Гитлер плакал над Чайковским, но пропагандировал Бетховена и Вагнера, — Алексей Ботвинов

Алексей Ботвинов — украинский пианист, которого знает весь мир. Большую часть времени Ботвинов проводит в Европе, но всегда возвращается домой, в Одессу. В 1990-е, как и многие талантливые музыканты, он пробовал эмигрировать. Но оказалось, что за границей легко быть успешным, но сложно — счастливым.

Ботвинов производит впечатление человека, которому интересно все новое. Он много говорит о нестандартных подходах к классической музыке — о том, как соединить ее с современным искусством. Один из примеров такого объединения — его мультимедийный проект "Музыка любви". Но несмотря на все эти поиски, главной и самой сильной любовью Ботвинова остается музыка Рахманинова.

— Моя мама — пианистка, концертмейстер для вокалистов. Первое, что я помню в жизни, это утро, я просыпаюсь, и мама играет на пианино. К нам в дом приходили певцы, часто пели, и лет в восемь я услышал романс "Не пой, красавица, при мне" Рахманинова. Он меня поразил. Потом я захотел поиграть что-то из Рахманинова. Но ничего не получилось, и я бросил. Лет до 16 играл что-то другое, а потом начал готовиться к выступлению на конкурсе и снова сел за Рахманинова. Тогда и произошла вспышка. С тех пор к этому композитору у меня особенное отношение. Не знаю, почему именно он, просто чувствую, что Рахманинов — самый близкий и родной. У него такая славянская эмоциональность, не европейская. Более безбашенная, безграничная. Мне это близко.

КТО ОН

Известный пианист, народный артист Украины, президент и основатель Международного музыкального фестиваля Odessa Classics, артист и резидент Цюрихского симфонического оркестра, автор новаторских музыкальных проектов

ПОЧЕМУ ОН

С 8 по 12 июня пройдет музыкальный фестиваль Odessa Classics, организованный Ботвиновым

Вы начали выступать в 15 лет. Не было чувства, что детство прошло мимо?

— У меня все наоборот. В Одессе есть музыкальная школа имени Столярского. Она очень известная, и в семь лет меня привели туда на экзамен. Был огромный конкурс, и меня попросили спеть. А пел я плохо. У меня вообще нет голоса. Экзамен я провалил, и моя одесская бабушка, которая была главой семьи, два дня ходила задумчивая и говорила: "Ну ладно голос. Но не может такого быть, чтобы у моего внука и не было слуха". Она решила сама меня проверить. Села за фортепиано, а я стоял к ней спиной. Она нажимала на клавиши, и мне нужно было их угадывать. Я угадал все. Это значило, что у меня не просто есть слух, а он абсолютный. К тому времени, как мы это выяснили, набор в школу имени Столярского уже был окончен, и меня отдали в другую. Я абсолютно не чувствовал себя вундеркиндом, более-менее заметные успехи начались лет в 12.

У меня было нормальное детство, я играл в футбол, гулял, ходил в кино и театры, занимался фехтованием. Не было такого, чтобы я по пять-шесть часов в день занимался фортепиано. Максимум — два часа.

Я часто вижу, как родители давят на перспективных детей. Говорят им: "В 8 лет ты должен выиграть два международных конкурса и играть лучше, чем другие дети в школе". Это неправильно. При таком подходе дети перестают воспринимать музыку эмоционально, на первый план выходят престиж и успех. Детская психика к этому не готова, и в таких условиях редко у кого остается любовь к музыке.

У вас есть произведения, от которых вы так устали в детстве, когда учились играть, что теперь их ненавидите?

— Я не могу даже слушать "К Элизе" Бетховена. У меня вообще такое чувство, что он поиздевался над людьми этим произведением. Такие же отношения у меня одно время были с "Лунной сонатой", но, к счастью, это прошло.

Когда тебя в детстве много пичкают какой-то музыкой, это вызывает такую реакцию. Есть произведения, которые я раньше играл часто, потом они приелись, и я не мог их играть какое-то время. Например, Концерт №1 Чайковского. Я не играл его 15 лет, а теперь снова играю. Лет до 25 я обожал Шопена, а потом не играл его лет десять. До 35 я вообще не понимал Моцарта, и только потом начал его играть. Уже лет 20, как мне надоел Ференц Лист, я его не играю и не хочу играть. Хотя раньше я его обожал, он был моим кумиром. Наверно, это какая-то моя проблема, но теперь его музыка кажется мне поверхностной и неглубокой. Я не хочу играть то, что не вызывает у меня эмоционального отклика.

