Политика

Слишком народный депутат. Зачем сотник Парасюк штурмует Раду

Самый известный сотник Майдана Владимир Парасюк хочет изменить Украину, став народным депутатом

Символ революции

Я хотел спросить Парасюка об этом давно: не жалеет ли он о том, что взобрался 21 февраля на сцену Майдана? Кто знает, если бы не его речь, экс-президент, возможно, и сейчас жил бы в Межигорье. При этом доллар стоил бы восемь гривен, Крым был бы украинским, а тысячи украинцев, погибших в Донбассе, в том числе лучший друг Володи — Тарас Брус, были бы живы.

— Я не раз спрашивал себя о том же, — признается Володя. — Главной целью нашей борьбы было определить врага. Теперь мы знаем, кто он, и внутри страны, и вокруг. Да, это трудно, это испытание и большие жертвы. Но что правильнее — вылечить болезнь или залечивать ее? Борьба продолжается, и мы должны пройти через все это. Теперь в этой игре мы перешли на высший уровень. Мы вышли на босса мафии. И можно сказать, что игра стоила свеч.

Он говорит сбивчиво, но искренне и эмоционально. Кажется, Володя пытается донести не столько до ума, сколько до сердца собеседника что-то плохо передаваемое словами. Фонарь на парковке на мгновение гаснет, Володя делает паузу. В этот момент я снова вижу его на сцене морозного Майдана, задыхающегося от волнения и кричащего сиплым, сорванным голосом, что "никакой Янукович не будет президентом целый год". Внизу волнуется человеческое море, на волнах которого плывут гробы с телами убитых майдановцев, а за спиной у Володи стоят молчаливые лидеры оппозиции. Это им он адресует хлесткие фразы: "Я не хочу начинать дурацкие разговоры, которыми нас здесь кормят уже два с половиной месяца! Я не верю в трудные политические процессы, о которых здесь говорят! Семьдесят семь человек сложили головы, а они договариваются!"

Его кодекс чести отдает максимализмом. Он похож на вожака подростков, который защищает одних — тех, кого считает хорошими, и наказывает других. Кажется, он ничего не знает "о коварстве героев и верности крыс", если цитировать лидера группы "ДДТ" Юрия Шевчука. Откуда он такой вообще взялся?

Родина — Майдан

Символично, что Володя Парасюк родился в селе Майдан Львовской области. Потом с семьей переехал в Новояворовск, где прожил 23 года, а уже после этого во Львов. Сам он утверждает, что всем обязан отцу, который всегда был рядом: и в учебных патриотических лагерях, и под пулями "Беркута", и в зоне АТО.

— Отец всю жизнь проработал водителем, при этом много читал, интересовался историей, — говорит Володя. — В Западной Украине почти в каждой семье кто-то воевал в ОУН-УПА, и моя — не исключение. Отец часто пересказывал мне то, что слышал от родных о героическом сопротивлении. Главное, что он дал нам с сестрой, это любовь к родине.

Читайте также: В Верховную Раду проходят семь партий

Сегодня Парасюку 27 лет — возраст, когда юношеские искания у большинства позади, а дело жизни — впереди. В его биографии есть такой эпизод: три недели будущий сотник прожил в Креховском монастыре. Выбор профессии тоже был непростым. Вначале он поступил во "Львовскую политехнику", откуда вскоре ушел. Потом на факультет электроники Львовского университета имени Франко, но понял, что и это не его, — перевелся на экономический. Чтобы сдать дополнительные дисциплины, взял отпуск. Вторую академку пришлось оформить из-за разрыва мениска — студент Парасюк получил травму, играя в футбол. Во время учебы приходилось подрабатывать, тогда же приобрел первый предпринимательский опыт.

— Сначала был администратором в строительной фирме, — вспоминает Володя. — Потом с товарищем основали небольшой бизнес по монтажу пластиковых окон. Около года занимались этим, пока не начался кризис. Но мы успели собрать деньги и купили, правда, не без помощи родителей, видеотехнику. После этого открыли свою студию.

Защитить диплом Парасюку помешал Майдан. Ему было куда возвращаться после победы — университет, бизнес во Львове. Но Володя выбрал войну.

Война

Фото: Павел Паламарчук, Фокус

К знакам военного отличия Володя безразличен, как и к званиям на Майдане, где так и не стал официальным сотником Самообороны. Полушутя он говорит, что ему, кажется, "что-то там присвоили". Именной кортик, торжественно подаренный в госпитале министром внутренних дел Арсеном Аваковым за мужество и храбрость, не наполняет его гордостью. Без сожаления Володя говорит и о том, что сейчас он уже и не ротный командир, поскольку роту расформировали. Сожаление появляется, когда он рассказывает о причинах расформирования: одни бойцы погибли, другие ранены, третьи в плену.

— Почему я пошел воевать именно в батальон "Днепр"? Потому что это был первый в Украине добровольческий батальон. Когда мы с другом Тарасом приехали в Днепропетровск на парад вышиванок, нас пригласили в Штаб национальной обороны Днепропетровской области. Там комбат Юра Береза предложил вступить в его батальон. Через три дня мы уже выехали на защиту Красноармейска. Мне смешно, когда "Днепр" называют частной армией Коломойского. Если человек помогает нам, мы ему благодарны. Вот и все.

