Россияне, воюющие в Донбассе, – это сборище романтического плебса, – Сергей Лойко

Фотокорреспондент LosAngelesTimes Сергей Лойко прошлой осенью был единственным иностранным журналистом, которому удалось побывать в донецком аэропорту. В полуразрушенном здании терминала, которое постоянно обстреливалось, он провел бок о бок с киборгами четыре дня.

В карьере журналиста это не первая военная командировка: Лойко побывал в 25 горячих точках, в том числе в Ираке и Афганистане. Но написать роман он решил именно о российско-украинской войне.

В сентябре Лойко презентовал книгу "Аэропорт", основные события в которой разворачиваются в последние пять дней 240-дневных боев за аэропорт. А несколько дней назад в Киеве журналист презентовал аудиоверсию книги, которую озвучил актер Алексей Горбунов.

Почему вы решили поехать в аэропорт?

— После разговоров с военными, которые были в Песках, и просмотра новостей я понял, что донецкий аэропорт — это айсберг, нижнюю часть которого никто не видит, а верхняя уже всем надоела. Про аэропорт тогда говорили только пресс-секретари Министерства обороны: они рассказывали, сколько потерь и какие были столкновения, больше ничего. Я не увидел ни одного нормального материала про аэропорт. Были какие-то блогерские сюжеты, но в них журналисты больше выставляли героями себя, чем тех, кто воевал. А мне захотелось рассказать миру именно о ребятах-киборгах.

Как удалось попасть в аэропорт?

— В пресс-службе Министерства обороны меня, видимо, жалели и не пускали. Но я сам приехал в Пески и познакомился с Майком, Цунами. Мы разговорились. В это время бронетранспортер ехал в аэропорт, и я с ними поехал. Понимаете, опасней было добраться в аэропорт, чем воевать там, потому что из трех БТР, как правило, доезжали только два. Чтобы попасть из Красноармейска в Пески, нужно было проехать мертвую зону, которая постоянно простреливается, и мы тогда были просто движущейся мишенью.

Как в вашей редакции отреагировали на решение поехать в аэропорт?

— Я им не сказал, что еду туда. Когда ты непосредственно на поле боя, то понимаешь, что все не так страшно. А если бы я начал рассказывать им, какой я герой и что вокруг свистят мины, как это любят делать российские журналисты, мне бы сказали: "Нет, Сережа, не надо туда ехать". Я понимал, что главное и самое страшное — попасть в аэропорт, а там уже как-то выживу.

О киборгах

Командировка в Украину – двадцать пятая по счету в вашей карьере военного журналиста. Чем эта война отличается от других?

— Я считаю, что это театр абсурда. Киборги, например, все время защищали воздух, если можно так сказать. Они находились в абсолютно простреливаемом пространстве, где нельзя было толком ни поспать, ни поесть. Я встречал людей, которые по пять дней ничего не ели. И не потому, что не было еды, они просто питались своим адреналином. Уверен, в доме сержанта Павлова в Сталинграде ситуация была лучше, потому что все-таки это был каменный дом, где можно было укрыться и приготовить горячую пищу. Но в Песках все равно выстраивалась гигантская очередь из солдат, которые хотели попасть в аэропорт.

Тогда аэропорт уже не был стратегически важным объектом. Почему туда рвались?

— Это был безумно важный стратегический объект, хотя и бессмысленный. Важный, потому что это первая битва, которую украинцы выиграли. Неважно, что в конце они ее проиграли, — я считаю, это техническое поражение. Для сепаратистов это тоже был больше символ, чем стратегический объект. Главным для них было выгнать оттуда украинцев. Но последние так долго там сражались, что, даже покинув аэропорт, все равно остались победителями.

Донецкий аэропорт / Фото: Facebook.com/sergei.loiko

Говорят, что в окопах нет атеистов. Это правда?

— Я не заметил религиозного фанатизма в украинских частях. Конечно, практически у всех солдат я видел нательные крестики. Военные вообще самые суеверные люди, но отбиваний поклонов в аэропорту не было.

Вы продолжаете общаться со многими из тех, кто воевал в аэропорту. Как киборги психологически восстанавливаются и приспосабливаются к нормальной жизни?

