Наша маленькая стая. Почему подростки становятся жертвами буллинга

В школе у нас пользовались популярностью анкеты. Там было много безобидных вопросов: твой любимый фильм, твоя любимая книга, твой любимый цветок. И даже милого: конвертик, куда одноклассник мог положить небольшой подарок. А еще в анкете был вопрос, за который до сих пор стыдно: назови свои антипатии в классе. Дети жестокие. Вот и Железная Кнопка из фильма "Чучело" Ролана Быкова это поняла. "Мы детки из клетки, вот кто мы. Нас в зверинце за деньги показывать надо", — говорила она. Помните, "деткам из клетки" не понравилась новенькая в классе — Лена Бессольцева. Сначала они просто издевались над ней, потом устроили ей бойкот с драками и сжиганием чучела, а Лена остригла волосы, чтобы соответствовать своему прозвищу. Фильм вспомнился в связи с видео драки черниговских девочек-подростков.

По данным Unicef Ukraine, 67% детей сталкивались со случаями буллинга (травли) в предыдущие два месяца. Об этом свидетельствуют результаты исследования, которое организация провела в Украине в феврале 2017 года среди детей 11–17 лет. В ситуации травли страдают все ее участники: и жертва, и агрессор, и даже просто наблюдатели.

Детский и семейный психолог, член Профессиональной ассоциации детских аналитических психологов Екатерина Гольцберг рассказала Фокусу о том, почему возникает подростковая травля, какое значение имеет группа для детей-подростков и почему без помощи взрослого с буллингом сложно справиться.

Давайте сначала определимся с тем, что такое травля?

— Это агрессивное преследование одного или нескольких членов коллектива, которое проявляется в физическом или психологическом насилии. Почему у подростка возникает агрессия? Это производная от его собственного страха. Если я, ребенок, чего-то боюсь, у меня есть два варианта, чтобы справиться с этим чувством: так же напугать других или начать бить первым. Первое, запугивание, может выглядеть так. Например, ребенок рассказывает страшилку другим детям, видит, что они тоже боятся и успокаивается: "Я нормальный. Все этого боятся". Это такая сверка своей реальности с реальностью окружающих. Или ребенок может настолько бояться, что ему важнее бить первым, чтобы не стать жертвой.

В каких случаях это происходит?

— Чаще всего такие вещи происходят с детьми, которые в семье - жертва или они уже где-то прочувствовали это состояние жертвы и как это ужасно. Кстати, объекты насилия могут стать насильниками в другом сообществе, где уже они устанавливают собственную иерархию по принципу "бей своих, чтобы чужие боялись".

Вы когда-нибудь замечали, что маленькие собачки более "гавкучие"? Большая собака знает, что если надо, то она просто перекусит горло. А маленькая не очень уверена в себе. Она должна напугать первой, поэтому от страха даже может укусить. Вот приблизительно на том же уровне срабатывает внутренний страх у детей-агрессоров.

В травле обычно участвует группа детей.

— Быть в группе — важная потребность и особенность подросткового возраста. Подросток выбирает себе так называемую конформную группу (конформизм — еще одна особенность подросткового возраста). Ведь кто такие подростки? Это люди в измененном состоянии сознания. Они между мирами — детский они уже покинули, и к ним предъявляются требования как к взрослым, но взрослых новообразований у них еще недостаточно для того, чтобы этим требованиям соответствовать.

И что испытывает при этом подросток?

— Его все время что-то тяготит, пугает. Он становится тревожным, он переживает, и чаще всего рядом не оказывается людей, которые бы его поддержали в этот период. Даже родители зачастую идут на конфронтацию со своим ребенком. Поэтому им нужна группа, которая даст понимание: "ты нормальный, с тобой ничего страшного не происходит, у меня точно так же". Обычно подростков в группе что-то объединяет: в одной группе принято курить, в другой — материться, в этой собрались фанаты "Грибов", а в этой нужно знать всех героев косплей. И дети стараются соответствовать интересам своей группы.