На мой вопрос, правда ли, что в "Днепре" добровольцам платят до 10 тыс. грн в месяц, отвечает:

— Насколько я знаю, даже до 14 тысяч. Но мы с отцом и с еще несколькими бойцами от зарплат отказались. В пользу украинской армии. Нас кормят, поят, одевают — что еще на войне нужно?

Я вспоминаю фронтовые посты Парасюка в "Фейсбуке". В них он писал об аде, в котором оказались бойцы, о проблемах с обеспечением и о предательстве генералов. Не удерживаюсь от вопроса, было ли страшно на войне? Вопрос безобидный, но мой собеседник реагирует эмоционально:

— Ты хочешь знать правду?! — взрывается Володя, и мне кажется, что в горле у него лопается какая-то струна. — Что черное — это черное, а белое — это белое!? Страшно, что мы никогда здраво не оцениваем ситуации. Погибло сто человек, а нам говорят — трое. Да выйдите и скажите, что погибло сто человек, пусть полетят головы, пусть поднимется шум. Тогда мы начнем реально смотреть на вещи и больше не будем повторять прошлых ошибок. А так… Под Иловайском погибло больше пятисот человек, а не 103, как утверждает пресс-центр АТО. Я собственными глазами видел, как сгорел автобус, в котором ехали тридцать бойцов.

Плен

Так же эмоционально Володя вспоминает плен.

— Мы с Тарасом рассчитывали выскочить из котла на машине вместе с медиками. Но под Новокатериновкой нашу машину расстреляли. На пробитых колесах мы вышли из-под обстрела, но далеко уйти не могли. Пришлось принять бой. Я выпустил двенадцать магазинов. Потом мы вынесли восьмерых раненых и я пошел смотреть, что творится в лесопосадке неподалеку. Тарас меня прикрывал. Я прошел совсем немного и увидел российских солдат. Они меня не заметили, их легко можно было перестрелять или забросать гранатами. Но Бог дал мне мудрость принять другое решение. За спиной были раненые: что стало бы с ними, если бы на то место пришли однополчане убитых мною россиян? Когда один из солдат увидел меня, я сказал ему: "Мы сдаемся". Потом рядом разорвалась граната, и меня зацепило осколком.

Парасюк свирепеет, когда я уточняю детали:

— Как я понял, что это именно российские военные? Не делай из меня дурака! Они ж от нас ничего не скрывали, рассказывали, где в России служат. Это их офицеры заявляли, что они ополченцы, но когда офицеры уходили, солдаты снова рассказывали о своей службе в России. То, что они в Украине, а не на полигоне в Ростове, как их убеждало начальство, шокировало их. Поэтому они относились к нам, пленным, можно даже сказать, дружелюбно.

Читайте также: Открыто 11 уголовных производств по факту подкупа избирателей

Его не узнали — это и спасло. Воспользовавшись "дружелюбностью" российских солдат, он незаметно закопал свои документы и разбил телефон. На шею нацепил окровавленную повязку и потом говорил, что не может поднять голову из-за ранения. В какой-то момент Володя услышал свою фамилию: среди пленных искали именно его. Но кто-то из бойцов ответил, что Парасюк убит, и поиски прекратили. Вскоре его и еще две сотни бойцов обменяли на пленных сепаратистов. В плену он пробыл три дня.

— Самое страшное, что я потерял Тараса, — продолжает Володя. — Когда вернулся на то место, где расстался с ним, нашел только обгоревшее тело. Не знаю, он ли это был. Я готов отдать все, только бы Тарас был жив.

Фонарь над нами гаснет.

Перемирие

Фото: УНИАН

О перемирии Володя говорит с раздражением, будто спорит одновременно с несколькими оппонентами, отвечая на незаданные вопросы:

— Мы ведь ничего толком не сделали, не побороли коррупцию и предательство в вооруженных силах, а уже подняли руки. Как можно стоять у ворот переполненного военного склада и говорить: там плохие старые бэтээры, пусть себе стоят. Давайте посмотрим, может, из десяти машин можно собрать одну? Когда в Киеве проходил парад военной техники, мы в Иловайске воевали с автоматами и гранатами против танков.

Я хочу сказать, что от техники, стоявшей тридцать лет на приколе, пользы мало. Но останавливаю себя. У Володи своя правда, окопная:

— Для чего 24-я бригада удерживала днем и ночью позиции в Зеленополье в течение месяца? — возмущается Володя. — Если это стратегический объект, бросайте туда все силы. Военкоматы сначала объявляют мобилизацию, но по факту берут лишь единиц. Был момент, когда мы могли поставить все точки над "i". Когда в "ДНР-ЛНР" закончился человеческий ресурс — граждане Украины, которые отстаивали какие-то дебильные идеи, Путин понял, что теряет Донбасс, и использовал вооруженные силы своей страны. А украинский генерал Петр Литвин в это время полностью открыл свой сектор и пропустил российские войска под Иловайск. Что, наши не могли сдержать наступление россиян? Чепуха. Под Зеленопольем же держали. И не кричали: "Мы не можем!" Если ты генерал, должен отдать жизнь за свою страну, но защитить ее. Почему-то рядовые шли на фронт с этой мыслью, а генералы — нет.

