Вскрытие покажет. Почему судмедэксперт Борис Яворский не боится смерти, но опасается бессмертия

Борис Яворский живет в Одессе и около 20 лет работает судмедэкспертом. Еще он ведет блог, пишет эссе, печатается на литературных порталах и состоит в клубе курильщиков трубки. В этом странном виде спорта он чемпион Одессы. Его личный рекорд — час и 20 минут непрерывного курения.

Кафе, в котором назначил встречу Яворский, похоже на него самого. Темные стены и портреты Шерлока Холмса — человека, который никогда не расставался с трубкой. Яворский одет во все черное и немного похож на вампира. Говорит, что это не специально. Но что было раньше — курица или яйцо, профессия наложила отпечаток на внешний вид или наоборот, понять невозможно.

Может, это прозвучит странно, но я еще в школе понял, что хочу быть судмедэкспертом. Приносил на уроки книги по патанатомии и судебной медицине. Одноклассники до сих пор вспоминают это со смехом. Возможно, на мой выбор повлияли прочитанные в детстве детективы и страсть к расследованиям. Иначе как это объяснить? Моя семья никогда не имела ничего общего с медициной.

Окончательно разницу между судмедэкспертом и патологоанатомом я понял в мединституте. И тот, и другой устанавливает причину смерти. Но вотчина патологоанатома — смерть от заболеваний. Если человек умер от рака, выясняют, были ли метастазы. Если от туберкулеза — какая форма. Мне интереснее вопросы, связанные с насильственной смертью. Здесь больше разнообразия, интересных людей — живых и неживых.

Одно из первых изобретений человека — то, чем можно убить. Такова наша суть. Когда первая обезьяна взяла в руки палку, она сразу же огрела по голове другую обезьяну. Если вы думаете, что она перед этим решила добыть палкой еду, вы оптимист. А я хорошо информированный реалист.

За 20 лет работы мне не надоела судмедэкспертиза. Здесь нужно постоянно учиться. На десятом году работы я добрался до аспирантуры и получил дополнительную специализацию по генетике. Это помогает идентифицировать человека по следам — каплям крови, клочкам волос или эпидермиса и так далее.

У смерти постоянно появляются новые причины. В последнее десятилетие мы начали сталкиваться со смертями от травматического оружия — резинострелов, например. Появляются новые лекарства, которыми люди травятся, новые пули, у которых свои особенности воздействия на человека. Нужно быть в курсе, чтобы потом не сказать: "О, оказывается, уже и из этого убивают?"

Как умереть, чтобы быть красивым после смерти? Критерии красоты у каждого свои. Панк найдет красивым синюшного висельника с высунутым языком. Эмо или готу покажется восхитительным бледный, анемичный человек с порезанными венами. Но если хотите быть, как спящая красавица, нужно думать об отравлениях. Скорее всего, сердечными препаратами. Но конкретных рекомендаций давать не буду.

Люди после смерти часто не похожи на себя при жизни. Иногда родственники приходят за телом и говорят: "Это не он". Мы начинаем объяснять, доказывать, что он. Они сомневаются: "Может, и он. Или все-таки нет? А, ладно, давайте!"

Человек прошлых эпох постоянно жил со смертью по соседству. Люди обитали в маленьких деревеньках, тесно общались между собой. Если кто-то умирал, это всегда было действо — провожали всем селом. Люди постоянно сталкивались со смертью и привыкли, что она нормальное проявление жизни. Что называется, с каждым бывает.

Современные люди изолированы от неприятных факторов и переживаний. В принципе, человек может жить, вообще не выходя из квартиры, — работать, заказывать еду и одежду в интернете. Он забывает, что смерть естественна. Именно поэтому, когда умирает кто-то известный, все решают, что его убили или хотя бы залечили до смерти. В представлении современного человека смерть — это всегда результат чьей-то злой воли.

Был у меня один случай. Одинокая дама умерла и более суток пролежала дома. У нее было несколько кошек и не то чтобы они съели ей лицо, но, скажем так, надъели. У кошек в этом смысле очень здоровое отношение к миру. Если хозяин не кормит, значит, он и есть еда. Что касается меня, это был интересный опыт скульптурно-пластической деятельности — из грима, клея и других подручных средств мы сделали ей все, как было.

В год, когда я начинал работать, в Одессе убили Карабаса — одного из самых ярких криминальных авторитетов. Он был до того харизматичен, что, когда это случилось, все бабушки на Привозе шептались: вы слышали, Карабаса-то убили?

Лихие 90-е в Одессе прошли гораздо мягче, чем везде, из-за обилия горизонтальных связей в городе. Любой нищебродского вида дедушка на жигулях у нас может оказаться родственником прокурора района.

Помню, как в 2001-м в Одессе застрелили авторитета по фамилии Шарий. Его кличка была Шарик. Застрелили очень колоритно — из нагана. Тогда прокуратура почти месяц не давала родственникам разрешение на захоронение. Боялись, что его похороны превратятся в криминальную сходку. Но, к счастью, холодильники у нас хорошие, тело сохранилось.

Не помню, чтобы кто-то приходил к нам с просьбой изменить результаты вскрытия. А зачем? У тех, для кого такие вопросы актуальны, и так все схвачено в суде. Вот милиционеры — другое дело. Они всегда озабочены вопросом: "Доктор, а может, он сам? Может, он упал? Может, он десять раз сам упал и ударился головой о бордюр?" Но все это остается на уровне нытья.

