Убийство по-киевски. Каждый пятый украинец - потенциальный преступник

Моего знакомого убили. Около десяти вечера на лестничной площадке одиннадцатого этажа три подонка напали на Виталика. Сначала он боролся, затем попытался убежать. Его догоняли и били ножом в спину, грудь, живот, лицо. Виталик рвался вниз, к выходу, при этом тарабанил во все двери, давил на дверные звонки, звал на помощь. Никто не открыл.

Спустя примерно полчаса женщина со второго этажа услышала крики, глянула в глазок, ничего не увидела — глазок оказался залит кровью — и вызвала милицию. Через несколько часов Виталик умер от потери крови на операционном столе в киевской Больнице скорой помощи.К милиционерам, как ни странно, претензий нет: приехали быстро, преступление впоследствии раскрыли.

Это случилось два года назад в Киеве, в одной из многоэтажек на Харьковском шоссе. Хотя нечто подобное — убийства на виду — происходит в столице довольно часто. В начале октября этого года внезапно скончался заслуженный артист Украины Анатолий Макаровский. По одной из версий, причиной "внезапной кончины" стало то, что 63-летнего артиста избили и ограбили на троллейбусной остановке возле станции столичного метро "Лесная". Произошло это рядом с охраняемым кафе, но никто из охранников и не подумал вмешаться. Дело житейское: в окрестностях "Лесной" каждый вечер кого-то бьют или грабят.

Но самая, пожалуй, знаковая трагедия произошла несколько месяцев назад в столице на улице Саксаганского, когда человек умер от потери крови под окнами частной клиники.

Смерть на Саксаганского
В конце апреля в центре Киева средь бела дня погиб от удара ножом в сердце 34-летний мужчина. Умер не сразу. Когда преступники убежали, вокруг истекающего кровью человека начали собираться прохожие. Кто-то позвонил в милицию, кто-то — в скорую. Менеджер кафе "Пивная на Саксаганского" Сергей Юдин бросился звать на помощь врача из клиники, которая находилась через дорогу. Две девицы на ресепшене заявили, что у них принимают только по предварительной записи. Скорая запаздывала — на Саксаганского была тянучка. Когда на место прибыл наряд "Беркута", один из милиционеров вновь обратился в клинику — с тем же результатом.

Погибшим оказался киевский предприниматель Анатолий Парфенюк. Преступник ударил его ножом в тот момент, когда Анатолий попытался вытащить газовый пистолет. "Года два назад у нас в Буче (семья Парфенюка живет под Киевом. — Фокус) было несколько ограблений, после которых люди еле выжили. А муж часто возвращался с работы поздно, вот и решил носить с собой газовый пистолет", — рассказала вдова Анатолия Ирина.

Обсуждать "под диктофон" детали расследования милиционеры отказались. Основная версия следствия на сегодняшний день — ограбление. Перед тем как нанести смертельный удар, преступник выхватил сумку. "Не надо заканчивать академию МВД, чтобы понимать: если хотят замаскировать убийство под ограбление, вначале убивают, а потом забирают сумку, а тут наоборот, этот эпизод есть на видеозаписи. Думаю, имел место банальный грабеж", — поделился с Фокусом один из оперативников.

Следствие продолжается. Жизнь Анатолию Парфенюку, возможно, удалось бы спасти, окажись медики на несколько минут расторопнее.

Разыскивается свидетель
Каждый год в Киеве происходит больше ста убийств и покушений. По данным Главного управления МВД Киева, за 9 месяцев этого года было совершено 64 таких преступления — чуть больше 7 в месяц. Если в следующие три месяца такая динамика сохранится, 2013 год будет относительно бескровным. При этом дерзких расправ по-прежнему много.

— Это тенденция последних нескольких лет: убийство в дневное время, на глазах у прохожих, — говорит частный детектив, руководитель агентства "Бюро частных расследований" Денис Климов. — Если отбросить бытовуху, именно такое преступление можно назвать убийством по-киевски.

Майор Климов стал частным сыщиком в 2009 году. До этого поработал начальником уголовного розыска в одном из райцентров и в службе безопасности нескольких банков. Из органов уволился из-за низкой зарплаты и проблем с руководством. Сегодня частный сыск, по словам Климова, позволяет ему заниматься любимым делом и получать за свой профессионализм "нормальные деньги".