Главный вопрос подростка: нормален ли я? Выяснение нормальности происходит через уточнение, а что чувствуют другие. Мы постоянно сверяем реальность. Взрослые тоже сверяют, но взрослые более уверены в своей реальности, а ребенок в ней сомневается.

Группа служит для подростка якорем?

— Это еще и способ дать себе возможность быть живым, можно так сказать. Вот, кстати, порезы, татуировки, прохождение через боль — это ведь тоже способ почувствовать себя живым. У меня течет кровь, значит, я живой. Ведь иногда подросткам кажется, что они замерли между мирами. Взлетели, до пункта назначения долетели и зависли. И им нужно понять, на каком они свете. В древних обществах были обряды инициации. Это как пропуск во взрослую жизнь. Например, мальчик должен был перейти жить в отцовскую хижину из материнской. При этом он притворялся мертвым, его могли покрыть белой краской или нарисовать череп на лице, мать должна была причитать, оплакивать его. Это был умерший ребенок, но родившийся взрослый. С этого момента он жил по законам взрослых мужчин.

Или бар-мицва у евреев. Это тоже обряд и большой праздник, который устраивают как мальчикам, так и девочкам. Он означает наступление религиозного совершеннолетия. Мальчики, которые до этого находились в синагоге рядом с мамами на втором этаже, спускаются вниз к мужчинам. С этого момента они соблюдают пост как взрослые, молятся как взрослые. У них появляется некий уровень ответственности, маркирующей этот переход из детства во взрослую жизнь.

Включил кнопку и уже взрослый?

— Да, иногда так и нужно. И сейчас этого не хватает. В итоге дети сами создают группы, которые помогают совершить этот переход. Сами же они и устанавливают правила в группе. И да, такая группа может объединиться, чтобы, например, "дружить" против кого-то.

Проблема тут вот в чем. Чем отличается драка подростков 20 лет назад от современной? Раньше были правила — лежачего не бьют или бьемся до первой крови, девушек не бить. Хотя женские драки, конечно же, существовали, но для парня ударить девушку считалось ниже своего достоинства. А сейчас драки больше похожи на бои без правил. Ведь нет взрослых, которые бы привнесли эти правила. В этом процессе большую роль всегда играло внешкольное образование, оно могло организовывать детей в группы под контролем взрослого. Но плата за такие курсы для многих стала барьером. При этом родители не хотят организовывать досуг детей. А у детей все равно есть свободное время, и они идут или на улицу, сбиваясь в стаи, или в интернет, где их проконтролировать еще сложнее, потому что там все закрыто и запаролено.

Так родители теряют связь с детьми-подростками?

— А родители часто ничего и не хотят знать. Поражает логика, которая сейчас очень распространена: "я как-то вырос, и мой сын/дочка тоже вырастет". Родители, взрослевшие в 1990-х, действительно выросли на асфальте, как трава, пробивающая его. Они помнят отсутствие своих пап и мам, они понимают, что как-то самоорганизовались и выжили. Им кажется, что если они выжили в тех условиях, то за современных детей вообще нечего переживать. Они даже так и говорят: "У него же все есть. Что ему еще нужно?"

Мне казалось, что, наоборот, в отношениях детей и родителей произошли большие перемены, и сейчас родители уделяют детям гораздо больше внимания.

— Я бы сказала, что к детям выдвигают больше требований. Что такое внимание и понимание в контексте современного родителя? Я предъявляю ребенку требования, чтобы он соответствовал моим ожиданиям. А для того, чтобы он соответствовал моим ожиданиям, я вкладываю в него энное количество денег - вожу его на развивалки, пусть он только попробует не соответствовать. А потом приходят дети с тиками — вокальными в виде покашливания, с подергиванием глаз, дерганьем плеч, покусыванием ногтей, заусенцев, накручиванием волос, выдергиванием ресниц, бровей. И чаще всего оказывается, что это отличники. И мама при этом с гордостью заявляет: "Он у меня уже в три года читал". Зачем? Как ребенок в три года может применить эти знания?

