Пропал ребенок. Как в Украине ищут пропавших без вести детей

Днепр. Поздний вечер 25 января 2017 года. В школе №21 не протолкнуться. Здесь организовал свой штаб волонтерский отряд "Поиск пропавших детей". Две сотни добровольцев ищут десятилетнюю Алису. Ее должны были забрать после занятий гимнастикой, но девочка исчезла, телефон молчал. Родители обратились в полицию, а тем временем в сети разошлось сообщение с просьбой о помощи.

История первая. Алиса

Последний раз Алису видели выходящей из школы. На записях видеокамер видно, что она дошла до ближайшего перекрестка. Больше информации не было. Вадим Цымбал — бывший сотрудник правоохранительных органов и один из координаторов поисков Алисы. Поисковым волонтером он стал после выхода на пенсию и уже год участвует в операциях. Таких было до двух десятков, но эта — самая масштабная.

— Заявку на нашем сайте я увидел в 9 вечера. Мы сделали СМС-рассылку для наших участников о срочном сборе. Когда я через два часа приехал в пункт сбора, там уже были четыре десятка машин. Люди испугались, что ребенок мог оказаться в беде. Скорее всего, сработало то, что девочка маленькая, семья позитивная. В основном ведь мы сталкиваемся со случаями, когда дети сами уходят из дому из-за проблем с родителями. И чаще всего это подростки 14-16 лет.

Мы предположили, что девочка исчезла где-то по пути из школы домой, а семья живет за городом. Поэтому территория поиска была большой — несколько десятков километров. Местность поделили на сектора, в каждый из них направили экипажи, назначили старших в секторах, которые должны были оставаться на связи. Сначала я пытался совмещать функции поисковика с координатором, но в какой-то момент это оказалось невозможным. Людей было много, постоянно приезжали новички, которых нужно было подключить к процессу. Первые часы поиска царили хаос и неразбериха.

Конечно, работала и полиция. И мне как бывшему сотруднику правоохранительных органов было обидно, что они не воспользовалась ситуацией. Не было человека, который бы общался с волонтерами. А у нас не имелось полной информации. Никто из нас не поговорил с родителями. Потом уже, когда поняли, что все проверили, и у нас наступил кризис жанра, мы нашли их и начали задавать вопросы.

Алису обнаружили ближе к часу ночи. Ее нашли там же, где был штаб поискового отряда, — в школе. Она туда вернулась, чего не заметила охрана, и заснула возле шкафчика под лестницей. Если бы осмотр последнего места, где ее видели, сделали тщательно, всей этой ситуации вообще не было бы. Но хорошо, что нашли. И хорошо, что люди оперативно откликнулись на просьбу о помощи.

Мы же для себя сделали несколько выводов: для масштабных поисков с участием сотен людей нужно владеть всей возможной информацией и иметь четкий алгоритм действий плюс удобный канал связи. Был и еще один позитивный момент. После истории с Алисой полиция вышла на нас с предложением разработать конкретный механизм сотрудничества.

Во время поисков девочки база волонтеров расширилась. Но они столкнулись и с обратной стороной этого отклика. Увидев, сколько людей пришли на поиски, некоторые решили, что так бывает всегда, а значит, их помощь впредь не нужна. Но обычно происходит как раз по-другому. Активное ядро в группе — 30–50 волонтеров. При этом не все и не всегда участвуют в поисках, иногда они проходят силами 10-20 человек.

История вторая. Полиция

Алисе и ее родителям повезло: девочка попала в число 80% пропавших детей, которых, по статистике, находят в первые же сутки после исчезновения. Эту цифру озвучивают все, кто занимается поиском. Игорь Бутко тоже. Он — главный инспектор отдела ювенальной превенции Национальной полиции Украины. Так с 2016 года стала называться криминальная полиция по делам детей.