— Постоянные ротации кадров в МВД привели к снижению реальной раскрываемости. Это одна из основных причин уличного беспредела. Чтобы оперативник стал профессионалом, нужно несколько лет, нужна преемственность, а учить некому. Еще одна причина снижения раскрываемости — переход на новый Уголовно-процессуальный кодекс, который связал руки оперативникам и завалил бумажной работой следователей, — уверен Климов. — Участковый сегодня занимается бытовыми проблемами граждан, у оперов руки связаны, а патрульные ловят курильщиков и любителей пить пиво в общественных местах.

Однако в том, что не всегда удается наказать преступника, виноваты, по мнению Климова, не только милиционеры.

— Безразличие граждан тоже провоцирует преступность, — говорит он. — Хороший сыщик почти всегда может раскрыть преступление, но доказать вину преступника — не всегда. Работа оперативника и следователя похожа на работу журналиста — ее качество зависит от того, найдешь ли ты контакт с людьми и сможешь ли добыть необходимую информацию.

Милиционеры уверены: будь среднестатистический гражданин чуть разговорчивей, кривая раскрываемости резко пошла бы вверх. Старший следователь по особо важным делам следственного управления МВД Руслан Могильный описывает стандартную ситуацию:

— Очевидцы преступления есть, но найти их сложно. Люди не хотят ходить в милицию, в суды. Однажды, чтобы найти свидетелей, мы искали "свидетелей свидетелей" и по их словам составляли фотороботы очевидцев.

Руслан Могильный — большой, немногословный человек, говорит медленно, часто делая паузы, обдумывая каждое слово. Его отдел принимает участие в раскрытии почти всех резонансных киевских убийств. Самое громкое дело, раскрытое Могильным, — дело "караванского стрелка", расстрелявшего прошлой осенью троих охранников в торговом центре.

— Когда мы проводили следственные мероприятия на родине Ярослава Мазурка, в Каменке-Бугской, нам люди прямо говорили: если бы Мазурок был у нас, мы бы его спрятали.

Страх и статистика
Вопреки расхожему мнению, скачка преступности в Украине сегодня нет. Хотя нет и внятной статистической аналитики. А это порождает страх и домыслы.

В начале 2013 года заместитель председателя Комитета ВР по вопросам борьбы с организованной преступностью и коррупцией Геннадий Москаль заявил, что уровень убийств в стране взлетел в разы и сопоставим с криминальной ситуацией в Колумбии в худшие годы. Причем произошло это внезапно — в январе этого года.

Пресс-служба МВД ответила релизом, в котором обвинила оппозиционного нардепа в передергивании фактов. В министерстве объяснили, что после того как вступил в силу новый Уголовно-процессуальный кодекс (УПК), изменился и учет. А Москаль перепутал заявления и сообщения граждан, зарегистрированные в Едином реестре досудебных расследований (ЕРДР), с самими преступлениями.

Позиция МВД и Генпрокуратуры такова: если правильно посчитать, количество преступлений в стране снижается. В том же январе число убийств, по версии силовиков, снизилось по сравнению с январем прошлого года на 14%.

Раньше таких споров не возникало: статистику вели сотрудники МВД, группировали информацию о преступлениях по типам и регулярно заносили в экселевский файл, вывешенный на сайте. В ноябре прошлого года файл обновлять перестали. Самый заметный тренд из последней сводки: резко возросло число убийств деловых людей. В милицейской статистике нет графы "бизнесмены", но есть "руководители предприятий". Так вот, за десять месяцев 2012 года было убито 86 руководителей, тогда как за весь 2011-й — 31 человек: рост 177,4%.

На сотрудников МВД этот рост впечатления не производит. На фоне общего количества убийств (в год в Украине совершается чуть больше 2 тысяч умышленных убийств и покушений), плюс-минус 50 смертей — что-то в рамках погрешности. Сказать, что сегодня все экономически активные граждане подвергаются большей опасности, чем в 2011 году, тоже нельзя: например, число погибших от нападений "работников финансово-кредитной сферы" в прошлом году оказалось примерно на 30% меньше, чем в позапрошлом. И вновь — в пределах погрешности от общего числа жертв "особо тяжких преступлений".

— Я бы не сказал, что сегодня бизнесмены или банкиры подвергаются большей опасности, чем раньше, — говорит Руслан Могильный. — Даже если они чаще становятся жертвами преступлений, не факт, что это связано с их работой. В моей практике был случай, когда банкир заказал банкира. Оказалось, что в любовном треугольнике взрослые не смогли поделить ребенка. Кстати, это преступление было предотвращено: мы инсценировали убийство и задержали подозреваемых во время передачи 13 тысяч долларов за якобы выполненный заказ. Но при чем здесь бизнес?