Все это превращается в огромную проблему современных детей. Представьте, что ребенок не смог соответствовать родительским запросам. Он начинает сопротивляться, может вообще на все наплевать и уйти в группу, где его понимают, ничего не требуют, где он может быть "вольным слушателем". Чаще всего ведь бегут от родительского равнодушия или от прессинга.

Почему возникает травля?

— Это и потребность возраста, и иерархия, присутствующая в любой группе, и уровень агрессии, который есть у каждого нормального человека, тем более подростка. Агрессию нужно куда-то девать. Ведь она, как река при половодье. Надо открыть шлюзы, чтобы вода куда-то стекла. А что делают родители с агрессией ребенка? Они ее пытаются запретить. Но как можно запретить течь реке? Все равно вода пробьет дорогу. Мы, по сути, консервируем состояние и неправильно с ним обращаемся. И в итоге мы вырастаем, шлюзы наши абсолютно забиты. Мы их даже открыть не можем. Так и ходим, как запаянные кастрюльки со злостью, пока не взрываемся.

В возрасте около 8 лет у детей начинается период латентного психо-сексуального развития, вот с этого момента и могут уже случаться ситуации травли. Где-то в третьем классе я прихожу к учителям и родителям и рассказываю, что до этого ваши дети дружно жили вместе. А теперь они, возможно, будут пробовать дружить против кого-то. У мальчиков это часто происходит в виде драк. У девочек все жестче, они объединяются в пары-тройки и выбирают кого-то для психологического давления.

А кто становится объектом травли?

— Это может быть кто угодно. Дети разные, у некоторых есть особенности, допустим, физические недостатки, кто-то заикается, кто-то полненький, кто-то некрасивый, кто-то говорит слишком тихо. Придраться можно к кому угодно. Причем одно дело быть объектом травли со стороны детей, но у нас сейчас дети часто становятся жертвами травли взрослых. Есть много случаев, когда родители решают, что какой-то ребенок в классе плохой, и начинают против него целую кампанию — иногда через своих отпрысков, иногда даже напрямую. Родители часто формулируют свою претензию так: "он тянет класс вниз", "из-за него наши дети недополучают". И вот такую травлю сложно остановить. Зачастую при таком раскладе для жертвы лучшим выходом становится переход в другую школу. Кстати, учитель тоже бывает в роли агрессора. Он говорит: "Я вам не нравлюсь, уходите в другую школу". Ребенок уходит.

Но это не решает проблему травли, правильно я понимаю?

— Да, учитель молниеносно находит новый объект для террора. Потому что травля — это не проблема только жертвы или только агрессора. Это проблема именно коллектива. А место пустым не бывает. И родителям я в таких случаях объясняю, что даже если ребенок, который вам не нравится, уйдет, то его место займет кто-то из ваших детей. И так будет продолжаться, пока люди не поймут, что это неприемлемо.

Что происходит с участниками травли?

— У жертвы может сформироваться паттерн жертвы — виктимное поведение. Иногда жертва даже может получать дивиденды от своей роли. Или происходит другое — ребенок закрывается, определяет для себя, что мир жесток и лучше в нем не быть. Причем способы самоизоляции могут быть самые разные, вплоть до суицида. Без помощи взрослых дети с этим не могут справиться. Очень важно помочь жертве не изолироваться, не отделиться от общества в целом. Нужно дать ребенку понять, что это проблема конкретной группы. Но многие родители даже не обращают внимания на происходящее с их ребенком. Такая вот родительская слепота.

А что с агрессорами?

— Агрессор получает опыт возвышения, реализует нарциссическую составляющую, которая становится обязательной частью идентичности современного подростка. Соцсети этому очень способствуют. У ребенка-агрессора есть несколько путей развития. Опыт инициатора травли закрепляется, и ребенок в дальнейшем становится, например, жестким начальником. Или где-то его "обламывают". Ведь агрессор — потенциальная жертва в будущем.