В первые 24 часа поиском занимается именно этот отдел. Стандартная процедура выглядит так. На обращение в полицию выезжает оперативная группа (сотрудник ювенальной превенции, следователь, участковый, может быть и представитель уголовного розыска). Они опрашивают родителей про обстоятельства исчезновения ребенка, берут предметы личной гигиены, чтобы был образец ДНК, выясняют телефоны, проверяют электронные ящики.

— Главное в розыске — получить максимальную информацию о ребенке, — рассказывает Игорь Бутко. — Например, недавно был случай. Мальчик написал записку: "Я не хочу с вами жить. Вернусь, только когда напишу заявление о лишении родительских прав матери". Ну что от этой мамы можно узнать? Иногда в доме даже фотографии нормальной нет, а свои фото в соцсети ребенок удалил. И тут важно, как сработают сами сотрудники. Они должны знать, как кого опрашивать, с кого начинать, как с теми же родителями говорить. А то часто слышишь в ответ: "Я ничего не знаю. С кем дружит, не знаю". Тогда начинаешь выяснять: "Но вчера же кто-то приходил?" — "Да, какая-то девушка". — "Опишите ее". И оказывается, что это, например, одноклассница.

В 90% случаев дети сами уходят из дома. В основном это подростки 14–18 лет из неблагополучных семей, которые бегут от насилия или сложных отношений с родителями. Если ребенка не находят в течение суток, полиця открывает уголовное производство по статье 115 "Умышленное убийство" Уголовного кодекса. Это существенно расширило возможности самого розыска.

— Реагировать на подобные случаи мы стали гораздо быстрее, — объясняет Бутко. — Есть тяжкое преступление, оно сразу оказывается на контроле следователя, начальника отдела полиции. К поиску, в зависимости от ситуации (например, на дворе зима, а ребенку 6 лет), могут привлечь весь личный состав отделения полиции и дополнительные силы. Оперативные подразделения быстро получают решение суда на проведение негласных следственно-оперативных действий. Это, например, позволяет определить, где находится мобильный телефон ребенка, получить распечатку телефонных звонков. Раньше мы тратили на такие вещи больше времени.

Когда-то к этим изменениям в системе поиска детей подтолкнула трагедия, произошедшая в Севастополе. 4 января 2011 года в городе пропали две подруги — десятилетняя Настя Балябина и одиннадцатилетняя Таня Мизина. Их тела нашли почти через месяц.

— Это на моей памяти был самый резонансный случай. Милиция в рапортах писала, что свидетели видели их в разных районах города. А в итоге, когда нашли девочек убитыми и начали проверять информацию, она оказалась неправдивой, — вспоминает Бутко. — Детей искали халатно. Умерли они через три недели после исчезновения.

Ежемесячно в полицию поступает в среднем 400 заявлений о пропаже детей. Всего в 2016 году их было 5928. Из них 4719 детей нашли в течение первых суток. По сравнению с 2015 годом количество заявлений об исчезновении увеличилось на треть.

— Сложно сказать, какая конкретно причина к этому привела. Может, стали больше заявлений регистрировать, вместо того чтобы игнорировать, — рассуждает Игорь Бутко. — Возможно, всплеск связан с непростой экономической ситуацией. Были ведь случаи, когда ребенок писал: "Я от вас ухожу, хочу жить сам, вы мне даже мобильный телефон не смогли купить". Сейчас много обращений поступает из Донецкой области. А может, всплеск в прошлом году — это просто сезонное увеличение, и в 2017-м цифры снова снизятся. Так или иначе мы делаем упор на то, чтобы найти ребенка в первые 24 часа.

Главное, что этому может помешать сейчас — дефицит людей.

— Мы реформировались, многие сотрудники из криминальной милиции по делам детей или ушли на пенсию, или перевелись в другие подразделения. Сейчас нам не хватает людей, если учитывать, что работы не стало меньше, — говорит Бутко.

Если раньше в криминальной милиции по делам детей работали около 3 тыс. человек, то сейчас 1,3 тыс. В некоторых городах, например в Николаеве и Черкассах, вообще нет сотрудника.