Сказать, что криминогенная обстановка в стране благополучная, было бы ложью. По методике ООН, в Украине в среднем совершается 5,2 умышленных убийства на 100 тысяч населения в год. Это в пять раз больше, чем в Западной Европе (одно убийство на 100 тысяч), но в два раза меньше, чем в соседней России (10,2). Резких скачков преступности пока нет — ситуация стабильно скверная. При этом слегка растет уровень страха перед криминалом. Если в 2011-м 13% украинцев назвали среди основных угроз рост преступности, то в 2012-м — 16% (данные социологической группы "Рейтинг"). Снижается и уровень доверия к милиции. По итогам последнего замера Европейского социального исследования (ESS), Украина установила рекорд недоверия к правоохранительным органам со стороны населения (замер проводился в 26 европейских странах, в том числе в РФ).

Парадокс: украинцы доверяют милиции еще меньше, чем россияне своей полиции, хотя криминогенная обстановка в РФ хуже. Впрочем, украинцы не доверяют не только милиции.

Снижается доверие и к медикам. Напрашивается вывод: украинцы крепко побаиваются друг друга.

Температура зла
Кабинет начальника лаборатории психологического сопровождения университета внутренних дел, психолога-криминалиста Юрия Ирхина — обычная преподавательская комната. Четыре стула завалены стопками папок в человеческий рост. Стопка чуть пониже возвышается на столе. Полковник Ирхин без формы и потому тоже больше похож на преподавателя, чем на милиционера. В его присутствии хочется вытащить зачетку. Но вместо зачетки протягиваю визитку и с облегчением сознаю, что сейчас вопросы буду задавать я.

— Если бы у вас был такой прибор — зломер, позволяющий измерять уровень преступности, какую бы он "температуру" показывал в 2013 году?

Ирхин смотрит вверх так, как будто зломеры в милиции находятся там же, где в обычных госучреждениях висят электронные часы, — над входом.

— По зломеру... Уровень преступности сейчас примерно в два раза ниже, чем в 1993 году и где-то на 10% выше, чем в 2003-м, — Ирхин приглядывается к зломеру внимательнее: — Или на 15%. В общем, не намного больше, чем в 2003-м. До 2002 года были периодические пики и падения, но с 2002-го обстановка в целом стабилизировалась. Сегодня основной массив насильственной преступности — порядка 80%, а то и больше — это бытовуха. Зачастую — пьяная бытовуха.
— Убийства тоже в основном на бытовой почве?

— Да. И, как правило, в состоянии алкогольной интоксикации. Человек на третий день запоя превращается в животное…

О воздействии алкоголя на психику Ирхин говорит долго и со знанием дела. Он — автор популярной методички с пугающим названием "Правила безопасного поведения в специфических ситуациях оперативно-розыскной деятельности, связанных с употреблением алкоголя".

— Вот сейчас экономический кризис, — пытаюсь сменить тему. — Это влияет на уровень зла в обществе?
— На уровень зла, озлобленности — да. На уровень криминально мотивированной, то есть профессиональной преступности, — нет. Если существенно растет безработица, например, то возрастает риск погибнуть на улице от руки пьяного дебошира. Бомжей больше становится — тоже бомба замедленного действия. Но число профессиональных преступников остается примерно стабильным. Есть закон социального распределения.

Юрий Борисович отнимает у меня блокнот и ручку и начинает рисовать. На бумаге появляется горизонтальная шкала и большой круг в центре.

— Это большая часть общества — 60%. Обычные люди, не имеющие отношения к преступному миру. Они совершают злодеяния под воздействием разных факторов. Опять же, бытовое насилие и агрессия — из этой сферы.

Справа появляется маленький круг.— 20% граждан никогда преступлений не совершают, более того, их поведение направлено на поддержание порядка.

Слева Ирхин выводит такой же кружочек.
— А эти 20% — полный минус. Вот эта категория людей и пополняет сегмент профессиональной преступности — они сознательно нарушают закон, более того, получают от этого удовольствие и удовлетворение.

Криминалист возвращается к самому большому кругу и дважды его обводит:

— Ситуация в обществе зависит от того, кому сочувствуют эти 60%. Бывают периоды, когда они склоняются к этому минусу. Такое когда-то было во Франции, когда-то, в 30-е, в США, а в 90-е — у нас. Помните, расцвет уголовной романтики. Правоохранительная система ослабла, и криминалитет отчасти взял на себя ее функции.

— В 90-е мы сейчас, по вашим наблюдениям, не возвращаемся?