Это интересно описано у Бернарда Вербера в "Энциклопедии абсолютного и относительного знания". Автор приводит в пример эксперимент с крысами. Их поселили в закрытом пространстве на одном "острове", а еда находилась на другом "острове". Чтобы достать ее, нужно было переплыть по воде. Через какое-то время роли в этом сообществе распределились: две крысы стали агрессорами, заставлявшими двух других плавать за едой. Еще две стали париями. Их не кормили и игнорировали. Так роли распределились в трех террариумах. Дальше — интереснее. Когда из каждого террариума взяли только агрессоров, только изгоев и только "работников" и поселили в три отдельных пространства, то внутри новых групп снова сформировалась иерархия.

Агрессоры понимают, что они делают?

— Чаще всего они не называют это травлей. И даже не догадываются, что на такое поведение уходит очень много сил. А если мы тратим на что-то много сил, то, значит, их не хватает на другое. Как правило, такие дети плохо учатся. Им на самом деле некогда учиться, им нужно все контролировать. Ведь власть в группе необходимо удерживать, постоянно придумывая что-то новое. А деструктивные действия требуют много энергии. Что интересно, родители детей-агрессоров часто закрывают глаза на происходящее. Они уверены, что это проблема школы, пусть ее там и решают.

Самая интересная для меня категория — это созерцатели. Я много общалась с подростками, которые когда-то были наблюдателями травли. Они испытывают глубокое чувство вины постфактум. Им даже хочется вернуться в прошлое и что-то исправить, помочь ребенку, которого унижали. Все признаются, что испытывали жалость, но не могли помочь. Это такой опыт бессилия.

Почему они боятся помочь?

— Боятся стать жертвой. А ведь практика показывает, что если кто-то из авторитетов в классе вступается за ребенка, которого травят, то это может нейтрализовать буллинг. Но у детей есть страх замараться, стать такими же. Этот страх жестко и тотально действует на детей.

Во всей этой истории слабое звено — взрослый?

— Однозначно. Ситуация травли в большинстве случаев не может разрешиться без участия взрослого. Польский педагог Януш Корчак, например, считал, что драку разнимать нельзя. Любая остановленная драка возобновится. Это как огонь: здесь его затушили, а он в другом месте вспыхнул. Неоконченная драка — недореализованные импульсы. За дракой нужно наблюдать, чтобы соблюдались правила, чтобы обеспечивалась какая-то безопасность. Вот как раз с контролем у нас беда.

С одной стороны, учителя стараются не вмешиваться, даже если знают о буллинге в классе. Отчасти из-за душевной лени. Но есть и другая сторона. Сейчас родитель очень агрессивен по отношению к учителю, к любому, даже хорошему. Учителям ничего не позволено, и они соответственно предпочитает ничего не делать, потому что обязательно найдется кто-то, кто предъявит претензии.

С другой стороны, есть родители, которые не справляются. Более того, современные дети, как мне кажется, иногда становятся родителями своим родителям. Они вынуждены объяснять им очевидные вещи. Например, у меня в практике был случай, когда мама приходила и скандалила с детьми, обижавшими ее сына. А он ей говорил: "Мам, не приходи, ты же еще хуже мне делаешь". Он маленький, но понимал, что она совершает глупость. А мама хватала за грудки детей, трясла их, не справляясь со своей эмоциональностью. Ей бы с собой разобраться. Знаете, Агния Барто говорила, что если с ребенком что-то не так, то лечить нужно родителей.

Какие стратегии поведения могут помочь?

