Ближе к людям. Как Нобелевский комитет возвращает науке популярность

В полдень 13 октября в Стокгольме несколько сотен журналистов ждали, когда глава Нобелевского института Гейр Лундестад объявит лауреатов самой престижной премии в сфере экономики — последней из шести нобелевских наград в этом году. На объявлении лауреата по экономике присутствовало больше всего журналистов — интерес к ней оказался значительно больше, чем к физике, химии, медицине, литературе или премии мира. И дело не в том, что ее вручали последней.

Наука не для всех

"Фундаментальная наука перестала интересовать обычных людей, — говорит Фокусу Роберт Эткинсон из американской The Information Technology & Innovation Foundation. — Как и в случае с космическими полетами, люди забыли, насколько это сложно, насколько огромна эта работа, и думают, что достижения цивилизации были всегда". Экономика — скорее исключение из этого правила. Последние пять лет, на фоне кризиса, новости о премии в этой области остаются самыми востребованными. Чего не скажешь об остальных номинациях.

В этом году несколько крупнейших телеканалов США, включая CBS и ABC, отказались от создания традиционного цикла передач о нобелевских лауреатах. По мнению продюсеров, сейчас это не интересует зрителей. Как заявил Фокусу один из сотрудников CBS Corporation, фильмы о Стиве Джобсе собирают куда большую аудиторию.

Фундаментальная наука действительно стала крайне сложной. "Открытие дендритных клеток", "механизмы регулирования везикулярного транспорта внутри молекул" или "предсказание существования нового поколения кварков" мало кому понятны. Но у падения популярности научных исследований есть еще несколько причин.

Основная из них — отсутствие реальных прорывов в виде революционных изобретений, базирующихся на открытиях нобелевских лауреатов.

Простой пример: открытие Энрико Ферми нейтронной ядерной реакции (1934 год), его Нобелевская премия (1938-й), создание им же первого ядерного реактора (1942-й) и взрыв первой ядерной бомбы уложились в 11 лет.

Для сравнения: ретровирус иммунодефицита человека (ВИЧ) был открыт более 30 лет назад, Нобелевская премия за это вручена только в 2008- м. При этом соавтор открытия, нобелевский лауреат Франсуаза Барре-Синусси, считает, что лекарство от ВИЧ появится через 50 лет. От открытия до изобретения на его основе препарата пройдет более 80 лет.

"В лучшем случае награду дают за открытия, сделанные и опубликованные лет 15 назад. Но в среднем должно пройти минимум 20 лет до того, как вас заметят", — говорит Фокусу Уоррен Робак из Корпорации RAND. Эксперты из Нобелевского комитета оправдываются большим количеством работ, сложностью отбора и необходимостью проверки важности изобретения. Оправдываются, поскольку по завещанию самого Альфреда Нобеля премия должна вручаться за открытия, сделанные в год присуждения. Нарушение этого пункта и соблюдение еще одного, по которому премию нельзя присудить посмертно, привело к тому, что многие достойные ученые не получают Нобелевскую премию, поскольку просто не доживают до этого момента.

Сравнение открытий Ферми и Барре-Синусси приведено неслучайно. Энрико Ферми работал для военных — финансирование исследований, на основе которых строился Манхэттенский проект, а США первыми получили самое мощное в истории человечества оружие, было практически безлимитным. Работа Франсуазы Барре-Синусси пришлась на период, когда затраты на фундаментальную науку повсеместно сворачивались.

Без денег

По словам самой Франсуазы Барре-Синусси, первый финансовый удар по мировой науке был нанесен в конце холодной войны — в среднем государственные ассигнования были сокращены на треть. А проект по изу­чению ВИЧ-инфекции, которым Барре-Синусси занималась с Люком Монтанье в Пастеровском институте, потерял сразу половину финансирования. Аналогичным образом сворачивались затраты на фундаментальные изыскания по всему миру. К примеру, если к концу 1980-х Штаты ежегодно тратили на астрономические исследования и NASA более $50 млрд, то в начале 1990-х эта сумма сократилась более чем в полтора раза.

Одним из следствий сокращения госфинансирования стала коммерциализация науки. Но в начале нулевых крупные компании, которые в основном и тратили деньги на науку, сосредоточились на уже существующих технологиях, не желая вкладывать деньги в фундаментальные исследования, не сулящие прибыли в обозримом будущем. Очередной перелом — к худшему — произошел в 2003-м, когда Google и Apple с разницей всего в несколько месяцев заявили, что собираются сократить расходы на исследования — их новая стратегия заключалась в покупке патентов на уже существующие изобретения и готовые технологии. За три года перед кризисом, по данным Bloomberg, крупные корпорации потратили около триллиона долларов на приобретение патентов, стартапов и внедрение инноваций. На развитие фундаментальной науки за тот же период уходило лишь около $100 млрд в год.