История третья. Инна

Если за трое суток с момента исчезновения ребенка не находят, его поиск может затянуться. Если не находят в течение полугода-года, шансы уменьшаются до минимума. Из 65 детей, которые на 8 апреля 2017 года находятся в розыске, только 21 ищут с начала этого года, остальных — дольше. Среди них и Инна Лукьянович.

Летом 2011-го девятилетняя Инна гостила у бабушки с дедушкой в Киеве. 31 июля между 17:30 и 18:00 она, по словам родных, пошла на Соломенский рынок, чтобы купить карточки для пополнения счета мобильного телефона, и не вернулась. Последний раз ее видели проходящей мимо одной из АЗС. Девочку зафиксировали видеокамеры на заправке.

"Нужны добровольцы по поиску пропавшей девочки". Это объявление 23-летний киевлянин Алексей Карпенко, работавший тогда в дизайнерской студии, увидел на форуме автомобилистов. Ему и сейчас сложно объяснить, почему он отреагировал на него. Присоединиться к волонтерам было спонтанным решением.

— Не знаю, что именно больше всего зацепило меня в той истории, — говорит Алексей. — Помню, как мне бросился в глаза адрес, где жила девочка. Это совсем недалеко от моих родителей. Ну и еще у меня есть сестра. Ей на тот момент исполнилось 12.

К поискам я подключился на этапе прочесывания добровольцами Соломенского парка, который находился максимально близко к месту исчезновения Инны. Парк большой, и ребенку там легко потеряться — такой была логика организатора поисков. Но никаких зацепок это не дало, как не дало результатов и прочесывание совского кладбища, частных дворов и открытых люков.

В какой-то моменты мы начали цепляться за соломинки: а давайте еще на Лысой горе поищем. Строить из себя сыщика я не собирался, но назвался груздем, полезай в кузов. Когда я впрягся в эту историю, человек, инициировавший поиски и разместивший объявление на автофоруме, внезапно исчез. Вместе с ним мы успели встретиться с родителями Инны, и он больше не выходил на связь.

Прочесывания территорий ничего не давали, поэтому нужно было поднимать информационную волну. Чем больше людей в курсе случившегося, тем выше шансы обнаружить свидетеля и найти ребенка. Так я стал координатором группы поиска Инны в "ВКонтакте". А дальше началась цепная реакция, мне звонили со всех уголков страны — люди, якобы видевшие похожую девочку, очень много экстрасенсов. С тех пор, кстати, я им не верю. Они звонили и рассказывали: "Вижу ее в каком-то темном месте, она связана и плачет". Спасибо, конечно, но что делать с этой информацией? А потом я еще и оказывался виноватым, потому что отказывался проверить "информацию".

К группе "ВКонтакте" присоединились около 3000 человек. Мы разместили информацию о девочке на трех десятках бордов. Кто-то из добровольцев напечатал 50 тысяч листовок, которые потом расклеивали по городу. Резонанс был огромным. С одной стороны, активно подключились СМИ — телеканалы сняли много передач. С другой — была наша площадка, где собиралась вся информация по поискам, вплоть до записей с видеокамер. Думаю, сработал эффект вовлеченности людей. Если все это осталось бы на официальном уровне баз пропавших детей и ориентировок на досках поиска при райотделах милиции, вовлеченность была бы нулевая. Когда же организуется группа в социальной сети и там открыто обсуждают вопросы, предлагают версии, это работает.

Тесного сотрудничества с милицией у нас не получилось. Я несколько раз встречался со следователями и ездил с ними в село Гатное для проверки версии экстрасенсов. Но там никаких следов Инны не обнаружили.

