой стороны кого-то бьют. И подумали, что девочек надо как-то выпустить из круга. Круг разомкнули, и все начали бежать. Некоторые активисты говорили: "Стойте, стойте!" Но было поздно. У всех уже паника началась.

А у "Беркута", наверное, какой-то зажим сработал. И они стали лупить всех подряд. Мы с другом выбежали на дорогу из кольца оцепления — нас милиционеры, или кто там стоял, выпустили, — и мы побежали в сторону Европейской площади. А беркутовцы за нами погнались. Но мы заныкались во дворике. Потом пришли на Андреевский, посидели на Воздвиженке и двинули домой — в общежитие. Я плакал, а мой друг нет.

Глазами милиции

Дмитрий, боец киевского спецподразделения "Беркут" (27 лет), о событиях 30 ноября:

— С 23 ноября мы жили в автобусах, сначала возле Майдана, потом на улице Институтской. Дни и ночи напролет в полном обмундировании. Спали в лучшем случае три-четыре часа в сутки. Представляете, как заснуть, сидя в бронежилете? За десять дней горячую еду видели, наверное, раза два. Для того чтобы желудок хоть как-то заработал, травились колой, которую покупали в соседних киосках. У нас был паек, но, во-первых, там все всухомятку, во-вторых, слишком мало, чтобы наесться взрослому мужчине.

Первые провокации были еще во вторник. Становились в оцепление по пять-шесть раз в день. Стоять иногда приходилось по три часа. Кто камушек кинет, кто исподтишка палкой ударит. Часто на нас пускали газ. Было тяжело психологически — агрессия и злоба толпы, удары ни за что, все это на фоне усталости и голода. Я в "Беркуте" третий год, но в такой массовый замес попал впервые. Раньше в основном ездил на задержания.

"Варфоломеевскую ночь" с 29 на 30 ноября запомню надолго. Ранним вечером на Майдане начались конфликты между митингующими. Крики, драки. У нас была задача не допустить кровопролития. Когда ситуация накалялась, мы вмешивались. Пока пытались расцепить драчунов, кто-нибудь выскакивал, поливал нас газом и прятался в толпу. В моей роте два человека пострадали от того, что газом обожгло глаза. Во время оцепления нас слепили стробоскопами и лазерными указками. После них ничего не видишь, в глазах зайчики пляшут — известный прием для ослабления цепи.

Около полуночи нас отправили в автобусы, чтобы не раздражать толпу. У многих наше присутствие вызывало приступы злобы. Помню старика, который сначала бросился на бойца "Беркута", а потом, когда его осадили, кричал: "Шо ж ви таке робите!" В два ночи нас подняли и выстроили у Октябрьского дворца. Оттуда, с возвышенности, Майдан хорошо просматривался. Была информация о том, что возможны агрессивные действия. Сверху мы видели, что в толпе много людей в масках — мужчины крепкого телосложения, точно не студенты. Через сорок минут дали команду снова вернуться в автобусы. Уже тогда можно было догадаться: этой ночью что-то произойдет. Сцену на Майдане зачем-то разобрали. Экран свернули. Раньше на ночь оставляли музыку — но тогда ее выключили, да и людей на ночевку осталось заметно меньше.

В четыре утра была команда выступать в полной боевой готовности. К Майдану со стороны Михайловской площади подошла толпа с цепями, дубинами и арматурой, человек 100–150. Скорее всего, это были ультрас. Они поджигали бревна и бросали в нас, когда мы бежали на Майдан с Институтской. Мы встретились с толпой, и все смешалось. Уже невозможно было понять, где чья рота, где чей десяток. На меня летел какой-то рыжий с большой палкой, высокий в красной куртке и бейсболке. Я отобрал палку и собирался произвести задержание, но только потянулся за наручниками, получил сильный удар сзади по ноге. Обернувшись, увидел, что за спиной двое, у одного в руках железный прут, которым меня, видимо, и ударили. Наверное, те трое меня бы там и положили, если бы вовремя не подоспели другие беркутовцы. Я выбрался из толпы, хотел найти свою роту, но не смог. Смотрел на человеческое месиво и не верил, что это происходит наяву. Это было похоже на сцену из голливудского блокбастера. Только травмы участники событий получали самые настоящие.

Я попал в госпиталь с разрывом мениска — последствие удара железным прутом, но усидеть в больнице долго не смог. Увидел в новостях, что творится у Кабмина, и сбежал к своим ребятам. Пришел туда в штатском, но с милицейскими документами, меня пропустили в здание. Ребята сидят там двое суток, голодают — раз в день мизерный паек, выйти, чтобы купить еды, невозможно. Я принес им поесть, и меня встретили как мессию. Видел их в коридоре, лежащими на полу, как овощи на грядке. Нас держат как цепных собак, это ясно, но они не понимают, что если собаку долго не кормить, она рано или поздно укусит хозяина.

