Однажды в Америке. О чем знаменитый биограф Стивен Найфи рассказал "случайному попутчику"

64-летний Стивен Найфи — биограф. Он проницателен и внимателен к деталям, но только если речь об историях его героев. О себе светлоглазый писатель рассказывает менее охотно: "Мне повезло не натворить ничего, что могло бы заинтересовать биографов". Все, о чем он расскажет мне позже, будет опровержением этих слов.

Мы договорились о видеозвонке. У овдовевшего писателя сработал эффект "случайного попутчика", с которым он общается в первый и, возможно, последний раз в жизни. Перед которым нет смысла рисоваться и можно быть собой. Его рассказ — история о могущественной, но не всемогущей любви, о потерянном смысле и жизни после смерти.

КТО ОН

Лауреат Пулитцеровской премии, писатель, художник, бизнесмен

ПОЧЕМУ ОН

Двухтомник "Ван Гог. Жизнь", написанный Стивеном Найфи в соавторстве с Грегори Уайт-Смитом, вышел в русском переводе

До встречи с тобой

Родителей не выбирают только те, кто поленился дать своему аисту "на лапу". Не будь это шуткой, птицу, которая в 1952-м доставила Стиви в семью американских госслужащих, можно было бы заподозрить во взяточничестве.

— Одно из преимуществ расти в семье дипломатов — возможность увидеть мир. Мы побывали во многих европейских городах. Кроме того, я пожил едва ли не во всех американских штатах, — вспоминает Найфи. — С детства меня интересовали художественные музеи и все, что связано с искусством. Лувр я впервые посетил, когда мне было 10, Прадо — в 11.

Мать Найфи в совершенстве владела шестью иностранными языками. Но заметив, что сын равнодушен к языкам, она не стала требовать от него лингвистических подвигов. Вместо этого мальчика отправили учиться живописи. В Ливии его учителем стал талантливый голландский художник, а в Нигерии — сам Брюс Онобракпейя, один из патриархов нигерийской культуры. Найфи диктует его имя по буквам, подчеркивая, что он до сих пор жив и признан ЮНЕСКО "всемирным достоянием". Он рассыпается в похвалах наставникам, намеренно упуская главное — рассказ о своих персональных выставках, расхваленных арт-критиками.

Когда безоблачное детство осталось в прошлом, жизнь преподнесла Стивену первый урок: обстоятельства не всегда складываются так, как нам того хочется.

— Вам посчастливилось учиться в Принстоне.

— Да, но я попал туда случайно. Жизнь полна случайностей, заметили?

Юный Найфи отправился в Принстон с обидой — его не взяли в Гарвард. Парень был в ужасе: к этому поступлению он готовился полжизни, ради него корпел над учебниками и слыл зубрилой. Однако ни связи родителей, ни хорошие оценки не помогли: у Гарварда были квоты — сколько-то выпускников конкретной школы можно взять. Найфи в этот список не попал.

Тем не менее о Принстонском университете у моего собеседника остались теплые воспоминания. Правда, получив диплом, выпускник художественного факультета осознал очевидную в любых широтах вещь: его специальность — не то, чем можно зарабатывать.

Найфи решил получить второе образование, юридическое. Для этого он вновь постучал в двери Гарварда. Именно там, в стенах старейшего американского вуза, он встретит Грегори Вайт-Смита, в будущем лучшего друга, соавтора бестселлеров и партнера по бизнесу.

— Мы познакомились, когда нам было по 22, и на тот момент Грегу уже поставили диагноз — опухоль головного мозга. Мы знали, что людям с его проблемой отмерено несколько лет, не больше, — писатель говорит об этом спокойно, как о рутине, к которой привыкаешь.

Найфи и Смит были обречены заметить друг друга: начитанные, с похожим чувством юмора и амбициями, они тут же стали близкими друзьями и начали вместе писать книги. Стивен мог достать и проанализировать любую информацию, а Грег — переварить ее и превратить в интересный и легко читаемый текст. Парни начали писать книги, чтобы полученными гонорарами оплачивать учебу. Кроме того, студенты решили открыть свой бизнес. Единственное, чего точно не было в планах ни у Стивена, ни у Грегори, — по уши влюбляться друг в друга.

