Израненные души. Как выглядит реабилитация бойцов в Киевском военном госпитале

В 11-й палате травматологического отделения светло и тихо. На ближайшей к двери кровати лежит высокий парень в футболке и шортах. Его правая ступня туго забинтована, на голени виден аккуратный, почти затянувшийся шрам.

— Артобстрел с утра был, прицельно попали в окоп, мина прямо возле меня разорвалась, — о ранении, да и вообще о передовой, 23-летний Виталий рассказывает так, словно я расспрашиваю его, что он ел на обед, — непринужденно, но каким-то скучающим голосом, почти без эмоций.

Глядя на его спортивную фигуру и умиротворенное лицо, сложно отделаться от мысли, что перед тобой, скажем, футболист, неудачно подвернувший ногу во время матча, но никак не боец, который еще полгода назад ежедневно смотрел смерти в глаза и прятался в блиндажах, скрываясь от непрекращающихся обстрелов. Однако Виталий рассказывает не о зеленом поле и удачном голе, он говорит о том, как рядом с ним погибали люди, в том числе два его друга.

Два года назад парень с Черниговщины пошел служить контрактником. Когда уезжал на фронт, в Авдеевку, родителям об этом говорить не стал. Они узнали о том, что их сын находился в зоне АТО, только после его ранения. В госпиталь Виталий попал в марте и с тех пор перенес уже 14 операций. Несмотря на это, говорит, что все равно не жалеет о своем решении пойти в армию. А вот о будущем задумываться пока не хочет и чем будет заниматься после реабилитации, не знает.

— Не заморачивался этим, если честно, — меланхолично пожимает плечами.

Признается, что страшнее всего было, когда в непогоду к ним пробирались лазутчики с другой стороны, которые в любую минуту могли выстрелить:

— Если гроза и слышимость плохая, а ты вдруг видишь, что где-то недалеко кусты шевелятся, — вот это жутко.

В клинике раненым военным оказывают психологическую помощь, но Виталий уверяет меня, что ему такой специалист не нужен.

— Здесь же есть хлопцы, которые память потеряли, вот с ними психологи и работают, — кивает он на скрючившегося в позе эмбриона тощего раненого на кровати у окна.

Тот, если и слышит, никак не реагирует на наш разговор. Но меня врачи уже предупредили, что с журналистами он разговаривать не хочет.

От шашлыков до свадеб. Полковник Перов уверен: даже самые необычные для госпиталя инициативы стоит поддерживать, лишь бы взбодрить бойцов

Без сожалений

В палату бодрым шагом входит энергичный загорелый бородач. На правом предплечье — крупная татуировка с перьями и кинжалом, левая рука зафиксирована шиной, из-под синей повязки торчит шприц.

— А вы психолог? — на ходу интересуется солдат.

— Нет, журналист. Пообщаетесь со мной?

— Без проблем, только фамилию мою не называйте. Я — Николай.

Мужчина присаживается на койку и проводит рукой по коротко стриженым волосам с проседью на висках. Из-за густой черной бороды и живых темно-карих глаз его легко можно принять за кавказца, но вообще-то Николай из Одессы. В мае 2014 года он приехал в Киев, и здесь друг ("но его нет уже — погиб") уговорил вступить в "Айдар" и поехать на передовую "помочь ребятам". Так он в батальоне и остался. Николай оказался на редкость удачливым — это его первое ранение за все время войны, хотя он не единожды участвовал в штурмовых операциях.

За четыре года одессит успел повоевать в самых разных точках. Последнее время находился на 29-м блокпосту, в районе села Желобок Луганской области. Здесь в начале июня его и ранило.

— Обстреливали позиции, и так получилось, что сразу же было прямое попадание в наши блиндажи, — без тени волнения рассказывает доброволец. — Я как командир взвода следил за тем, чтобы все были в укрытии, а сам туда не успел добежать. Осколки мины полетели в меня, я руку прижал к туловищу, вот она меня и спасла. Один осколок перебил кость и вышел, а второй застрял.

В первые секунды после ранения Николаю показалось, что он остался без руки. И это было страшно.

— Я даже успел подумать: е-мое, что ж делать без руки-то? — вспоминает боец. — Но потом пошевелил пальцами и понял, что все будет хорошо.

Николай перенес уже семь операций, но восстановление займет еще много времени, поэтому о возвращении на фронт он пока не думает.

— Вот как раз будет мне передышка, а то четыре года на войне дают о себе знать, конечно, — признается он. — Бывало, что хотелось домой, к жене, к сыну, и я ездил в отпуск дней на десять-пятнадцать.

Как и Виталий, он не жалеет, что в свое время поехал на фронт.

