Отчужденцы. Репортаж об эвакуированных из Чернобыльской зоны

Нескорая помощь

По иронии судьбы за месяц до аварии Тряновой поручили провести учения по гражданской обороне. Она утверждает: сделай руководство города так, как предписывали инструкции, припятчан вывезли бы раньше. До сих пор в адрес местных властей звучат обвинения в том, что целые сутки после аварии люди находились на улицах Припяти, получая дозы облучения. Галина вспоминает, как в ее кабинете в горкоме уже в ночь катастрофы сменили все телефоны, а в здании появились люди из КГБ. Украинское руководство от принятия решений было отстранено, всем заведовала созданная в срочном порядке правительственная комиссия из Москвы. "Вышло так: Щербина (Борис Щербина – зампредседателя Совета Министров. – Фокус) ждал комиссию, – рассказывает Трянова. – А Рыжков (Николай Рыжков, член Политбюро ЦК КПСС, входивший в оперативную группу по вопросам, связанным с ликвидацией последствий аварии. – Фокус), который в каком-то интервью заявил, что привык докладывать о ситуации начальству, когда уже сам во всем разберется, изучал ситуацию. Авария случилась с пятницы на субботу, а разобрался он только к воскресенью".

Вывезти припятчан оказалось проще, чем потом в течение долгих недель встречаться с ними, расселенными в семьях Полесского и Иванковского районов, и успокаивать, обещая скорую помощь от государства. Деньги и запасы, рассчитанные на три дня (людям обещали, что именно столько продлится эвакуация), быстро закончились. "Никакой ясности ни в одном "больном" вопросе не было, – отмечает Трянова в своей написанной спустя много лет книге "Последний распад". – Тогда я была единственным лицом – реальным воплощением власти, а значит, виноватой во всем". Решение о предоставлении материальной помощи и трудоустройстве приняли только спустя 40 дней после катастрофы.

Как на фронт

Николай Музыченко свою готовность работать в зоне списывает на молодость – ему тогда исполнилось всего 22 года. "Я же был комсомольцем!" – с гордостью говорит он и рассказывает, как ему не раз приходилось на своей машине доставлять грузы в такие места, где согласно требованиям безопасности нельзя было находиться более 2–3 минут. "А если до какого-то села по такой местности ехать километров 30? А мне на кузов груз положили – должен доставить, – говорит Николай, красноречиво похлопывая себя по затылку. – У меня как-то замер сделали на сиденье КамАЗа. 800 миллирентген было".

Жену, которая должна была вот-вот родить, он отвез в Киев. Как участнику ликвидации аварии ему выделили на Троещине квартиру. "А там – ни стульчика, ни вилки, ни ложки, – рассказывает Людмила. – Сняли двери, поставили на два чемодана – вот такой у нас был стол. Я вместо стула на батарею садилась. Тяжело было".

Беды переселенцев не заканчивались даже тогда, когда они переезжали в только что отстроенное для них жилье. Многие из той самой 21 тысячи "домов благоустроенного типа", о возведении которых рапортовала власть, разваливались в первую же зиму. "Хата, которую родителям дали в Яготинском районе, за зиму треснула. Неудивительно, что многие стали возвращаться назад, в зону", – говорит Николай Музыченко.

Сразу после аварии Валентина потеряла дочь – девочка родилась в мае 1986-го, но прожила всего несколько недель. Несмотря на предупреждения врачей, многие женщины, которые не один год жили в зоне после аварии, решались рожать детей. И хотя те поначалу не отличались здоровьем, со временем, как говорят их родители, "переросли" и теперь радуют их внуками.

Зона – дом

Чернобыльский поселок, приютившийся вдоль улицы Полесской на окраине Новоселок, выделяется на фоне остальных домов. Правда, некоторые однотипные строения из силикатного кирпича успели обзавестись приличными фасадами и новой крышей. Но большая часть стоит нетронутой и выглядит в точности так, как много лет назад, когда сюда приехали переселенцы. Как будто их хозяева до сих пор живут в ожидании самой долгожданной из новостей – что они могут вернуться назад, в свои родные села. Но возвращаться некуда – от хат остались разве что печи, многие дома сгорели.

Николай Музыченко говорит, что он никуда из зоны не уезжал, что живет там все эти 25 лет. 15 суток на вахте, 15 – в киевской квартире на Троещине. "Каждый раз, когда едет в зону, он нам так и говорит: я не на работу, я – домой", – качает головой его жена Людмила. Николай вынужден дорабатывать до пенсии в зоне, так как ликвидатору крайне трудно устроиться на другое место: работодатели начинают переживать, что его надо будет обеспечивать как чернобыльца всевозможными льготами. "Хотя какие там льготы", – вздыхает Музыченко.

Он вспоминает недавнее обещание японского правительства платить чернобыльцам-ликвидаторам по $5 тыс., если они захотят приехать и поработать на аварийной "Фукусиме-1". "Но я и за 10 тысяч туда не поеду, – заявляет Николай. – Не надо нам этих японских денег". На вопрос, что будет делать, когда через шесть месяцев сможет выйти на пенсию, он нехотя отвечает: "Не знаю, пока работаю. А там посмотрим, какую пенсию я заработал себе за эти 25 лет".

Яна Седова, Фокус