Сорок лет назад Штаты, мягко говоря, не приветствовали людей с нетрадиционной ориентацией. Возможно, парни так никогда и не решились бы на "неправильные", с точки зрения общества, отношения. Но лимит времени, о котором врачи предупредили Грега, заставил дорожить каждой минутой.

Паре долго удавалось всех дурачить. Что возьмешь со снимающих вместе жилье трудоголиков, которые регулярно выпускают книги, вроде "Как заняться любовью с женщиной", бестселлера, переведенного на 29 языков мира? По словам Стивена, об их тайне не догадывались даже родители.

На публичный coming out пара решится только в 1996-м, спустя 20 лет совместной жизни, когда за плечами будут биография Джексона Поллока, Пулитцеровская премия и многочисленные курсы лечения, призванные продлить жизнь одного из них.

Сенсация по имени Джексон Поллок

День, когда творческому дуэту сообщили о присуждении Пулитцеровской премии, стал одним из самых счастливых моментов для них.

А начиналось все с того, что в 1981-м Найфи с удивлением обнаружил: в Америке не было ни одного детального жизнеописания художника. Других дотошных биографов почему-то привлекали исключительно политики, военные и писатели.

— Работая над биографией Поллока, а позже и Ван Гога, мы просыпались с таким энтузиазмом! И сразу же приступали к работе над книгой. Каждый день я понимал, что найду что-то новое, какую-то неизвестную деталь из жизни художника, и к концу этого дня, — его голос дрожит и становится немного выше, — я прочту об этом в абсолютно идеальном тексте, написанном Грегом.

— Почему решили писать именно о Поллоке?

— Ну (рассеяно)… Что, простите? А, почему о Поллоке.

Собеседник послушно, как мальчик-ботаник, которым он когда-то был, перечисляет причины этого выбора: интересная биография Поллока, много живых современников и родственников, след в искусстве. Кроме того, именно Поллоку Стивен посвятил магистерскую работу, поэтому знал, с чего начинать поиски.

— Вы с Грегом рассчитывали получить за эту работу какую-то награду или приз?

— Интересно, что Грег действительно немного на это надеялся, — оживляется Найфи. — Не буду кривить душой — я об этом не думал, но знал, что в эту книгу вливалась необыкновенная энергия. Может, это хвастовство, но я считаю, что Грег, — его голос вздрагивает, — один из лучших писателей-документалистов своего поколения. Я много читал, поэтому могу оценить: проза, которая выходила из-под пера Грега, была изумительной.

Сам же Найфи "всего лишь" опросил более 800 очевидцев, связанных с Джексоном Поллоком. Некоторые интервью длились неделями — к примеру, для того чтобы детально расспросить Чарльза, одного из братьев художника, Стивен провел с ним три недели в Париже.

Когда редактор позвонил писателям, чтобы сообщить новость о Пулитцеровской премии, они ликовали. Но еще больше эмоций принесло общение с членами жюри.

— Они признались, что обсуждение заняло всего десять минут. Для нас это было очень важно. В особенности, потому что председателем комиссии был Дэвид Херберт Дональд, знаковая для американской истории личность и двукратный пулитцеровский лауреат. Нам намекнули, что он даже не предлагал сравнивать нас с кем-то еще. Мы так этим гордились.

"Мы", "нам", "нас" звучит так часто, что я начинаю верить в то, что беру интервью у двух людей. Правда, один на минуту вышел, поэтому второму приходится отдуваться за двоих. Кажется, вот-вот Стивен заявит: "А в этом вопросе Грег разбирается лучше меня, через пять минут мистер Вайт-Смит вернется и подробнее вам обо всем расскажет".

— Знаете, Поллока не так просто понять. Когда мы только приступили к работе, Грега нельзя было назвать его фанатом. Но чем дольше мы работали, чем внимательнее он присматривался к этим картинам, тем яснее понимал, что это великое искусство. До сих пор хватает людей, которые, увидев работы Поллока, говорят: "Что это? Да я и сам могу такое нарисовать!" или "Мой ребенок рисует не хуже". Но именно Джексон Поллок — один из самых сложных для копирования художников. Жизнь тех, кто попытается скопировать его работу, на время превратится в сущий ад.

— По вашей книге Эд Харрис снял фильм о Поллоке. Как вам эта работа?