— Я хожу и понимаю, что здесь нет боевых действий, потому что мы там стоим, — делится своими мыслями собеседник. — Война — это работа. Кто-то обучается строить — кирпич на кирпич класть, кто-то обучается прокладывать трубы, а кто-то обучается стрелять. К тому же там адреналин вырабатывается, а это самый страшный наркотик.

Но Николай уверяет, что сейчас полностью переключился на мирную жизнь со всей ее суетой и "у него нет интереса возвращаться туда".

— За четыре года от войны очень устаешь, — резюмирует он на прощание.

Реабилитация любой ценой

Здание госпитального клуба зачаровывает. Просторные помещения, высокие стрельчатые потолки, арочные проходы — меньше всего ожидаешь найти в таком месте кабинет военного. Но у полковника Геннадия Перова очень подходящая под это место должность — он заместитель начальника госпиталя по морально-психологическому обеспечению. За официально-угловатой формулировкой скрывается ежедневная творческая работа.

— Для нас война как была, так и идет, — гладковыбритый полковник с коротким ежиком седых волос по-военному четко выдает мне информацию о работе госпиталя в последние четыре года. – За это время через нашу больницу прошло около 35 тыс. военнослужащих, связанных с боевыми действиями на востоке Украины.

По словам Перова, вся система госпитальной медицины в стране была готова к экстремальным ситуациям, что позволило справиться с потоком раненых, которые поступали в первые годы войны. Впрочем, до сих пор раз в три недели сюда привозят 10–15 бойцов с линии фронта, нуждающихся в помощи. Речь идет не только о хирургическом вмешательстве или длительном медикаментозном лечении, но и о возвращении солдат к обычной жизни. Проще говоря, дух раненых бойцов здесь готовы поднимать какими угодно способами: концертами с участием украинских звезд, встречами с мотивационными спикерами, да и просто праздниками. В год проходит до 200 мероприятий.

Мы останавливаемся у стены, сплошь заклеенной фотографиями побывавших здесь гостей, и Геннадий Перов показывает то на один, то на другой снимок. Вот Скрябин ("он ведь один из своих последних концертов как раз у нас давал"), а здесь Ник Вуйчич — австралийский оратор, родившийся без рук и ног.

— Когда он ехал сюда, наши говорили, мол, у него столько денег, о чем он может нам рассказать? А потом отпускать не хотели, у него харизма потрясающая, — комментирует подошедшая заведующая клубом Ольга Добровольская.

Спасите наши души. В больнице не только ставят бойцов на ноги, но и оказывают психологическую поддержку

Не стало начальство препятствовать и проведению свадебных церемоний на территории госпиталя — чем это не мотивация к скорейшему выздоровлению? За четыре года клятвы верности здесь успели принести десять пар. Хотя порой женихи даже с койки подняться для этого не могли.

— Однажды бойца в честь такого события вокруг клиники на каталке провезли, потому что он сидеть не мог, но надо же было это как-то отметить, — вспоминает Перов.

Госпиталь, по сути, открыт для всех инициатив, даже когда это не совсем согласуется со строгим больничным режимом.

— Были у нас тут байкеры, которые приехали и жарили шашлыки, — улыбается полковник. — Кто-то может сказать, что это уже слишком, но ведь они же с открытой душой это делали, хотели порадовать наших раненых, и мы в итоге разрешили.

Котлетки от Веры

Может быть, именно такая атмосфера как раз и повлияла на то, что за четыре года здесь не перевелись волонтеры. Наш разговор с Перовым прерывает телефонный звонок. Слышно, как женский голосок что-то щебечет в трубку.

— Да, Лиза, помощь нам нужна, — реагирует полковник. — С 1 августа Киев переходит на цифровое телевидение, из-за этого у нас часть телевизоров не сможет принимать сигнал, так что нужны специальные приемники "Т-2". Мы будем рады, если вы хоть какую-то часть сможете привезти.

В целом сейчас госпиталю на постоянной основе продолжают помогать четыре волонтерские инициативы.

— Есть волонтеры, которые с нами уже четыре года, — уточняет Перов. — Например, организация "Волонтерская сотня" с нами с первых дней войны. Если у нас не хватает планового медицинского обеспечения, то мы за счет дополнительного ресурса можем купить то, что нужно для больных.

Впрочем, помощь поступает не только от целевых благотворительных организаций, но и от отдельных граждан. В травматологическом отделении с любовью говорят об Андрюше — он ходит сюда как на работу и знает о том, как обстоят дела у каждого больного не хуже врачей. Рассказывают пациенты и о Вере, которая каждый день готовит и приносит солдатам еду.