Кризис 2009-го только усугубил эту тенденцию. По данным Engineering and Physical Sciences Research Council, за время кризиса в Америке закрылись как минимум два десятка крупных исследовательских центров и лабораторий, а инвестиции в науку — как частные, так и государственные — снизились в 2009-м еще на 15%.

Функция экономии

Падение финансирования и переориентация на прикладные исследования отражается и на самой Нобелевской премии. В этом году (см. Нобель-2014) премию по физике получили изобретатели синего светодиода, который сейчас используется во многих направлениях: от освещения до компьютерной техники. С одной стороны, налицо "правило 20 лет": первые научные работы в этой сфере датированы 1989-м. С другой — премия все же получена за понятную простому потребителю вещь. Примерно то же самое относится и к премии по химии: она вручена разработчикам более мощного оптического микроскопа, который позволяет наблюдать за внутриклеточными процессами с точностью до нанометров. Более прикладное изобретение сложно представить. Причем оно сулит прорыв сразу в нескольких крайне "предметных" сферах — от вирусологии и изучения рака до дегенеративных болезней мозга, интерес к которым в стремительно стареющем западном мире крайне высок. К сфере нейробиологии относится и премия по медицине — ее вручили за открытие и локализацию нейронов, отвечающих за систему пространственного мышления. Открытие может послужить основой для создания методов лечения или даже кибернетического протеза этой части мозга. К примеру, для того чтобы заменить ее в случае болезни или старения.

Практически все премии последних лет, за исключением разве что литературы и премии мира, также носят явно выраженный прикладной характер. Единственное исключение — прошлогодняя награда по физике, полученная Питером Хиггсом за предсказание существования новой элементарной частицы. Но и тут присутствует доля практичности: задолго до присуждения премии работы Хиггса разрекламировали в научно-популярных передачах по всему миру как эпохальное событие. Так что к 2013-му каждый школьник хотя бы слышал о бозоне Хиггса.

В последние годы Нобелевский комитет старается выбирать или более прикладные, или хотя бы широко разрекламированные открытия — именно их авторы получают максимальное внимание и финансирование. На практике это означает, что ждать прорывов, подобных открытию ядерной энергии или радиосвязи, в ближайшем будущем не стоит. Во всяком случае, до тех пор, пока не удастся переломить общую тенденцию угасания интереса к фундаментальной науке.

Джон Кромвелл Мазер

Нобелевский лауреат по физике 2006 года
(совместно с Джорджем Фицджеральдом Смутом)
За изучение реликтового излучения Вселенной (формулировка Нобелевского комитета: "За открытие анизотропии и чернотельной структуры энергетического спектра реликтового излучения")

Наша работа состояла в обработке данных с космического спутника НАСА. Этот аппарат изучал микроволновое инфракрасное излучение ранней Вселенной. Команда нашего проекта (около 1000 человек, работу которых координировали Мазер со Смутом. — Фокус) сделала три крупных открытия: мы доказали существование темной материи, подтвердили теорию расширяющейся Вселенной и нашли в космосе инфракрасное излучение, происхождение которого пока полностью не объяснено.

Нобелевская премия это в первую очередь возможность донести до публики свои взгляды. После ее присуждения у меня появилось намного больше приглашений и возможностей рассказывать о прогрессе. Теперь даже те, кто раньше не слышал о моей деятельности, зовут меня выступать.

Не скажу, что отношение ко мне изменилось, — у меня и до присуждения этой награды был довольно большой авторитет в научном мире. Думаю, премия досталась мне, потому что все знали, над чем я работаю и как это важно.

Эта медаль — не самое главное в жизни ученого. Открытие, за которое она получена, намного важнее. Тут не нужно обязательно быть ученым, главное — упорно работать в сфере, которая тебе нравится, чтобы достичь успеха. Нобелевская премия не станет для меня последней вершиной. Я не собираюсь почивать на лаврах, а продолжаю напряженно работать.

Главная жертва на пути к премии — это время: десятилетия работы иногда в режиме 24 часа семь дней в неделю. Но это не совсем жертва, скорее — осознанный выбор того, как я хочу прожить жизнь. И я не жалею об этом, ведь я хорошо делал свою работу.

Наука исключительно важна для человечества. Каждый кризис — экономический, социальный или культурный — ведет нас к пониманию этого. В каждом вызове, который стоит перед нами, есть научные и инженерные компоненты. Познать и решить их — вот для чего, собственно, нужна наука. И она нужна всем.

Разделение науки и общества мне кажется надуманной проблемой. Да, люди больше интересуются гаджетами и какими-то прикладными штуками, а не теоретической физикой. Гаджеты, в отличие от физики, доступны для всех. Но они помогают более эффективно работать, в том числе и мне. И они не подменяют собой тяги человечества к познанию.

