Я поехала в Россию, чтобы посмотреть в глаза зверю, — Мария Куликовская

С украинской художницей и акционисткой Марией Куликовской встречаемся в кафе на Андреевском спуске. "В мастерской ремонт, так что я принесла части работ с собой", — говорит она и выкладывает передо мной на столик выкрашенные в розовый цвет гипсовые слепки руки, ноги, двух лиц и четырех вагин. "Пару лет назад в Институте проблем современного искусства выставила целую арку из этих вагин. Пришел тогдашний замминистра культуры и подумал, что это цветы. Еще сказал что-то вроде: ну наконец-то показывают что-то красивое!" — вспоминает Маша.

На ней длинное ажурное белое платье. "Купила на распродаже, — объясняет. — Хочу, чтобы у Жаклин было такое же, когда мы повенчаемся". Шведка Жаклин Шабо — супруга Куликовской. В прошлом году в шведском городе Мальме они заключили фиктивный брак, который художница называет своим арт-проектом.

Кто она

Украинская художница и акционистка, крымчанка, живущая сейчас в Швеции, участница выставок в Киеве, Москве, Цюрихе

Почему она

Мария Куликовская не боится протестовать против войны в самой России, превращать свою жизнь в эксперимент и рисковать ради идеи

Маша архитектор по профессии, но на самом деле — акционистка. Ее цель — привлечь внимание к проблемам тех, чьи права ущемляют, будь то иммигранты или ЛГБТ. За последний год протестовать приходилось также против аннексии и войны. Первого мая Куликовская стирала флаг Крыма в Москве-реке, а позже в компании других художников в камуфляже "захватывала" российский павильон на Венецианской биеннале. А вот дома, в Крыму, Маша не была уже два года.

Ты в первую очередь — художница-феминистка. За последний год эта тема как-то отошла на второй план?

— Нет. Я продолжаю свой брак — законный в Швеции и до сих пор незаконный в Украине. И это борьба за равенство, ведь мои права как гражданки Украины нарушены. Когда оккупировали Крым, оформляла в Украине бумагу о том, что я переселенка, чтобы сохранить паспорт. Спросили, замужем ли я. Я ответила: нет, я жената. Спросили еще раз. Я показала свидетельство о браке в Швеции. Чиновница ничего не сказала, только озлобленно поставила штамп "Семьи нет". Моя художественная практика очень тесно связана с гражданской позицией. Жаклин скоро приедет, чтобы получить вид на жительство на основании нашего брака. Посмотрим, что ей ответят.

PinchukArtCentre 2013

В Швеции к тебе стали относиться иначе в связи с войной в Украине?

— В Швеции очень эффективно работает российская пропаганда. Это социал-демократическая страна, там много левых и культ Маркса и Ленина. Например, в школе учат, что Ленин первым инициировал феминизм и однополые браки, поднял права человека на сверхвысокий уровень и уничтожил классовое неравенство. Но ничего не упоминают о других сторонах советского режима. Маленькие бюстики Ленина я видела дома практически у каждой знакомой семьи.

Я продолжаю говорить, что родом из Украины. В ответ слышала от многих, что я из фашистской страны. В ресторане, где я работала, первую неделю прятали от меня вещи и не хотели озвучивать зарплату.

В шведских новостях говорят правду, но зрители ей не верят. Там читают медиа, проплаченные Россией. Когда я работала в баре, одна женщина, профессор русского языка и литературы Лундского университета, который стоит в рейтингах рядом с Гарвардом и Оксфордом, узнала, что я из Крыма. Она приходила каждый вечер, садилась напротив стойки и, улыбаясь, спрашивала: "А вы откуда? Из Молдавии? А можно у вас спросить, как вы относитесь к независимости Украины?" Когда убили Бориса Немцова и происходил очередной суд над Надей Савченко, она подошла ко мне и сказала: "Я вас поздравляю". Я спросила: "С чем?" — "Россия победила". Она уехала из Союза 20 лет назад и все еще верит, что это была единственная прогрессивная истинно левая страна.