— Вообще, в госпитале питание очень хорошее, даже красную рыбу как-то давали, но это же все диетическое. А она хоть и простое что-то готовит — котлетки какие-нибудь, но зато это домашняя еда, — улыбается контрактник Виталий.

Письма Времени и Радости

— Говори: "Я личность, я воин, я офицер ВСУ, я контролирую травмопамять, а не она меня", — женщина в белом халате настойчивым, воодушевленным голосом повторяет эту фразу, как целительную мантру.

Перед ней сидит высокий крупный, словно вытесанный из гранита, блондин лет сорока с накачанными руками, на которых рельефно вздуваются вены. Он внимательно слушает ее, низко опустив голову, и психолог продолжает: — Вон окно скрипнуло, а ты уже хотел всех стрелять!

— Нет, — виновато оправдывается боец. — Я хотел разобраться, почему оно скрипит.

— Твоя задача — не зависать на болезненных симптомах, а анализировать их. И чтоб я не слышала, что ты забываешь пить воду! — не останавливается женщина, больше похожая на строгую мать, отчитывающую непослушного ребенка, чем на главного психолога военного госпиталя.

Все это напоминает эпизод из артхаусного кино. Ирреальности происходящему добавляет дремлющий с открытым ртом плотный мужчина, удобно устроившийся в глубоком фиолетовом кресле за их спинами. На нем массивные очки с темными стеклами и наушники. Внезапно у спящего звонит мобильный и он, громко ругаясь, переводит телефон на беззвучный режим.

Психолог советует светловолосому офицеру написать два письма.

— Первое письмо напиши Времени. Каким ты себе его представляешь?

Блондин удивляется такому повороту, но послушно включается:

— Время? Ну ладно. Это мужчина, старый, сморщенный, седой.

— Вот, и тебе нужно с ним подружиться! А второе письмо напиши Радости. Какая она?

— О, она молодая, — воодушевляется офицер. — Очень молодая, 18–19–20 лет, красивая и светлая…

Военный торопится, но успевает перед уходом получить еще пару наставлений от специалиста — психолог учит его засыпать с помощью какой-то буддистской методики, концентрируясь "на каждой из своих пор кожи". Напоследок она записывает в его медицинской карточке, что симптомов депрессии не выявила, но наблюдается тревожность.

Солдаты, покидающие линию фронта, раньше или позже сталкиваются с последствиями своего пребывания в зоне боевых действий. Понимая это, в Минобороны два года назад приняли решение создавать либо отделения, либо группы психологической реабилитации при военных госпиталях. Так, штат из шести психологов появился и в Киеве. Параллельно здесь работает и клиника психиатрии.

— Помню, однажды в 2014 году у нас в госпитале из 1100 стационарных коек 795 занимали военнослужащие — участники АТО, и около трех сотен из них — это были пациенты именно психиатрической клиники, — рассказывает Перов.

"Бабочка" от невроза

— Мы работаем с людьми, которые перенесли психологическую травму в результате боевого стресса, — объясняет мне начальник отделения психологической реабилитации Татьяна Таран. — Но военные должны прийти к нам добровольно. Так что наша задача — это, собственно, выработать психологический запрос, да и вообще повысить уровень психологической культуры у общества, потому что мы вынуждены работать в посттоталитарном социуме, где мужчине стыдно показаться слабым.

Периодически психолог отвлекается на сурового "Витеньку", который уже снял наушники и теперь делает серию упражнений, в том числе "бабочку": скрестив руки на груди, похлопывает себя по предплечьям.

— Представь море…

— Я уже шесть лет не был на море!

— Ну хорошо, представь рыбалку и теперь хлопай себя ладонями, — показывает она. — И вбивай, вбивай в себя хорошие мысли!

— Видите, вот участник нескольких войн, пенсионер Минобороны, наслоенные травмы, невроз, — обращается Таран уже ко мне. — А у офицера, который ушел, была травма, о которой он даже не помнил. Мы ее обнаружили только благодаря психологической диагностике. Но как думают многие бойцы — есть бокал пива, есть друзья, зачем идти к психологу? К тому же в Украине вообще раньше не было травмофокусированного направления как науки, она сложилась с нуля за последние четыре года.

• Читайте также: Смех сквозь слезы. На что похожа работа больничного клоуна

К Таран приходит очередной пациент, и она выскакивает за дверь, а "Витенька" отвлекается от своих упражнений.

— Нас всех надо сбрасывать с парашютами на необитаемый остров, где нет никаких раздражающих факторов, и оставлять там, — философски улыбается он.

Но возвращается психолог, и пациент послушно продолжает равномерно дышать, стискивая в кулаки подрагивающие от нервного напряжения пальцы.