— Мы с Грегом были в восторге от фильма. Байопики иногда получаются проблемными. Это о музыканте биографическую картину снять проще, потому что музыка вне времени. А живопись в некотором смысле статична, даже когда речь идет о Поллоке, чья работа над картиной была сродни танцу. Любой художник — сложная тема для режиссера. Но нам очень понравился результат.

Найфи признается: на церемонии вручения "Оскара" и у него, и у Грега были смешанные чувства. С одной стороны, они обрадовались, что картина все-таки завоевала золотую статуэтку: Маршу Гей Харден наградили за лучшую женскую роль второго плана. И при этом авторы огорчились, ведь Эд Харрис тоже был среди номинантов, но остался без награды.

Работа над биографией Поллока заняла 10 лет. Писатели держались на плаву благодаря средствам, вырученным от продажи предыдущих книг. Кроме того, часть гонораров была потрачена на еще один, не менее важный проект: восстановление Джой Коттедж в Южной Каролине. Этот 60-комнатный особняк на 12 спален был построен в 1835-м, в числе его первых владельцев — Уильям Уитни, один из самых крупных землевладельцев своего времени.

— Когда мы приобрели Джой Коттедж, нас захлестывал восторг. Для мальчишек — выходцев из среднего класса это было изумительное ощущение: мы стали владельцами важного для истории американской архитектуры здания общей площадью 6 тыс. кв. м.

Восстановительные работы по дому, а также хлопоты, связанные с открытием Best Doctors, компании, занимающейся выявлением сложных заболеваний на ранних стадиях, затянулись. Ремонт в Джой Коттедж закончится только через 25 лет, незадолго до смерти Грега.

Разрушители мифов

Все это время биографы искали панацею, которая помогла бы спасти Грега. Каждая новая операция и терапия истощали как пациента, так и его супруга, ни на шаг не оставлявшего своего спутника.

Писатели решили, что борьба с недугом не должна отбирать все их время. Чтобы не сойти с ума от бесконечных анализов и визитов к специалистам, они окунулись в новый проект. Выбор пал на Винсента Ван Гога.

Нидерландский постимпрессионист стал для исследователей испытанием. В 2000-м, когда Найфи и Вайт-Смит начали писать биографию Ван Гога, в мире отмечали 110-ю годовщину его смерти. Опрашивать было некого — людей, знавших художника лично, давно не было в живых.

— Изучить биографию Винсента мы смогли только благодаря письмам, которые он писал, в основном, брату Тео. Слава богу, Тео их сохранил. То есть нужно было обработать огромный архив семейной переписки: больше тысячи писем отца, матери, братьев и сестер к Тео.

Найфи опять берет паузу. Через минуту жалуется на языковой барьер: ни он, ни его соавтор не говорили на нидерландском, а письма членов семьи до этого проекта на английский не переводились.

Понимая, что на одних письмах серьезное исследование не постоишь, супруги прочли около 3000 книг. Среди них и то, что читал сам Ван Гог, и литература, связанная с ним художественными течениями, географическими локациями и социальными явлениями.

Для Грега и Стивена это исследование стало погружением в чью-то жизнь:

— Мы смогли забраться в его голову. Исследуя Поллока, мы рассказывали истории из его жизни и пытались понять, о чем он в этот момент думал. Но в случае с Винсентом мы знали, о чем он думал, потому что он писал об этом. Даже когда художник привирал или недоговаривал, мы могли догадаться, что он имел в виду и как все было на самом деле.

— Вас не смущало то, что Винсент Ван Гог — слишком известен, чтобы о нем можно было найти что-то новое?

— Нет. Как и в случае с Поллоком, у нас был критерий: чтобы мы были первыми, кто над этим работает. Если кто-то уже написал громадную детальную биографию художника, писать еще одну кажется, как минимум, напрасной тратой времени. Но такой биографии не было, поэтому я был уверен, хоть и не особенно об этом думал, что мы найдем что-то новое.

Мы, каждый из нас, потратили на этот проект по 10 лет, работали по 12 часов в сутки, 7 дней в неделю. Плюс у нас было 7 исследователей, 2 IT-специалиста и 11 переводчиков. За 10 лет мы сделали то, на что у среднестатистического писателя-биографа, работающего в одиночку, ушло бы 30–40 лет. И, конечно, благодаря технологиям дела продвигались гораздо быстрее. У нас была возможность оцифровать весь архив, чтобы работать с ним непосредственно на компьютере. Сто тысяч карточек с примечаниями, хранись они не в цифровом виде, а в бумажном, заняли бы несколько комнат.