Когда я учила шведский, познакомилась с мальчиком из Лундского университета, он учил русский. Согласился преподавать мне язык взамен на то, что я буду помогать ему с домашними заданиями. Так вот, один из профессоров, филолог, дал ему переводить номер газеты "Комсомольская правда" за 1953 год — десять страниц мути, восхваляющей Сталина. Когда я спросила Михаэля, что он думает по этому поводу, он сказал, что у него нейтральная позиция. Его мама — полячка и диссидентка, у которой расстреляли всю семью. То есть он знает, что сталинизм это плохо, но переводит, потому что нужно сдать курсовую. Мои старшие друзья рассказывали, что во времена Советского Союза в шведских магазинах продавали сметану с изображением Ленина, Сталина, со звездами. Им казалось, что СССР — это островок свободы.

Насколько пророссийские взгляды типичны для шведов? Как часто встречаются исключения?

— Близкая шведская подруга познакомила меня со своими приятелями, и они были полностью на моей стороне. Один из них, бизнесмен и очень состоятельный человек, расплакался, когда мы говорили с ним о Крыме и Донбассе. Он бывал в Украине и влюбился в нашу страну. Хотел на старости переехать жить в Крым — нигде больше не чувствовал себя так. И плакал передо мной, как ребенок, оттого что где-то убивают каких-то чужих людей. Это стало для меня откровением. Потом он еще несколько раз писал мне письма поддержки. А так, в целом, у всех своя жизнь и свои заботы.

На Венецианской биеннале ты участвовала в акции #onvacation, когда художники в камуфляже "захватили" российский павильон. Были попытки прекратить "оккупацию"?

— Да. Через полчаса после нашего первого "захвата" пришел наряд полиции и сказал, что у нас нет права проводить в павильоне флешмобы. Полагаю, позвонил кто-то из его работников. Но они не думали, что это станет такой масштабной акцией и что это так быстро подхватят медиа. Поэтому, видимо, решили не терять лицо и разрешили дальше "захватывать". Даже выразили нам солидарность, хвалили наш проект, но ни разу не высказали свою позицию по поводу официальной политики России. Более того, российская экспозиция, как по мне, была пропагандистской. Мол, Россия вся покрыта шрамами и болезненными воспоминаниями о войне, Россия спасла мир, но никто не понимает ее драмы.

Россияне надевали камуфляж?

— Некоторые — да. Но не уверена, поняли ли они, что это был "захват", или подумали, что мы часть павильона. Он был настолько воинственным, что мы очень органично туда вписались: голова пилота истребителя, черви на полу, эта кроваво-красная комната. Мы были частью инсталляции. Я слышала, как одна посетительница восхищалась: "Это лучшее, что я видела в Венеции, потому что это наше, настоящее, русское!".

Нас больше европейцы поддерживали. Был один армянский художник, он знал, что я из Крыма, а тема утраченной родины и идентичности ему самому была очень знакома. Но были и те, кому все равно. В Украине точно так же. Не все же стали волонтерами. Многие не хотят меняться. И наша власть тоже все еще патриархальная и непрогрессивная.

Твои акции, связанные с украинскими событиями, начались с того, что ты разбила свои соляные столбы, выставленные в Пинчук Арт Центре.

— Это было 8 декабря 2013-го, как раз началась революция. Все было очень зыбко, никто не знал как, но все понимали, что нужно продолжать. Я договорилась с охранниками Пинчук Арт Центра, что приду утром, пока еще нет посетителей, и сниму на видео, как я разбиваю собственное произведение.

Которое, по задумке, должно было само разрушиться.

— Да, но на самом деле некоторые соляные блоки даже твердели. Мы со съемочной группой режиссера Ивана Сауткина пробрались в галерею, и четыре часа гигантской кувалдой я разбивала эти столбы. Они были той вертикалью власти, которую мы сами создаем и сами же во власти разрушить, не дожидаясь, когда это само случится. Сделали ролик и запустили его на YouTube. Его хотели показать в параллельной программе "Манифесты" в Петербурге, но я отказалась участвовать — в первый же день, когда в Крым зашли войска, написала письмо кураторам.

Но все равно приехала в Эрмитаж первого июля, когда военные действия уже были в разгаре, когда уже захватили "Изоляцию" и расстреляли мои скульптуры (на территории центра современного искусства, позже захваченного боевиками, были выставлены слепки тела Куликовской, сделанные из мыла и гипса. – Фокус). Легла на ступени, накрывшись украинским флагом. Это была метафора-напоминание обо всех тех, кого мы видели накрытым украинскими флагами сначала на Майдане, а потом в репортажах с востока Украины. Эти бесконечные панихиды. Я понимала, что схожу с ума, и поехала в Россию, чтобы посмотреть в глаза этому зверю.