У судмедэкспертов есть свой сленг, хотя и не такой богатый, как в криминальном мире. Есть "подснежники" — те умершие, которые появляются весной из-под снега. Есть "поплавки" — утопленники, "маятники" — повешенные. В основном весь сленг касается "находок".

Была в моей практике одна история, уже ставшая городской легендой. На территории Одесской психбольницы обнаружили женскую грудь. Ее на газоне нашли студенты — свежую, крупную, очень правильной формы. Испугались и вызвали милицию. Решили, что орудует маньяк. На место съехалось все руководство милиции и прокуратуры района и области. Когда я приехал, они стояли кружком над этой грудью, и еще оставались какие-то надежды, что это муляж. Но я их развеял. Более того, стало очевидно, что грудь была отрезана при жизни. На этом моменте присутствующие совсем побелели. Мы начали прочесывать местность и обнаружили свежевскопанную землю. Поковыряли ее и нашли вторую грудь. На собравшихся это особенного впечатления не произвело: где одна, там и вторая. Но у меня на душе было нехорошо: груди были разные по форме, размеру и давности. Дельфин и русалка явно были не парой. Потом в этой же ямке мы обнаружили еще около 30 грудей, какие-то лоскутки кожи. Всех трясло пару часов. Потом выяснилось, что за забором находится онкобольница, и кто-то из нерадивого младшего персонала закопал у соседей груди, ампутированные у больных раком женщин. А собачки одну и унесли.

Как-то одного очень уважаемого человека обнаружили дома убитым. Его исследовала моя коллега. Это было необязательно, но интуиция заставила ее взять у покойного мазки из ротовой полости. В них обнаружили сперматозоиды. Следствие пришло в ужас, но еще хуже всем стало, когда нашли убийцу. Им оказался сын. Следователи даже осторожно выспрашивали у нас, кто дежурил, когда тело находилось в холодильнике, мог ли какой-то охранник так нехорошо себя проявить? Но потом выяснилось, что убийца психически нездоров и это, скажем так, его не только рук дело.

У каждого эксперта есть нелюбимый пунктик. Одна из коллег не любит истории с ножевыми ранениями — у нее так убили друга. У меня болезненная реакция на случаи смерти маленьких детей, я любыми путями избегаю такой работы.

Мне интереснее всего огнестрельные ранения. Они наиболее сложны и требуют детального исследования и познаний. Надо понимать, чем отличаются боеприпасы разного оружия, почему они по-разному ведут себя при контакте с телом. "Огнестрел" — это пища для ума.

Не могу сказать, что я веселый в жизни. Одна подруга как-то приглашала меня на день рождения и сказала: "Ты обязательно приходи, но только не бери с собой эту капельку зловещей тишины". Она имела в виду, что когда мое лицо расслабляется, оно начинает выражать всю скорбь еврейского народа.

Яркое солнце или чирикающие птички для меня — это повод поворчать. Мое базовое состояние — мизантропия. Постоянно счастливы только те, кто лежит в больнице на Слободке. Здоровый человек может быть счастлив в какие-то моменты между достижением цели и постановкой следующей. Это приятное чувство, которое можно ухватить, но невозможно удержать.

Сложно сказать, что было раньше — курица или яйцо. То ли я таков, потому что меня изменила работа, то ли я пошел на эту работу, потому что я таков.

Можно было бы предположить, что я выбрал эту профессию, чтобы преодолеть страх смерти. Но я не помню у себя этого страха. Для меня работа интересна не связью со смертью, а тем, что она дает пищу для ума. Мне всегда есть о чем подумать и напрячь мозговую мышцу.

За 40 лет я похоронил очень много и друзей, и знакомых. Такова жизнь. Сегодня пьешь с кем-то кофе, а завтра он у тебя на столе. Или завтра я окажусь у кого-то на столе, и мой коллега будет с интересом разглядывать то, что у меня внутри.

Мне ближе иудейская традиция смерти, чем христианская. У иудеев нет никакого пиетета к телу. Человек дорог, важен и ценен, пока жив. Когда он умер, как написано в Торе, — присоединился к народу своему.

Как бы я хотел умереть? Есть старый анекдот. Трое пожилых людей собрались, и один говорит: "Я всю жизнь работал учителем. Хочу, чтобы после смерти люди говорили о моем вкладе в педагогику". Второй рассказывает: "А я работал врачом, и хотелось бы, чтобы собравшиеся у моего гроба вспомнили о сотнях пациентов, которых я вернул к жизни". Третий послушал и говорит: "А я бы хотел, чтобы все собравшиеся вдруг закричали: "Гляди-гляди, шевелится!" Я — как третий. Мне не хочется умирать.

Умереть позже — не означает не умереть вовсе. Бессмертие — штука страшная. Мне страшно подумать, что будет, если люди осознают свое бессмертие. Например, я тут же начал бы думать, как преодолеть его. То есть умереть. Осознание собственной смертности дисциплинирует. Но, с другой стороны, я рассуждаю, как смертный человек.

• Читайте также: Шевелить мозгами. Почему ученый-нейрофизиолог считает чудом крысиный мозг и верит в судьбу

Для меня нет никакой тайны в смерти. Вот ваш телефон. Сейчас он работает. Но если раздолбать его молотком, он перестанет работать. Вас же это не смущает. Вас не будет мучить вопрос, куда делись программы, которые в нем были, список контактов. Их там просто нет, и вы это принимаете.

Я не верю в существование души. Из-за профессии вопросы веры или неверия во что-то для меня перестали быть актуальными. Я стараюсь жить так, чтобы, если Бог есть, мне было не очень стыдно перед ним потом. А если нет — чтобы все равно было не очень стыдно.

Фото: из личных архивов