В активной фазе волонтерские поиски продолжались два-три месяца. Но новой информации найти не удалось. Единственной зацепкой как была, так и оставалась видеозапись с автозаправки. И в итоге вся эта история обернулась против меня. Город — это и есть камень преткновения, с которого начался мой негативный опыт. Когда прочесывание не помогло, а распространение информации об Инне не помогло найти толковых свидетелей, люди в группе увлеклись версиями. Каждый считал себя сыщиком и экспертом, строил все новые догадки — забрали в рабство попрошаек, отдали на органы. Для себя я закрыл эту историю, когда начались нападки на меня лично — кто-то пытался выяснить адрес моих родителей, кто-то якобы обнаружил мою машину на видеозаписях. Поиск превратился в "срачики в интернетике" и в таком режиме просуществовал еще полгода.

Если в первые 3–4 дня прочесывание ничего не дало, все бесполезно. Наверное, это главный вывод, который я сделал из той истории. А еще — нельзя вовлекаться эмоционально. Если спаситель утопающего сам тонет в эмоциях, то он вряд ли будет чем-то полезен.

Потом "ВКонтакте" появились еще несколько групп, связанных с поиском Инны. Та, что была создана Алексеем Карпенко, до сих пор есть в соцсети. И время от времени ее участники задают там главный вопрос: "Ну что, нашлась девочка?" Инна до сих пор числится в базе пропавших детей. Алексей в поисках больше не участвовал.

Марина Луговая: "То, что ребенок ушел из семьи, это не значит, что в семье проблемы или ребенок какой-то не такой. Есть факт — он ушел и, значит, нужна помощь. На улице для детей всегда есть угроза"

История четвертая. Магнолия

"С вашей помощью на сегодня найдено 1385 детей", — сообщает баннер на сайте проекта "Служба розшуку дітей". Когда пропадает ребенок, очень важно максимально распространить информацию об этом. Эту функцию взяла на себя Служба розыска детей.

Год назад психолог Марина Луговая присоединилась к команде проекта, который в течение 15 лет выпускает телевизионные сюжеты о пропавших без вести детях. Сейчас по шесть роликов в месяц.

Придумал и реализовал идею режиссер Руслан Горовой, который в 1998 году пришел на телеканал "Магнолия-ТВ". Он сделал пилот передачи, а телеканал "1+1" согласился выпустить ее в эфир. То, что начиналось с одного сюжета на одном телеканале, выросло в большой проект — это горячая линия 116000, объявления в газетах, метро, на бордах, и, конечно, на ТВ. Телевидение остается самым эффективным способом коммуникации. "Служба розшуку дітей" сотрудничает с 34 общенациональными и региональными каналами.

— Наша задача — сообщить о том, что ребенок пропал, дать его приметы, рассказать, из какого он города, используя как можно больше ресурсов. А потом получить обратную связь на горячую линию. Все данные мы передаем в полицию, с которой постоянно на связи.

Обычно в проект попадают случаи, когда сами родственники обращаются с просьбой сделать ролик или о необходимости сюжета сообщает полиция. Если есть подозрение, что ребенка кто-то забрал или информации о нем слишком мало, или он маленький.

Бывает, ребенок уходит, например, из-за ссоры с родителями, на эмоциях, а потом уже вроде и хочет вернуться, но боится, что его будут ругать. Все затягивается на неделю, три, месяц. И чем дольше он находится на улице, тем сложнее ему вернуться. Он начинает сомневаться и накручивать себя: "А может, меня не ищут, а может, я никому не нужен, а может, без меня им лучше, а вдруг накажут, в тюрьму заберут".

Например, в сентябре 2016 года в Кировоградской области исчезла 16-летняя Света. Почти сразу мы сделали программу о ней. А звонок на горячую линию поступил только после новогодних праздников. Девочку увидели в одной из больниц Одессы. Она боялась возвращаться домой, потому что думала, что мама ее не поймет.