Самым главным для меня была реакция посетителей. Кто-то перешагивал через меня. Кто-то спросил: "Девушка, а можно я лягу сверху, а потом на вас насру?" Меня вывели охрана и полиция, потому что одна женщина начал кричать: "Почему здесь украинский флаг? Уберите. Заберите ее в психиатрическую больницу!".

На ступенях Эрмитажа

Тебя арестовали?

— Пытались, но отпустили. Пока посетители не начали требовать разобраться со мной, и пожестче, больше двадцати минут работники смотрели на меня и не знали, что делать. У них нет своей воли. Они ждали указаний сверху. Меня не арестовали только потому, что сверху пришло указание не арестовывать. Видимо, они не хотели международного скандала.

Как отреагировали на последнюю акцию, где ты стираешь флаг Крыма в Москве-реке?

— Мне тогда очень повезло. Мы с фотографом Женей Никифоровым приехали 30 апреля и весь день искали локацию. Решили стирать флаг на Крымском мосту. Все готовились к первомайскому параду. Но на него пришли только бюджетники. Я потом видела, как все эти транспаранты "Новороссия — щит России" просто сбросили в одну большую кучу и вывезли на мусор. Улицы были полностью перекрыты, даже если бы мы хотели пойти на парад, нам бы не дали. По всему периметру центра стояла полиция, но она была слишком сосредоточена на охране "митингующих". Москва была пустая. К тому же пошел дождь. Кроме того, те, кто видел флаг, явно не поняли, чей он. Наверное, подумали, что России, просто плохо сделанный. Но я готовилась убегать, обула кроссовки и договорилась с операторами, что в случае чего я буду отвлекать внимание на себя.

Твои акции связаны с непосредственной физической угрозой. Бывает страшно?

— И да, и нет. Я пытаюсь выяснить границы своей свободы через собственное тело. А его во многом познаю через боль. Я делала слепки собственного тела, для этого меня полностью заливали в гипс. Это очень болезненная процедура — стоять два, три часа обездвиженной под килограммами гипса. Сначала ужасно холодно, а потом он нагревается изнутри до 80 градусов, чувствуешь, как плавится кожа на пальцах. Пару раз были тепловые удары, однажды ухо застряло в гипсе, и его чуть не оторвали, как-то чуть не задохнулась. Страшно, когда тебя погребают вот так и твоя жизнь оказывается полностью в руках других людей.

Все держится только на вере в себя, в других людей и процесс. Так же с этими акциями — я до последней клетки верю, что если буду продолжать работать, то смогу заразить состраданием других людей. Когда есть эта вера, не страшно.

Как ты сейчас воспринимаешь лозунг "Крым — это Украина"?

— Лично для меня это пока просто слова. Захват Крыма был тщательно спланирован. Украинским войскам до последнего не давали приказ обороняться. В Верховной Раде были слишком заняты запретом языкового закона. Это же огромный раздражитель для Крыма. После Майдана я боялась, что в Крыму начнется гражданская война — так много там было ненависти.

В свою очередь, Украина сейчас никак не поддерживает переселенцев. В прошлом году одна брокер говорила мне: "Как здорово, столько крымских, донецких повалило, как раз заработаем денег".

Мало надеть вышиванку и сказать, что мы самые лучшие. При этом надо отдавать себе отчет в происходящем. Нужно также говорить и о том, что у нас власть, которая паразитирует на войне. Что мы сами несовершенны и продолжаем ненавидеть людей вокруг.

Крымчане осознают, в каком положении оказались? Те, кто поддерживает Россию?

— Думаю, да, но через толщину кошелька. Кто был побогаче, просто выехали в Россию, оставили свои дома как дачи. А кто был бедным, совсем обнищал. Каких-то новых ценностей не появилось. Для меня все случившееся — не откровение. Мне и раньше ментально там было сложно.

Как бороться с бессилием на фоне этого всего?

— Во многом как раз из-за своего чувства бессилия, от разочарования, предательства я и делаю то, что делаю. Иногда кажется, что все, хуже некуда. После Эрмитажа я была в депрессии, мне казалось, что ничего не изменилось. Но теперь я думаю, что эти систематические удары по болевым точкам болезненны и для нас, и для них. И это может на что-то повлиять.

Фото: Александр Чекменев,
facebook/mariia.kulikovskaya, Дана Космина