Когда читаю в интернете о том, что беркутовцы убивали людей на Майдане, не могу в это поверить. Думаю, это могли быть провокаторы, переодетые в форму "Беркута". Мой сосед по палате Андрюха, солдат срочной службы, который был в оцеплении во время штурма Банковой, рассказывает, что в его подразделении нашли двоих "засланных казачков" с боевым оружием. Одеты и экипированы они были в точности, как настоящие бойцы. Но на оцепление вооруженных людей не ставят. Если кто-то из толпы вытащит у бойца оружие — беды не избежать. Одного из провокаторов распознали случайно — у него выпал пистолет. Страшно представить, чем могло все закончиться, если бы он успел выстрелить.

Вообще мне эта "мясорубка" надоела, думаю бросить все и пойти в батюшки.

Андрей Слюсаренко, лейтенант милиции, Голосеевский РОВД (27 лет), о событиях 1 декабря:

— Нас отправили к памятнику Ленина на бульваре Шевченко, чтобы не допустить его повреждения. Толпа молодых людей в масках преградила нам дорогу. На памятник уже набросили тросы, приготовили лебедку. Его собирались снести. Их было несколько сот человек, нас — около ста. Мы пришли без шлемов и спецсредств. Нас встретили металлическими и деревянными палками с заостренными концами. Приехал "Беркут". Спецназовцы прорвались к памятнику. Мы двинулись за ними. Все происходило очень быстро. Прорыв длился несколько минут. Я был почти у цели, когда меня ударили по голове сзади. Скорее всего, это была телескопическая дубинка. Я тогда думал только о том, как бы не потерять сознание. Отключиться в гуще агрессивной толпы означает почти наверняка погибнуть.

Я получил открытую черепно-мозговую травму. Чудом выбрался, шел по улице весь в крови. Незнакомый человек, гражданский, увидев меня, остановил машину и предложил отвезти в больницу.

Родные навещают меня в госпитале, сочувствуют, ведут разговоры о том, стоит ли терпеть все это. Небольшая зарплата, риск для здоровья и жизни, чужая озлобленность. Родня и раньше не одобряла мой выбор профессии, теперь и подавно. Будь у меня сейчас возможность быстро сменить работу, остался бы в милиции. И не спрашивайте почему.

Богдан Кучук, солдат срочной службы внутренних войск (19 лет), о событиях 1 декабря:

— Во время штурма Администрации президента мы стояли в первом ряду. В тот день нас привезли в Киев в 6 утра из воинской части в Ирпене, где я служу. Около полудня стали подтягиваться митингующие, и к часу дня напротив нас уже собралась толпа. Все что-то кричали. В основном угрозы и ругательства. В нас летели камни. Помню, когда появился трактор. Он шел прямо на нас, но приближался как-то медленно — минут десять. Я смотрел на него и думал: "Зачем меня сюда поставили?" Люди из толпы хотели драки, но не с нами. Кто-то крикнул: "Вы нам не нужны! Дайте нам "Беркут"! Бойцы "Беркута" находились за нашими спинами и вышли не сразу.

Толпа становилась все злее, и зло вымещали на нас. Я стоял, пока большой камень не попал мне в ногу. Я получил перелом. Меня отвезли в киевский госпиталь МВД. Родня не знает, что со мной случилось. Мать, отец и четыре сестры живут в Черниговской области. У нас там большая хата, и я тоже скоро туда вернусь — до конца службы осталось четыре месяца. Надеюсь, до этого времени ногу подлечат, хотя перелом — дело серьезное. В больнице меня навещает крестный, он единственный близкий мне человек в Киеве. Я просил его ни о чем не сообщать родителям. Мама считает, что я сейчас на службе.

Глазами журналистов

Дмитрий Иванов, радиожурналист (46 лет), о событиях 30 ноября:

— Для меня эта история началась кинемато-графическим моментом. Время — четыре утра. Я стою возле стелы Независимости, вижу приятеля — собкора одного немецкого канала в Киеве. Он подходит ко мне и говорит: "Я бы сейчас на месте Захарченко всех бы отсюда смел — людей-то мало". В этот момент с Институтской спустилась здоровенная фура и припарковалась у тротуара. Народ зашевелился и ринулся по ступенькам вниз к Крещатику посмотреть, что происходит. Милиция заграждение раздвинула, чтобы фура проехала. В машине были элементы этой дурацкой елки, причем выглядели они, как погребальные венки. Оказалось, что машин три. На последней — уличные заграждения.