Ирхин отбрасывает ручку.
— Сейчас — нет.
— А кто сегодня пополняет ряды преступников?
— Как обычно. Преступный тип личности формируется под воздействием трех факторов: комплекса ущербности, невостребованности и проявлений индивидуальности (чувства собственного достоинства). Довольно детально у Достоевского описано.

— Но Родион Раскольников это все-таки литературный персонаж. В реальной жизни таких много?
— Полно.
— И что это за люди?
— Обычные люди.
— За какую сумму сегодня можно заказать убийство?

Ирхин секунд тридцать размышляет.

— Думаю, гривен за пятьдесят. Сколько таких случаев, когда женщина накрутила любовника, любовник за бутылку водки договорился с бомжом, и тот ударил мужа кирпичом по голове. Если говорить о киллерах, то это довольно узкий сегмент высокопрофессиональной преступности, где требуются спецназовские навыки, навыки оперативно-розыск­ной работы. Расценки могут составлять десятки тысяч долларов.
— Много в Киеве киллеров?
— Нет, я же говорю, это узкий сегмент.
— А маньяков?
— Сейчас — ни одного.
— Скажите, а этот закон социального распределения на милиционеров распространяется? Среди них тоже 20% нарушителей, 20% честных и 60% — так себе?
— Эта закономерность распространяется на все профессиональные группы.
— Через вас проходит много студентов — будущих милиционеров. Каков их общий уровень?
— Да нормальные студенты. Ничего экстраординарного с милицией сейчас не происходит. Хотя уровень доверия к ней падает, особенно после Врадиевки. Говорят, система такая. Но врадиевская трагедия это не система, это частный случай, когда милиционер под воздействием определенных обстоятельств превратился в маньяка. Такое случалось во все времена.
— Почему раскрываемость снижается?

Полковник делает паузу, как бы раздумывая: говорить или нет. Говорит.
— Бю-ро-кра-ти-я! Вот у меня лежит четыре дела по резонансным убийствам. Не исключено, что эти преступления что-то объединяет, — Ирхин листает папку на столе. — Вот, убийство Го… Э-э, это не записывайте!
— Это у вас уголовное дело раскрыто?
— Часть уголовного дела. Все оно вот, — Ирхин хлопает ладонью по стопке. — А это, — показывает на стулья с папками, — еще четыре дела. Возможно, необходимо создавать следственную группу. Нужен, психолог, баллист, разные специалисты. Раньше это можно было сделать быстро — сейчас больше недели.

— Большая часть проблем с раскрываемостью из-за нового УПК? — спрашиваю я с сомнением.
— Это, конечно, не единственная причина, — вздыхает полковник. — Еще одна проблема — слабая мотивация у милиционеров.

Юрий Борисович понижает голос, словно собирается сообщить пикантную подробность из личной жизни:
— Знаете, какая у меня зарплата? Пять тысяч гривен. Но это не надо писать. Я не жалуюсь, у меня еще публикации, лекции, я же ученый.

Преступность по-украински
В отделе проблем криминологии и судоустройства Института государства и права имени Корецкого пахнет книгами и черным чаем. Профессор криминологии Александр Костенко вынимает из видавшего виды книжного шкафа новое издание УПК. Александр Николаевич был одним из разработчиков этого документа. Однако конечным результатом профессор остался недоволен.

— Это волк в овечьей шкуре, — говорит он, взвешивая книгу в руке. — Кодекс ввел судебную монополию на весь криминальный процесс. И это, возможно, было бы неплохо, если бы украинский суд был независимым, но он таковым не является.
— В милиции тоже так говорят, — поддакиваю я.

— А по поводу милиции скажу так: работать надо лучше.
Профессор садится за стол и открывает книгу. Побаиваясь, что сейчас меня ждет скрупулезный постатейный анализ документа, спешу сменить тему и задаю тот же вопрос, что и Ирхину:
— У вас нет ощущения, что мы возвращаемся в 90-е?