Юджин Фама

Нобелевский лауреат по экономике 2013 года
За гипотезу эффективного рынка
(формулировка Нобелевского комитета: "За эмпирический анализ цен на активы")

Моя гипотеза достаточно проста: вся существенная информация немедленно и в полной мере отражается на стоимости ценных бумаг на фондовом рынке. Есть слабая, средняя и сильная формы гипотезы эффективного рынка... А если еще проще: эффективный рынок всегда быстро реагирует на любую информацию, она сразу отражается на цене актива. Что делает информацию бесполезной для получения сверхприбылей. Можно сказать, что обыграть рынок нельзя — это практический аспект гипотезы.

Люди всегда относились ко мне по-разному — и до, и после получения Нобелевской премии. Это не зависело от моей работы: были те, кто верил в мои предположения, и те, кто говорил, что все это глупости. Тут больше личного отношения: ко мне и к тем мыслям, которые я высказывал.

Когда твое имя объявляют в Стокгольме, это высшая точка в жизни любого ученого. Это стало для меня главным признанием. Большего, думаю, не будет. Хотя неизвестно… Возможно, мои следующие работы будут еще важнее. Но все равно, такую эйфорию, которую я испытал накануне, когда мне позвонили среди ночи с просьбой прибыть на официальное награждение, мне, наверное, уже не испытать.

Пресса стала интересоваться мной намного больше. До присуждения Нобелевской премии мне редко звонили журналисты. А теперь они хотят узнать мое мнение по любым вопросам, даже совсем не связанным с экономикой.

Никаких жертв ради получения Нобелевской премии не было. Я и не ставил цель получить эту награду. Просто работал как мог, старался мыслить нестандартно, и поэтому все получилось. Человеку, который рассматривает свою работу, свои исследования как жертву во имя чего-то, не суждено многого добиться.

Наука и мир отдалились друг от друга. Я говорю не про экономику. Тут кризис показал, что без изучения экономических процессов мы все окажемся в каменном веке и не сможем даже расплачиваться друг с другом. Но фундаментальную науку, особенно в теоретической части, обычные люди воспринимают как напрасную трату средств, столь важных для социума сейчас. И это только наполовину заблуждение. Чтобы возродить интерес к фундаментальной науке, ученым пора показать важные результаты… Или хотя бы придумать способ отправить человека на другие планеты.

Франсуаза Барре-Синусси

Нобелевский лауреат по медицине 2008 года
(совместно с Люком Монтанье)
За открытие ретровируса иммунодефицита человека (формулировка Нобелевского комитета: "За открытие вируса иммунодефицита человека (ВИЧ)")

Наше открытие было не таким простым, как кажется. В 1980-х мало кто мог предположить, что существует смертельный вирус, который выводит из строя всю иммунную систему человека. Когда мы выдвигали первые гипотезы, они казались фантастикой. Но еще больше труда ушло на доказательство того, что вирус иммунодефицита человека может быть не только у гомосексуалистов (до исследований Барре-Синусси и Монтанье заболевание носило название гей-связанного иммунодефицита. — Фокус). Только после этого с ВИЧ сняли клеймо социального заболевания. Особенно это важно сейчас, когда мы столкнулись с настоящей эпидемией.

Отношение людей к тому, что ты делаешь, часто меняется в зависимости от их осведомленности. В этом смысле присуждение Нобелевской премии изменило для меня многое. Люди стали прислушиваться к моему мнению, а раньше пытались просто отмахнуться от проблемы ВИЧ-инфек­ции. Хотя в научных кругах я завоевала авторитет задолго до решения Нобелевского комитета.

Журналисты стали более назойливыми. Но большинство хочет говорить не про новые вакцины от вирусов, а о том, что я чувствовала, когда мне вручали премию. Общественность не может понять, что премия — это только часть большой работы и ее дают за реальные открытия, это не телешоу с красивыми номинантами.

Никогда не думала о своей работе как о жертве. Ты много работаешь и хочешь сделать мир лучше. Потом ночью тебе звонят и говорят о победе. Хотя могу вспомнить дни, когда казалось, что нет смысла дальше пытаться… Но ты все равно пробуешь, раз за разом. Но это не жертва, и это не для каких-то премий. Ты просто не можешь жить по-другому, и в этом суть настоящего ученого.

Высшей точкой моей карьеры будет день, когда биологи и химики смогут создать настоящее лекарство от синдрома приобретенного иммунодефицита (СПИДа). Это заменит мне все премии. И я стараюсь приблизить этот день. Сейчас в основном рассказываю миру о том, насколько это важная проблема и какой опасной может быть эта болезнь.

Человечество ждет очередного прорыва, чтобы поверить в науку. И он обязательно будет. Верю, через 50 лет ученые смогут создать вакцину от СПИДа. Уже сейчас мы приближаемся к этому вплотную. Так что через несколько лет все может поменяться, и тогда точные и естественные науки опять станут популярными. Ждать осталось недолго.

Фото: АР