Видеообращение родителей всегда вызывает наибольший отклик. Это сигнал: ребенка ищут и ждут. Тем не менее иногда родители выжидают: может, он вот-вот вернется, может, не надо. Им страшно или даже стыдно. Люди элементарно могут бояться камер. У них горе в семье, а им в объектив нужно сказать эти непростые слова: "У меня пропал ребенок". Это как признать: "Я виноват". Мы не настаиваем, но стараемся объяснить, что делаем программы максимально нейтральными по отношению к родителям. Мы не рассказываем о причинах ухода. Будь то ссора с родителями, скандал в школе или какой-то криминал, все равно это ребенок и его надо найти.

Иногда ребенок-подросток хочет самостоятельной жизни и едет на заработки, есть дети, которым нравятся приключения, им хочется быть взрослыми, путешествовать. Помню случай. Ребенок давно пропал, не было даже его качественной фотографии. В соцсетях он все свои страницы удалил. Но каким-то чудом полицейским удалось найти фото. Мы разместили его, и на следующий день нам позвонили. Говорят: "Видели мальчика, он сказал, что у него нет родителей, что его поймали цыгане, заставили работать в поле, что в плену еще одна девочка". Эту информацию передали полиции. Те сразу выехали на место. Никаких цыган не было, а мальчика и правда нашли. Как оказалось, он приврал, что ему есть 18 лет, устроился на работу. Как раз на поле его и увидели. А потом ему пришло в голову приукрасить историю.

То, что ребенок ушел из семьи, это не значит, что в семье проблемы или ребенок какой-то не такой. Есть факт — он ушел и, значит, нужна помощь. На улице для детей всегда есть угроза. Некоторые случаи заканчиваются трагически. В прошлом году таких было семь. Поэтому мы всегда убеждаем родственников обязательно обращаться в полицию. В этом ничего страшного нет.

Сейчас "Служба розшуку дітей" при поддержке фонда "Відродження" разрабатывает программу профилактических мероприятий, которые будут проводить сотрудники полиции. Цель — предотвратить уход ребенка из семьи.

История пятая. Лиза

Если "Служба розшуку дітей" максимально использует ресурс телевидения, то сообщество "Пошук зниклих дітей" распространяет листовки в сети и на улицах, а если нужно, присоединяется к прочесыванию местности. История этого сообщества началась с поисков пятилетней Лизы Фомкиной, потерявшейся с тетей в лесу в Орехово-Зуево (Россия). Это произошло в 2010-м. Сообщение о Лизе пришло ночью киевлянке Елене Компаловой, когда она дежурила на хобби-форуме по мыловарению.

— Ко мне обратилась девушка с просьбой разместить объявление о пропаже девочки, — рассказывает Елена. — Больше недели я следила за этой историей день и ночь. Чтобы найти Лизу живой, не хватило двух дней. Я и сейчас вижу картинку перед глазами с места, где ее обнаружили. Меня это уже не отпускало, хотя раньше я никогда не обращала внимания на информацию о пропавших детях. Да, знала, что дети могут исчезать, что где-то есть "Магнолия", но спроси у меня, сколько пропало, я понятия не имела. А потом начала обращать внимание.

После поисков Лизы в России была создана организация "Поиск пропавших детей". Я заполнила анкету, и меня включили в их сеть волонтеров. Нас таких было трое из Украины. Мы распространяли информацию, потом мне установили компьютерную программу, и я уже могла согласовывать поиски. Я никогда не была ни психологом, ни сотрудником полиции, я экономист по специальности. И если бы мне тогда кто-то сказал, что буду этим заниматься столько лет, я бы не поверила.

В том же 2010-м, когда у нас появился некоторый опыт и было уже не так страшно, мы начали выстраивать подобную систему в Украине. На первых порах нам выделили раздел на российском форуме "Поиск пропавших детей". А потом у нас появился свой сайт, горячая линия. Сейчас наша организация входит в международную Ассоциацию поиска пропавших детей.