Появился ОМОН и выстроился вдоль улицы. Нас окружили по периметру, милиция выстроилась. И в этот момент с верхней части Майдана вниз спустился "Беркут", который без предупреждения начал избивать всех. Людей, которые спали под монументом, поднимали пинками и палками-демократизаторами. Затем согнали всех вниз, "Беркут" спустился по Майдану и стал добивать всех без разбору. Меня омоновцы не тронули, когда увидели удостоверение. Кстати, эти бойцы отличались между собой формой: по периметру стояли омоновцы в черной форме, а избивали людей бойцы в серой — "Беркут". Черные помогали людям, выпускали их из оцепления. Я начал фотографировать, меня серые стали выталкивать за периметр кольца. За его пределами некоторое время никого не трогали, я спустился вниз на перекресток Крещатика и Институтской, в этот момент вижу, что размыкается кольцо ОМОНа, выбегает "Беркут" и несется в нашу сторону. Они стучали палками по щитам и гнали нас, как стадо баранов.

Гаишник выручил: остановил движение и дал нам возможность перебежать проезжую часть. В итоге я оказался на Трехсвятительской, один, все куда-то рассосались. Иду спокойно, вдруг слышу: топот. Смотрю, бежит толпа беркутовцев. У меня выхода не было, я остановился и прислонился к стене. Они бежали мимо меня, громко топая, еще и ржали. И я понял: это у них развлечение такое. Подбежали они к Украинскому дому, их встретил какой-то чувак в гражданской одежде и спросил: "Шо, дали погулять?!" В смысле — порезвились.

Александр Перевозник, фотокорреспондент информагентства "ЛІГАБізнесІнформ" (32 года), о событиях 1 декабря на Банковой:

— Перед тем как пойти в атаку, милиция запустила пиропатроны. Из-за дыма я не мог снять начало наступления. Дальше — занавес. Помню, бегут беркутовцы. У меня в одной руке фотоаппарат, в другой — журналистское удостоверение. Люди в сине-серой форме наотмашь бьют меня дубинками. Четверо. Говорю: "Пресса! Пресса!" А у них азарт, бьют с остервенением и криками: "Ах ты пресса, ах ты сука!" Падаю. В одну сторону летит камера, в другую корочка. Потом эти четверо отстали от меня, побежали дальше. Пытаюсь приподняться, дотянуться до фотоаппарата — техника все-таки дорогая… Набегает другая четверка беркутовцев. Один из них заметил, что я тянусь к камере, и раздавил ее ногой, техника — в хлам. А трое взялись за меня: опять бьют — дубинками, ногами по лицу. Лежачего. Что я чувствовал? Я чувствовал их звериный адреналин. Они видели, что я не провокатор, они видели удостоверение, видели, что я весь в крови, но не хотели останавливаться, вошли во вкус. Это были беркутовцы — в серой форме. А были еще в черной. Это и спасло. Подбежал милиционер в черной форме, в шлеме и противогазе. Помог подняться, потащил во дворик, туда, где Красный Крест стоял. Спас меня — человек! А те все просто звери. Ощущение было, что убивают. Мне еще повезло. У одного коллеги голова пробита, у другого кисть руки раздроблена… Спасибо этому пацану, который вытянул. У меня потом мысль появилась, что в форме беркутовцев были на самом деле "титушки". Я понимаю, что это дикая версия, но менты не могут себя так вести.

Павел Пененжек, польский журналист (24 года), о событиях 1 декабря на Банковой:

— Демонстранты кидали камни, бутылки, файеры и дымовые шашки. Я был удивлен, что "Беркут" так спокойно реагирует на то, что делали демонстранты. Время от времени бульдозер наезжал все ближе на ряды милиции. Демонстранты отбирали у них шлемы и щиты.

Когда распылили слезоточивый газ, я прикрыл руками лицо и отвернулся, чтобы не попасть в газовое облако. Услышал топот за спиной. Беркутовцы бежали из-за милицейских автобусов. Их было много, больше сотни.

Когда я повернулся, увидел рядом бойца "Беркута". Я закричал "Пресса! Пресса!", но боец сказал: "Блядь!" и начал меня бить. Ударил дубинкой по голове, потом по руке, по спине — от неожиданности я сел на землю. Лицо избивавшего меня милиционера не было закрыто шлемом, и я мог видеть его. Оно было каким-то диким. Никогда раньше я не видел такого агрессивного лица. Мне удалось встать и побежать. Но впереди были другие бойцы, и они тоже били меня дубинками.
Вначале думал, что если милиция поймет, что я — пресса, все будет нормально. Но им было неинтересно, что я журналист. Один мой знакомый потом сказал, что когда "Беркут" видит удостоверение "Пресса", бьет сильнее, чем обычных людей.