— Нет единых правил, многое зависит от психотипа самого агрессора. Например, попытки задобрить могут срабатывать, но дают краткосрочный эффект и не решают проблемы. Ко мне когда-то обратились родители, потому что их дочка уносила деньги из дома. Оказалось, что на них она покупала конфеты для одноклассников. И пока она им давала конфеты, они с ней дружили. Она получала неправильный опыт, что это работает. Но тут же получала и обратный — стратегия работает, только пока есть конфеты. У подростков нет внутреннего понимания, как выйти из опасного круга. Более того, они могут делать то, что, наоборот, провоцирует агрессора, как будто у них не срабатывает инстинкт самосохранения.

Почему так?

— Я недавно обсуждала этот вопрос с коллегой и у нас возникла такая версия. Наше общество много лет было во власти "русского мира", где жертва культивировалась. У нас не было программы спастись. У нас можно было погибнуть за какую-то непонятную идею, можно было пожертвовать миллионами. Это записано где-то на подкорке, и мы никак эту программу не можем переписать — нам нужно быть жертвой, в жертве много геройства. Вот, например, есть мать-одиночка, активная, работающая. Ее никто не пожалеет, никто не подставит плечо — гребет и пусть гребет. А клушу, которая просто сидит с жалостливым лицом, пожалеют.

Еще нам не хватает правил, что делать если. Наши дети не знают, как себя вести в самых разных ситуациях: если потерялся в лесу, в метро, в другой стране, если обсчитали на кассе и так далее. Неплохо чтобы в школе появились такие предметы жизневедения.

Вы работали психологом в школе. Как вам удавалось справиться с буллингом?

— Только благодаря личному вмешательству. Я говорила с детьми, причем вмешивалась не с позиций обвинителя, а пыталась установить диалог, чтобы для начала обозначить проблему. Но они должны были сами своими ответами на вопросы ее назвать.

Травля в каких-то коллективах есть, а в каких-то нет, почему?

— Если травли нет, значит, есть неравнодушный взрослый и установленные правила. Их наличие снижает тревожность у подростков. Мы уже говорили, что в любой группе есть распределение ролей, важно, чтобы этот процесс был с плюсом. Учитель знает сильные стороны учеников, и если он умеет грамотно их отметить, то это очень позитивно для группы. Тогда у детей не будет желания самоутвердиться за чужой счет, найти "козла отпущения".

Есть такой метод, который когда-то использовала учительница-американка. Она попросила своих детей написать о каждом в классе что-то хорошее. Потом систематизировала информацию и каждому выдала листик со списком их позитивных черт. И оказалось, что дети хранили его очень долго после выпуска. А у нас все базируется на негативе — ругать привычнее. Сам учитель вместо того, чтобы искать хорошие стороны ребенка, стимулирует других к буллингу: "Скажите ему, хорошо ли он ведет себя?" Акцентируя на плохом, мы плохое и вызываем. Все в глазах смотрящего.

С семьи, кстати, тоже нельзя снимать ответственность. Она в этом плане играет большую роль. Ведь с жертвами травли часто ведут себя как с жертвами изнасилования: она шла в короткой юбке, поэтому сама виновата. Но каким бы ни был другой человек, мы не имеем права на насилие. Мы можем защищаться, но проявлять агрессию только потому, что человек кажется нам не таким, не так одетым или еще что-нибудь, неправильно. Родители просто не говорят об этом с детьми. Они часто вообще не знают, чем живут их дети-подростки.

• Читайте также: Город — большой, я — маленький. Как в Киеве обучают детей безопасности

А что делать родителям ребенка, который стал объектом травли?

— Я точно знаю, что не нужно делать. Не нужно идти и разбираться с детьми. А именно это хотят сделать и делают многие родители в случае буллинга. Это запрещенный прием, он ужасен для ребенка-жертвы, потому что означает еще большее унижение. Важно найти в школе доверенное лицо, которое не проигнорирует вас, а будет готово поучаствовать в решении проблемы. Это может быть психолог, классный руководитель, член администрации, который сможет провести беседу с детьми. Главное, чтобы все не закончилось просто разговором с доверенным лицом, который расползется по школе, как жирное пятно.