Что вы сейчас слушаете дома?

— Очень разную музыку, и не всегда классику. А даже если и классику, то не фортепианную. Ею я не могу просто наслаждаться, постоянно анализирую. Слушаю оперу, симфоническую, скрипичную музыку. Часто слушаю рок и джаз-рок. Люблю Radiohead, Garbage, U2, Coldplay. Иногда переслушиваю Led Zeppelin и Pink Floyd. Когда я был тинейджером, классика и рок-музыка 70-х годов для меня были равновесны. Из русского рока мне нравился "Аквариум" и "Машина времени". Я знал все песни "Кино", "Алисы", Жанны Агузаровой, "Телевизора", Гарика Сукачева. Постоянно ходил на концерты, когда два года учился в Москве.

А какой рингтон стоит у вас на мобильном телефоне?

— Garbage, Only Happy When It Rains. Классику в телефоне я не представляю.

Необходимость вспышки

Известно, что Гитлер очень любил музыку и даже плакал над фортепианными концертами Бетховена. Считаете ли вы, что высокое искусство прививает гуманизм?

— Гитлер любил не только Бетховена. Мало кто знает, что его любимым композитором был Чайковский. Он скрывал это. Так что плакал Гитлер над Чайковским, но везде пропагандировал Бетховена и Вагнера.

В Швеции даже проводили исследования о связи между классической музыкой и гуманизмом. В двух районах несколько лет приучали детей и подростков к такой музыке, а в остальных все оставили как есть. Потом выяснилось, что в тех двух районах действительно снизился уровень преступности и наркомании. В развитых странах это понимают и на государственном уровне поддерживают классическую музыку.

Что нужно делать и нужно ли что-то делать, чтобы полюбить классическую музыку? Например, насиловать себя Моцартом, если он не нравится?

— Нужно, чтобы один раз зацепило. Я слышал много историй, когда в трудную минуту человек вдруг слушал "Реквием" Моцарта или Концерт №2 Рахманинова, а потом начинал интересоваться классикой.

Конечно, есть разные варианты, как к этому прийти. Можно с детства играть на фортепиано и много слушать классику. Или прийти на концерт, где к классике подошли нестандартно. Я, например, занимаюсь этим последние пять лет. У меня есть проект с визуализацией, я ищу новые формы — сочетаю классическую музыку с театром, живописью, балетом. Мне кажется, только так можно зацепить молодежь. Им скучно просто прийти в филармонию, где все так чопорно. Им кажется, что это отстой, что это будет музыка от нафталиновых людей в париках. Нужно создавать другую атмосферу — как на рок-концерте. Тогда у молодежи может произойти эта вспышка, и они полюбят классику.

Знакомый делился своими впечатлениями от двух концертов классической музыки. Один был в филармонии, играли мэтры, и ему было скучно. Второй концерт был выпускным экзаменом для студентов консерватории. Они играли страстно, и знакомый был в восторге. От чего зависит эта магия, которая появляется на концерте?

— Когда для человека, который играет, музыка превращается в рутину, аудитория это чувствует. Никакой магии, никакого взаимодействия со слушателями в этом случае быть не может. Нужно играть каждый концерт, как самый главный в жизни. Неважно, сидят в зале 10 человек на частном концерте или 2000 в филармонии. Люди приходят на концерт за эмоциональной волной, а не для того, чтобы послушать, как профессионал играет музыку. Это можно и в интернете услышать.

Вы мечтаете о временах, когда на корпоративы и дни рождения олигархов будут приглашать не поп-звезд и юмористов, а пианистов?

— Да. Более того, во всем мире это уже происходит. Я часто играю частные концерты и корпоративы в Европе. Там это считается престижным, и если бизнесмен среднего уровня и выше не поддерживает как меценат пару каких-то проектов, он становится персоной нон грата в приличном обществе. Я жду, когда это время настанет у нас. До власти сложно достучаться, у меня больше надежды на бизнес-элиту.

В ближайшей перспективе это возможно?