Я как-то добрался до перекрестка Банковой и Институтской, где стояла машина телеканала "Украина". Женщина, наверное, сотрудница канала, оказала мне первую помощь. Благодаря этому я не потерял много крови.

Машины скорой помощи приезжали и забирали раненых в течение часа после событий. Я ждал помощи около получаса, потому что образовалась очередь из пострадавших, и некоторые из них пострадали гораздо сильнее меня. Врачи просто не успевали. Но в итоге меня забрали в больницу, наложили на голову два шва. Руку просто перевязали, она очень опухла, но к счастью могу шевелить пальцами, значит, не сломана. Хотя печатать на клавиатуре пока сложно.
Конечно, я понимал, что могут быть столкновения. Но в Польше полиция предупреждает о своей жесткой реакции. Через мегафон объявляют, что посторонние — депутаты, журналисты, прохожие — должны покинуть место или остаться под свою ответственность. Но тут у меня не было возможности вовремя уйти.

В Польше о моем избиении сообщили ведущие СМИ. Я шучу, что стал побитой звездой.

Глазами медиков

Олег Васильев, волонтер Красного Креста (24 года), о событиях 1 декабря:

— Когда пошел "Беркут", провокаторы убежали очень быстро. Остались медики и журналисты. На нас каски с крестом, светоотражающие жилеты, перчатки — было видно, что мы Красный Крест. Мы стояли возле машины скорой помощи, были готовы оказывать помощь всем: и протестующим, и беркутовцам. Я подбежал к одному из первых пострадавших, к человеку, лежавшему на асфальте. Как потом оказалось, это был журналист Euronews. Опустился возле него на колени, чтобы определить степень повреждений и забинтовать раны. В этот момент почувствовал удар. То ли ногой, то ли щитом. Упал. Удары продолжались. Били четверо милиционеров — дубинками и ногами. По голове, по спине, по лицу. Я перекатывался, чтобы как-то защититься. Кричал, что я медик, но крики не действовали. После того как меня ударили ногой в лицо, минут пять выпали из памяти. Боялся ли, что убьют? Нет, я понимал, что у них нет задачи убивать.

Я не считаю, что сильно пострадал, — другим досталось больше, но мне обидно. Если бы принесли бойца "Беркута", мы бы его спасали. Там был момент, секунд, может, сорок, когда можно было уйти, убежать. Но не убежали, потому как наша задача — оказывать помощь. И они не могли этого не понимать, они видели, что мы Красный Крест, точно так же они видели, что перед ними фотокорреспонденты. Зачем тогда так сильно бить? Я не считаю, что их раздразнили провокаторы. Когда агрессивные молодые люди наступали, бросали шашки, то в первых рядах был не "Беркут", а внутренние войска. Беркутовцы стояли за ними и периодически делали вылазки. Наверное, когда они поняли, что провокаторы смылись, то решили, что надо хоть на ком-нибудь оторваться.

Исповедь провокатора

Евгений Т. ("Исповедь" была опубликована на некоторых праворадикальных сайтах и в социальных сетях 1 декабря)

— Да, я штурмовал Администрацию президента. Поэтому я "провокатор". А еще вчера был на Михайловской площади, и тоже в маске, и тоже с палкой в руках… Правда, тогда нас не называли провокаторами. Тогда нам аплодировали, на нас надеялись. Потому что помнили о ночной атаке "Беркута", не хотели снова стать "терпилами", искали того, кто наладит защиту от бандитов в погонах.

1 декабря мы пошли в атаку первыми. К Администрации подошел "шоколадный заяц" Петр Порошенко и приложил максимум усилий, чтобы остановить справедливый народный гнев и въехать на белом коне в обоз "лидеров оппозиции". Как следствие — штурм оказался неудачным.

Почему я и другие атакующие были в масках? Потому что не имеем желания оказаться в Лукьяновском СИЗО. Почему мы использовали палки, камни и подобные средства? Потому что это уличная борьба, и идти на вооруженный "Беркут" с голыми руками очень неразумно.
Верили ли мы в победу? Нет, мы на нее надеялись. Мы знали, что шанс на победу существует. Но у нас ее украли. Украл Порошенко и лидеры оппозиции, которые имели в распоряжении несколько сотен тысяч человек, но не повели их на штурм.

Ребята из "Правого сектора" (неформального объединения националистов и ультраправых, организованного во время нынешних протестов. — Фокус) с честью выполнили свой долг и будут выполнять его дальше. Сейчас мои друзья ведут бои с "Беркутом" возле памятника Ленину. Мы будем идти революционным путем до тех пор, пока есть хотя бы какой-то шанс на победу. Потому что мы националисты. Потому что иначе невозможно.

Нам неважно, как нас будут называть: провокаторами или героями. Нам неважно, потому что мы — воины Национальной революции.