— Я спокоен за их социальную адаптацию. Многие из тех, кого я знаю, уже вернулись из армии и продолжают заниматься своим делом: кто-то философ, кто-то — полицейский, музыкант, доктор. Там было мало молодежи, в основном это состоявшиеся люди, у которых уже есть профессия, убеждения. Возвращаясь с войны, они легко вписываются в привычный ритм жизни. Война для них — это возможность отдать долг родине.

О сепаратистах и российской армии

За то время, которое вы провели в Донбассе, приходилось общаться с сепаратистами?

— С сепаратистами я какое-то время провел в Славянске, Краматорске и Донецке. Россияне, которые воюют в Донбассе, — это сборище романтического плебса. Люди, у которых в России жизнь не сложилась, не было ни семьи, ни работы. В основном они расисты, шовинисты и националисты, которые придумали себе идею "русского мира", ради которой стоит убить половину человечества. Но им приходится в это верить, потому что никакой другой веры у них нет. Я разговаривал с ними: многие приехали работать, потому что им пообещали платить 100 тыс. рублей в месяц.

Им заплатили?

— Я не встретил ни одного, кому заплатили. Разговаривал с одним парнем из Орска — города, в котором вообще невозможно найти работу. Можно, конечно, где-то работать за 10 тыс., а тут ему пообещали 100 тыс. Была еще история про парня, который взял кредит на ремонт квартиры и приехал в Украину его отрабатывать. Ни копейки не получил и погиб. Думаю, что в России так избавляются от лишних людей внутри своей страны. Если в XIX веке ими были герои Лермонтова и Пушкина, сегодня мы прекрасно знаем, кого называют "лишними". Половину из них, если не больше, перемолола эта война.

Сергей Лойко: "В Москве зимой прошлого года мне в окно бросили выхлопную трубу и дымовую шашку. Они думали, что я испугаюсь, буду паниковать, но я даже в милицию не сообщил" (Фото: 1tv.com.ua)

Солдат регулярной российской армии встречали?

— Они там есть, и их число, по моим оценкам, колеблется от 5 тыс. до 10 тыс. человек. Но их солдаты и офицеры в эту войну не верят. Я знаю случай, как украинскому командиру бригады позвонил его друг, с которым они учились в военном училище Рязани. После долгого разговора о жизни он ему говорит: "Мне нужно выпустить по тебе три тысячи снарядов сегодня. Ты там где-нибудь закопайся". Наш офицер отвечает, что не успеет уже поменять свои позиции. В итоге украинец дает ему координаты соседнего леса, а тот всю ночь выпускает вхолостую снаряды по пустому лесу. Так что это не война на уничтожение между Россией и Украиной. Это нелепость, и российские регулярные войска это с каждым днем все больше понимают.

Кроме добровольцев и бойцов российской армии на стороне "ДНР" воюют и украинцы.

— Их, в принципе, не так уж и много. Поймите, со стороны Донбасса воюют наркоманы, алкоголики и преступники. Меня один журналист познакомил с вором в законе, который недавно вышел из тюрьмы. В свое время у него был бизнес в Донбассе, и он решил съездить проверить его. Говорит, что всем процессом там руководят лагерные шестерки, которые в тюрьме полотенца ему носили. Я уверен, что если бы не поддержка Кремля, Украина быстро сломала бы хребет этому сопротивлению.

О России

Как отреагировали на выход книги ваши знакомые и коллеги из России?

— Мне грустно об этом говорить, но среди моих хороших знакомых есть много так называемых "ватников". Складывается впечатление, что у этих людей просто вытащили чип "нормального человека", а вместо него вставили чип "кремлевского зомби". Я вообще мало общаюсь с коллегами из России. Из тех, кого знаю, большинство фотожурналисты: с ними проще, чем с пишущими. Мы просто время от времени обмениваемся фотографиями, так что осуждения с их стороны не ощутил. Но я все время получаю какие-то угрозы в свой адрес по телефону. А в поселке под Москвой, где я живу, соседи получили письма, где говорилось, что я наркоман и храню оружие. В Москве зимой прошлого года мне в окно бросили выхлопную трубу от автомобиля и дымовую шашку. Они думали, что я испугаюсь, буду паниковать, но я даже в милицию не сообщил.