— Если и возвращаемся, то по спирали. Резкого увеличения насильственных злодеяний нет, криминал профессионализируется. Но тип преступности у нас по-прежнему кризисный. Поэтому можно сказать, что Украина до сих пор не вышла из 90-х. Что такое кризисный тип? Это не то же самое, что обычная профессиональная преступность, не то же самое, что мафия, это страшнее.
— В чем ужас?
— В том, что преступность кризисного типа охватывает все общество и пожирает его. Никакой новый УПК ситуацию не исправит. Преступность кризисного типа сводит на нет попытки любой реформы — правовой, экономической… Вы по образованию журналист?
— Социолог.
— Тогда вы меня поймете. В начале 90-х произошла смена социально-экономической формации, общество погрузилось в состояние аномии, это когда одна система ценностей и социальных связей уже разрушилась, а новая ей на смену не пришла. При таких обстоятельствах всегда наблюдается скачок преступности. Это закон природы.
— То есть в 90-х общество ушло в подполье и до сих пор из него не вышло?
— Вот именно. Помните "Записки из подполья" Достоевского? В подполье бесы водятся, а душа человеческая пребывает в агонии. Федор Михайлович описывал типы людей, оторванных от почвы. Говоря современным научным языком, людей, исключенных из полноценного социального обмена.
— Разобщенность, — делаю я вывод и продолжаю допрос. — В какой момент человек из подполья превращается в преступника?
— Вначале его сознание становится иллюзорным. Он начинает мыслить неадекватно, утопично, поверхностно, штампами, фантазии принимает за реальность, окружающих начинает воспринимать безразлично или враждебно. Это уже душевная драма, начало распада личности. В какой-то момент он срывается с петель. Достоевский был гениальным криминологом, он показал, что для человека из подполья произвол — единственный способ сохранения индивидуальности.
— То есть человек из подполья готов к бунту?
— Не обязательно. К разным преступлениям — в зависимости от типа личности. Кто-то к бунту, кто-то к изнасилованию, кто-то к убийству. И не только к криминальным преступлениям. Преступление можно трактовать не только с точки зрения криминального права, но и по-библейски, как беззаконие, грех. В подполье рождается какой угодно грех: алкоголизм, наркомания, насилие в семье, извращения. Помните Пушкина:

Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре...
За спиной Александра Николаевича, в окне, кружатся желтые кленовые листья. Один из них прилипает к стеклу — заглядывает.

— Выходит, мы живем в обществе дураков и беспредельщиков?
— Ну, это не совсем корректная формулировка, но, по сути, верно. Я бы так сказал: наше общество одержимо комплексом произвола и иллюзий, это социальная драма.
Разглядываю прилипший кленовый лист. Мне хочется возразить профессору, но аргумент получается детским:
— Но ведь и честных людей много.
— И их жаль, — грустно кивает Костенко.
— Почему?
— Потому что в насквозь криминальном обществе не быть преступником значит оказаться жертвой. Ну как минимум чего-то не достичь. Проанализируйте, какой тип человека сейчас достигает успеха в политике, экономике, и получите ответ на многие вопросы, в том числе те, которые еще не задали.

— Реформы, с вашей точки зрения, могут оказаться неэффективными. Что же вы в таком случае предлагаете?
— Одних реформ, действительно, мало. Реформы это изменение законодательства, но в нашей ситуации сам закон превращается в инструмент злоупотреблений. Главное — повышать уровень культуры; экономической, правовой, политической, социальной. Какая культура — такая и жизнь.
Стопка бумаг на профессорском столе придавлена томиком "Культура і закон у протидії злу", автор — Костенко А.Н.
— Дадите почитать?
— Конечно, дарю.

Спускаюсь по институтской лестнице с ощущением незаконченной беседы. Разобщенность…Меня догоняет мысль-воспоминание. Несколько лет назад в этих стенах я прослушал курс лекций по философии профессора Крымского (институт права и институт философии находятся под одной крышей, но на разных этажах). Сергей Борисович, царствие ему небесное, старческим, скрипучим, но непременно завораживающим голосом говорил: "Разобщенность и вражда по отношению к другим профессиональным и этническим группам восходит к тем временам, когда двуногое существо, встретившееся на пути, могло не оказаться человеком…"

То есть к временам кроманьонцев и неандертальцев. Друг для друга они людьми не были. И, значит, у нас дурная наследственность. Возможно, в обществе произойдут необратимые изменения, когда в привычных социальных типажах — ментах, барыгах, продажных журналистах, политиках, коррумпированных чиновниках, алкашах и в соседях по лестничной клетке — мы начнем угадывать людей. Но это непросто. По последним данным науки, до 96% в геноме современного человека — от кроманьонца.

…Долго не мог придумать концовку этой статьи. Вернее, придумал ее, но она оказалась слишком морализаторской. Звучит так: если кто-то рядом попал в беду, не будьте равнодушным, как можно скорее вызывайте милицию и скорую. Очень плохая концовка, но очень важная. Вдруг именно этот призыв спасет чью-то жизнь. Может быть, вашу, а может — мою.

Дмитрий Фионик, Фокус