— В принципе да. Я могу судить по своему фестивалю Оdessa Сlassics. В первый год было очень сложно достучаться до спонсоров. Но зато сейчас, во время подготовки ко второму фестивалю, начали происходить прекрасные вещи. Во-первых, нас поддержал Минкульт, а во-вторых, меценаты сами начали искать меня. Например, я расплачивался на кассе в супермаркете, и ко мне подошел незнакомый человек. Он меня узнал и спросил: "Не нужна ли вам помощь для проектов?" Теперь он один из главных партнеров фестиваля. Появились и другие меценаты. Некоторые даже говорят: "Неважно, будет ли наш логотип на афише фестиваля. Мы просто хотим поддержать вас". Это колоссальные изменения, которые произошли всего за год. Люди начинают понимать, что если сами не будут что-то делать, ждать помощи от государства бесполезно.

То, как люди воспринимают вашу игру, зависит от страны, в которой проходит концерт?

— Очень зависит. Недавно у меня был концерт в Бремене, и люди начали топать ногами. У нас так не принято, я сначала не мог понять, что происходит. Землетрясение? Негодование публики? Оказалось, что так немцы выражают восторг. Такое бывает и в некоторых странах Азии. Там вообще не аплодируют. Или топают, или молчат. Кстати, если в Германии во время концерта в зале стоит гробовая тишина, то в Испании очень шумно. Когда я давал там первый концерт, думал, что это просто провал. Все люди разговаривали друг с другом! Потом мне объяснили, что темперамент не позволяет испанцам сидеть молча, им нужно постоянно комментировать происходящее. Испанская и итальянская публика часто аплодирует стоя. Добиться такого в Германии очень сложно. В Украине слушатели ценят эмоциональность и могут простить какие-то огрехи в исполнении. У нас люди сидят тихо, если концерт удачный, а если не чувствуют эмоциональной связи с исполнителем, начинают разговаривать.

Музыка зависит от уровня счастья

Майкл Каннингем говорил, что когда садится писать книгу, всегда слушает музыку. Выбирает ее в зависимости от настроения своего романа. Это работает и в обратную сторону? Когда вы что-то читаете, у вас в голове начинает звучать музыка?

— Несколько дней назад я как раз играл в Одессе музыку Филипа Гласса из фильма "Часы" по роману Каннингема и его музыку по мотивам рассказа Кафки "Превращение". Был у меня и личный опыт связи литературы с музыкой. Как-то я начал читать роман Шишкина "Письмовник", и у меня в голове зазвучала "Элегия" Рахманинова. Эта сцепка романа и музыки так меня мучила, что я не мог спать. В итоге сделал театральный проект, который назывался "Письмовник. Элегия".

• Читайте также: Театр на чемоданах. Как немец Георг Жено стал в Украине Святым Николаем
  

Вы волнуетесь, когда выходите на сцену?

— Жизнь музыканта вообще очень нервная. Любой человек будет волноваться, если ему предстоит выйти на сцену перед тысячным залом. А если при этом еще и нужно сыграть сложнейшее произведение, представьте, какой это уровень напряжения. Когда я выходил на сцену на экзаменах в музыкальной школе, у меня было ощущение, которое когда-то описал виолончелист Григорий Пятигорский: "Перед каждым концертом я думаю: ну почему я не умер в детстве?" Постепенно это прошло, но волнение перед концертами все равно огромное. Зато потом появляется такое особенное состояние счастья. Не знаю, испытывал бы я его так часто, если бы не был пианистом?

• Читайте также: Почему в стране, где идет война, мы даем зарабатывать гражданам вражеского государства, — Ирма Витовская

Кстати, существует мнение, что люди искусства более продуктивны, когда несчастливы. Это правда?

— У меня было несколько больших кризисов. Один из них — в начале 1990-х, когда я решил эмигрировать. Приехал в Дюссельдорф, и вроде все было хорошо. Но через полгода я стал очень несчастным человеком, потому что началась ностальгия. И чем дальше, тем хуже. Состояние отражалось на работе, я чувствовал, что и в искусстве остановился и не могу развиваться. Потом вернулся, и наслаждение от музыки пришло снова. Поэтому я не считаю, что людям искусства нужно быть несчастными. Есть пример того же Баха. Он был успешен, счастлив в семье, у него было много детей, и он столько всего написал. Рахманинов был несчастлив в эмиграции, свои лучшие произведения он написал в России, где у него все было хорошо. Конечно, есть и красивые истории о талантливых, но несчастливых композиторах. Они романтичные и нравятся людям. Но на самом деле это только стереотип.

Фото: Александр Чекменев