Что говорят ваши знакомые с оккупированных территорий, какие сейчас настроения среди местного населения?

— Поддержка россиян в оккупированных регионах на пещерном бытовом уровне. Никто уже не помогает сепаратистам, их все сторонятся. Они могут ненавидеть Порошенко и западных украинцев, но никто открыто уже не поддерживает ополченцев. Люди там жалеют о том, что произошло.

В чем отличия донбасской "русской весны" от крымской?

— В Крыму население легко было заразить идеей "русского мира". Путин думал, что приедет Гиркин в Донбасс и ему там начнут поклоняться, как божеству. Но в Москве были неправильно информированы. У них вообще очень забавный замкнутый круг: в Кремле говорят журналистам, что писать и показывать, а потом те, кто давал задание, смотрят эти программы, читают газеты и начинают в это верить.

Сейчас Путин ввязался в войну с Сирией. Зачем ему это нужно?

— Россия не может одновременно вести две войны. Ее вторжение в Сирию — авантюра, задуманная для того, чтобы отвлечь россиян от своего политического и военного поражения в Украине. Путин хочет переключить внимание мира на события в Сирии, создать эту фейковую коалицию, а потом и санкции надеется отменить. Это прием жулика, который думает, что никто ничего не поймет. Но Запад на уступки не пойдет: санкции останутся, пока последний российский солдат не уйдет из Крыма.

О журналистике

В книге вы описываете случай, как одно издание уволило журналиста за пост в Facebook. Как вы считаете, находясь в горячей точке, журналист может позволить себе симпатизировать какой-то из сторон?

— Журналист — не робот, он в любом случае кому-то симпатизирует. Просто журналисты должны рассказывать то, что было, ничего при этом не искажая.

Во время войны в Ираке американцы давали возможность некоторым журналистам пожить в казарме с солдатами. Как вы относитесь к такой идее?

— Я уже разговаривал об этом с людьми в Министерстве обороны. Предложил им такую идею. Когда журналист живет в одной из воинских частей, он практически становится солдатом этой части. Различие только в том, что у него нет оружия и он не воюет. Но при этом он наравне со всеми подчиняется приказам командира, ест и спит вместе с бойцами, спасается от взрывов, а в зоне риска его жизнь напрямую зависит от этих солдат. Эта идея хороша тем, что дает возможность, во-первых, сохранить журналисту жизнь, потому что он не бегает в одиночку где-то в степи в поисках информации. А во-вторых, у государства появляется больше возможностей контролировать такого журналиста.

Что вы думаете о патриотической журналистике в таком случае?

— Думаю, это ошибочный термин. Как только она становится патриотической, то перестает быть журналистикой. Понимаете, журналистика — абсолютная величина. Она не может быть патриотической или какой-то еще, журналистика бывает только или объективной, или субъективной.

Вам приходилось брать в руки оружие, когда вы работали в горячих точках?

— У нас есть свое оружие — камера. И если человек профессионал, он своей камерой сделает больше, чем танковая дивизия. Считаю, что если ты однажды взял в руки оружие, то ты уже не журналист. Репортер не должен вмешиваться в события, он наблюдатель. Вообще, у нас очень циничная профессия, потому что богом для нас является только картинка на экране. И когда рядом с тобой в бою ранили человека, ты просто стоишь и снимаешь это. В этот момент ты думаешь только о том, какой получился кадр. Потом проходит время, и ты понимаешь, какой ты на самом деле козел.

• Читайте также: Теперь понимаю, что такое гимн Украины, что такое "воля або смерть", - Алексей Горбунов

Вы планируете издать "Аэропорт" в России?

— Редакторы четырех изданий в России заинтересовались моей книгой. Мы вели активные переговоры, но каждый раз владельцы издательств говорили, что такое печатать нельзя. Хозяин одного очень престижного издательства сказал: "Понимаешь, у меня работают 700 человек. Нас просто закроют, я не могу так рисковать. Я обожаю вашу книгу и хочу ее напечатать, но от меня ничего не зависит".