Но не искусством единым. Если "десятилетка Поллока" ознаменовалась для пары приобретением и восстановлением Джой Коттедж, объекта из Национального реестра исторических мест, то во время работы над биографией Ван Гога пара наконец получила возможность узаконить свои отношения. Бракосочетание состоялось в 2011-м, после чего пара вновь вернулась к исследованиям.

Многочисленные детали, обнаруженные Найфи и Вайт-Смитом в ходе исследования, по-настоящему смогут оценить только знатоки Ван Гога. Однако было и то, чем биографы шокировали публику.

— По вашей гипотезе, Винсент не пытался покончить с собой. Как вы пришли к выводу о том, что это было убийство?

— Не было какого-то озарения. Мы не проснулись и не сказали: "Боже мой, он не мог покончить с собой!"

Все началось с вопросов. Как Винсент достал пушку? Все в округе знали, что он сумасшедший, ведь незадолго до этого Ван Гог отрезал себе ухо. Да и оружие в сельской местности было большой редкостью. Так откуда же у него пистолет?

И потом, хотя он и страдал от депрессии, его последнее письмо, за день или два до смерти, было оптимистичным, он заказал много красок. Люди, которые планируют суицид, не заказывают материалы на несколько месяцев работы, не пишут оптимистичные письма и не уходят с утра "в поля", чтобы порисовать.

А потом мы заметили, что никто так и не обнаружил ни пистолета, ни красок, ни кистей. Их нигде не было. Что случилось с его вещами?

Мы наткнулись на известную цитату Джона Ривальда, одного из величайших историков импрессионизма и постимпрессионизма, который в 1930-х побывал на месте смерти Ван Гога. Многие из тех, кто знал Винсента, были еще живы. От них исследователь узнал, что, по слухам, Ван Гог не совершал самоубийства, его подстрелили несколько местных хулиганов. Художник никому об этом не сказал, чтобы не разрушить судьбы этих ребят, и поэтому ответственность за случившееся взял на себя. Историка удивило то, что куда бы он ни пошел, везде слышал эту версию.

По словам Найфи, дальше события разворачивались еще стремительнее — насколько это наречие вообще применимо к неспешной исследовательской деятельности. Супруги наткнулись на интересное интервью: в 1975-м некий Нейт Сакроте признался в том, что когда-то вместе со своим братом издевался над самим Винсентом Ван Гогом. Как оказалось, родственнички подсыпали соль в кофе художника, подсовывали змей в коробку с красками, посыпали красным перцем его кисти для рисования. Кроме того, забияки просили своих подруг пофлиртовать с художником, так как знали, что это заставляет Винсента нервничать. А еще спаивали его.

Биографы сопоставили эту информацию со сплетнями о причинах смерти художника. По слухам, тех, кто подстрелил Ван Гога, тоже было двое. И самая главная деталь в этой истории — интервьюируемый заявил, что именно он был собственником пистолета, погубившего художника. Братья прекрасно стреляли – спустя годы после смерти Ван Гога одному из них даже присудят титул чемпиона по стрельбе. Получается, в городе Овер-сюр-Уаз действительно были хулиганы с пушкой, которые идеально вписывались в местную легенду. А вот с "официальной" версией возникли неувязки:

— Нам стало интересно, откуда вообще взялась версия суицида, — вспоминает Найфи. — Оказалось, что прямых доказательств этого не было. Предположение было взято из воздуха и попросту навязано людям из книг и фильмов в стиле фикшн.

Зато был известный противоречивый факт: доктора заявили, что пуля вошла в тело под необычным углом и в очень необычном месте — в брюшную полость. Мало кто из тех, кто пытается покончить с жизнью, стреляет себе в живот. Это может не сработать, это очень болезненно и сложно осуществимо. Поэтому мы и говорим: существует высокая вероятность того, что Ван Гог не стрелял в себя.

У новой теории сразу же появились сторонники и оппоненты. Последние, мягко говоря, не скупились на критику.