Читайте также: Демсилы согласились выдвинуть единого кандидата против мажоритарщиков

Мы снова возвращаемся к теме о перемирии. Володя забрасывает меня вопросами:

— Скажи, для чего люди умирали? Почему я потерял Тараса? Недавно во время перемирия погиб доброволец, ювелир из Каменка-Бугского района Львовской области. За что он погиб? Ему не разрешили стрелять во врагов, а тем разрешили. Кто ответит за эти смерти? Посмотри, что делается на передовой: ребята стоят за свои семьи, за свою религию, за свою землю — за все что угодно, только не за президента и не за политиков. Скажи мне, знаешь ли ты хоть одного человека, который считает, что наш президент — охренительный пацан, который горой стоит за украинский народ и который все делает правильно?

— Возможно, я такой человек, — замечаю осторожно.

Володя поражен, кажется, искренне.

— Ну ты даешь!

Политика

Фото: Павел Паламарчук, Фокус

Пытаюсь сменить тему разговора:

— Скажи, тебе предлагали места в избирательных списках?

— Предлагали, все проевропейские партии. Одни выходили на меня напрямую, другие через друзей и знакомых. Конечно, предлагали деньги. Самая большая сумма, которая озвучивалась, — два миллиона долларов. Тот, кто предлагал мне ее, еле ноги унес.

— И все же. Почему ты идешь в Раду по мажоритарке, а не присоединился к одной из партий? Снова выходит, там, где два украинца, три гетмана?

— Я стоял на Майдане за идеи, и за них же гибли ребята в Донбассе. Как я после этого могу вступить в партию, в которую входят одиозные личности? А ведь в каждом партийном списке есть люди, к которым у меня есть вопросы. Особенно не в первой десятке, а во второй. Я хочу оставаться независимым, не хочу верить в каких-то лидеров.

В голове вертится вопрос: готов ли Володя к циничной политической борьбе? Но понимаю, что формулировка слишком общая, потому спрашиваю о другом:

— Люди часто требуют от мажоритарщиков ремонта дорог, строительства детских площадок и так далее. Что будешь делать?

— А нам станет от этого легче жить? Моя цель не строительство церквей и школ. Я хочу изменить сознание людей, поменять отношение народа к власти и власти к народу. Чтобы люди сами следили за тем, по каким они дорогам ездят. А я им в этом помогу. Люди должны понимать, что не придет мессия, который сделает все дороги ровными.

— Работа в Раде — командная игра, чтобы добиться чего-то, нужно объединяться. С кем будешь объединяться?

— Во-первых, я говорил с людьми, которые, как я, баллотируются по мажоритарным спискам. Их много, и возможно, что все мы объединимся. Во-вторых, принимая решение о том, чтобы идти в Раду, я встречался с кандидатами в депутаты. Многие из них признавались, что используют партии только для того, чтобы попасть в парламент. А потом они эти партии оставят. Я рассчитываю и на них.

Так. Озвучивание планов по объединению с "тушками" — не лучший месседж во время избирательной гонки. Заподозрить Парасюка в цинизме сложно. Проще — в наивности. Неизвестно, какой из этих двух грехов для политика больший.

Читайте также: Предварительные итоги выборов в Раду станут известны 29-30 октября

— Депутатство предполагает работу над законами. Ты готов к этому?

— В Верховной Раде законотворцев всегда было мало. В основном были те, кому парламент нужен для достижения личных целей. Я понимаю, что этот парламент будет очень горячим. Сейчас нужны волевые решения. И пусть одни пишут законы, а остальные — проталкивают их. Пусть даже силой. Все равно кому-то это нужно делать.

— Сейчас тебя знают как героя Майдана и войны. Но в политике на тебя неминуемо выльют море грязи. Ты готов к этому?

— Я не держусь за образ героя. Всем ведь не угодишь. К примеру, мне кажется, что я сейчас и тебе не угодил. Ты задаешь мне очень сложные вопросы.

Володя торопится — через пятнадцать минут ему надо быть на телевидении. Разговор с ним оставляет сложное послевкусие. У Парасюка нет четкой политической программы, которая есть, к примеру, у Яроша. Володя, конечно, остается гласом народа, но этого мало. Он симпатичный человек, и мне бы не хотелось, чтоб он превратился в политическую реинкарнацию бабы Параски. Она, помнится, наивно пыталась помирить Витю и Юлю, не понимая, какая пропасть их разделяет. Парасюк хочет изменить Украину, став народным депутатом. Но он понятия не имеет о том, как создаются законопроекты, не подозревает о важности кулуарных договоренностей, не осознает всю силу крупного бизнеса.

Фонарь гаснет и долго не включается. Прощаемся мы в темноте.