Официально мы зарегистрировались в 2012 году. Нам очень хотелось присутствовать на одном заседании суда. В Западной Украине погиб ребенок, в поисках которого мы дистанционно принимали участие. По нашему мнению, это был недосмотр со стороны учительницы. Ребенок учился в спецшколе, находившейся в нескольких населенных пунктах от его дома. Ему было шесть лет, первый класс. Учительница вывела детей погулять, но кому-то нужно было оказать медицинскую помощь. Учительница оставила ребят без присмотра, а мальчик в это время пошел домой. Упал в яму, где-то сутки пытался выбраться из нее, но так и не смог. Учительница на суде говорила, что ребенок неконтролируемый, склонный к побегу. Это очень злило.

Большинство детей находят в течение суток. Мы же работаем с теми случаями, когда за сутки уже перевалило, а ребенка не нашли. В основном это подростки. Они бегут и будут убегать, но это, конечно, совсем не значит, что им место на улице. Каждый поиск, который мы запускаем в работу, согласовываем с полицией, потому что по-разному бывает, а наше главное правило — не навреди. Мы мониторим ситуацию (у нас есть координаторы в разных областях Украины), когда нужно, выпускаем ориентировку на ребенка, печатаем и расклеиваем листовки или распространяем ориентировку в сети, собираем отзывы, а потом передаем их в полицию. От отзывов очень многое зависит, если ребенок исчез. Ведь он может оказаться далеко от дома. Мы не корчим из себя детективов, не пытаемся своей деятельностью заменить работу правоохранительных органов. Мы не расследуем, а просто помогаем.

Самые активные в организации — 20 человек. Дефицит людей ощущается, хотя анкет в нашей базе, конечно, гораздо больше. Человек высылает данные в порыве после какого-то поиска, а потом, когда нужна помощь в текущей работе, то оказывается, что у него уже другие интересы. Хотя если какой-то сложный случай, как мы его называем "красный код", то люди отзываются сотнями. Таких миссий, в том числе с прочесыванием местности, когда нужно координировать волонтеров, было за все время нашего существования с десяток. Дважды мы даже самолет аэроклуба поднимали для поиска мальчиков в Харьковской области. Все это ребята из аэроклуба сделали совершенно бескорыстно. Оба раза детей нашли, во второй раз малыш даже вышел на звук летящей машины. Был случай, когда маленький мальчик заблудился в лесу в Ровенской области — вышел со двора и пошел, а там болота. Нашли только его ведерко.

Каждый раз, когда погибает ребенок, это воспринимается очень болезненно. Я в таких случаях иду в тир и стреляю. Эту злость нужно куда-то девать. Но лучше хоть что-то делать, чем совсем быть равнодушным. Обратить внимание на ориентировку, позвонить, если видел человека, это совсем несложно. Правда, получается так, что котики в соцсети набирают больше лайков, чем фото пропавшего подростка.

Послесловие

Самый опасный миф о поиске пропавших детей — это убеждение, что обращаться в полицию можно только на третьи сутки после исчезновения ребенка.

— На улице с ребенком может случиться что угодно. Поэтому мы постоянно призываем: сообщать полиции о пропаже нужно сразу, особенно если ваш сын или дочка маленькие. Даже если ребенку 15-16 лет, его нет дома ночью, нужно сразу звонить. Днем ушел, не сказал куда. Не нужно ждать утра, потому что можно не дождаться, — говорит Игорь Бутко.

Родители нередко пытаются сначала искать ребенка своими силами. Но это только ухудшается ситуацию — время потеряно, на дворе ночь, свидетелей нет, опросить некого.

• Читайте также: Маленькие радости. Как украинские женщины борются за комфортное пространство для мам с детьми

— Я вижу проблему в коммуникациях между родителями и детьми. Родители не знают привычек ребенка, с кем он общается, чем увлекается. А ведь нужно просто разговаривать с ним, интересоваться его жизнью, — отмечает Бутко.

И не бояться звонить в полицию, если ребенок пропал.

Фото: Александр Чекменев