Стивен вспоминает, как после прочтения особенно острого выпада решил расставить все точки над "i", обратился за помощью к известному криминалисту Винсенту ди Майо. На радость пулитцеровских лауреатов, приглашенный эксперт заявил, что в случае с Ван Гогом нет ни одного шанса на самоубийство. По углу, под которым пуля вошла в тело, он описал, как нужно было бы держать пистолет, чтобы самому себя пристрелить — и это практически невозможно. Но, что более важно, криминалист обратил внимание на неизвестный писателям факт: в 1890-х бездымный порох использовался только для определенного стрелкового оружия, не для ручных пистолетов. При попытке суицида пистолет находится слишком близко к телу и при выстреле от вспышки вокруг раны должен был появиться огромный ожог. Но в отчетах докторов об этом ни слова.

Пересказывая в деталях новые обстоятельства ("фермерский дворик рядом с рекой", "пьяная потасовка") и чувствуя себя нужным, мой собеседник заметно оживился. Однако его бодрость улетучивается, как только мы начинаем говорить о характере Ван Гога:

— Вы не имеете ни малейшего понятия о страданиях, через которые ему пришлось пройти! Его пронизывало одиночество. Часто единственным существом, с которым он говорил за день, была официантка в кафе, где он заказывал обед. Он изголодался по общению с людьми. Кроме того, его состояние — не только душевное, но и физическое — было гораздо хуже, чем мы представляли. Эта тонкая творческая натура не могла смириться с тем, что ее окружало. Но она вынуждена была это делать, — последняя фраза звучит так, словно мы говорим совсем о другом художнике и его страданиях. Например, о самом Найфи.

— А вы? Вы довольны своей жизнью?

— И да, и нет (вздыхает). Я был доволен, потому что мне удалось достичь всего, на что я надеялся, потому что союз с Грегом был для меня всем. Разве не об этом мечтают все влюбленные? Среди моих знакомых нет ни одного, кто не считал бы, что мы с Грегом были счастливой парой. Да, нам повезло построить свой бизнес. В некотором роде у нас и выбора-то не было: мои картины продаются, но не по заоблачным ценам и не каждый день, а на занятии творчеством особо не заработаешь. Семье, которая 10 лет днем и ночью работала над новой книгой и оплачивала услуги переводчиков, айтишников и экспертов, нужно было еще на что-то жить. Пришлось позаботиться о стабильном доходе, создав юридическую платформу Best Lawyers.

Но вы задали вопрос о настоящем, а не о прошлом, верно? Именно потому, что наша жизнь была такой счастливой и продуктивной, последние три года без Грега — очень тяжелый для меня период.

Я всегда знал, что его жизнь оборвется рано, что он не доживет до 85: за годы совместной жизни он прошел через 13 операций на мозге и много курсов интенсивной терапии. С его диагнозом борются не дольше 5 лет. Грег продержался 40. После каждой операции он отсрочивал конец еще и еще, и я уже начал верить, что, может, ему предначертано стать долгожителем. Когда это все же случилось, было вдвойне больно.

Вайт-Смит прожил 62 года. Стивен ненадолго прерывается, чтобы выпить воды и продолжить: сейчас он пытается понять, как прожить остаток жизни без Грега. Ушел не просто супруг. Грегори был для него всем, кого только можно представить: другом, любовью, партнером по бизнесу. Найфи отчетливо понимает, что больше никогда не напишет большую книгу, не затеет ремонт дома. Эвересты, которые покорялись ради Грега, скрылись в тумане. Он больше не считает их чем-то важным.

Я пригласила на интервью двух мужчин, мы все время надеялись, что один из них опаздывает, но скоро явится. Теперь же и я, и Стивен чувствуем себя обманутыми: что-то помешало Грегу прийти.

Хваленая женская интуиция, которая должна была бы подсказать мне, что говорят в таких случаях, молчит. Не придумав ничего лучше, — да и кто сказал, что ваш случайный попутчик должен быть психологом? — вспоминаю первый попавшийся вопрос из своего списка:

— Однажды кто-то захочет написать вашу биографию. Какое название вы бы предложили?

Стивен Найфи неожиданно улыбается:

— Я бы сделал все, что в моих силах, чтобы отговорить человека от этой идеи. Биография — шаг к бессмертию. Ни я, ни Грег не могли бы похвастать тем, что вели жизнь, каждую деталь которой хотелось бы обессмертить на страницах книги. К тому же мне повезло не натворить ничего, что могло бы привлечь внимание биографов.