Честные ноты Алексея Когана. Куратор Koktebel Jazz Festival о музыке как иллюзии жизни

Кто он

Автор и ведущий джазовых радиопередач, арт-директор Alfa Jazz Fest (теперь Leopolis Jazz Fest). Представляет Украину
в Европейской джазовой федерации вместе с продюсерским центром Jazz in Kiev

Почему он

Является одним из кураторов крупнейшего в Украине джазового фестиваля Koktebel Jazz Festival. В этом году музыкальный форум отметит 15-летний юбилей 24–27 августа в Черноморске

Алексей Коган наиболее четко проявляется, когда рассказывает о музыкантах или гостях своих радиоэфиров, с которыми он делал передачи. Рассказы Когана похожи на джазовую импровизацию. Он помнит все детали: как посмотрел гость, с каким лицом произнес ту или иную фразу, как опирался на трость, какие стихи прочел. Особым интонированием ему удается создать в воображении собеседника картину происходящего. Будто слушаешь радиопьесу, герои которой оживают. Чарли Хейден с палочкой на своем последнем большом концерте во Львове, Михаил Козаков кладет цветы к памятной доске Виктора Некрасова, Оскар Фельцман напевает матерный вариант "Ландышей", Билли Кобэм танцует сальсу в киевском клубе "111", Мишель Легран рассказывает о Джоне Колтрейне.

Он называет себя подольским босяком, который оксфордов не оканчивал, но при этом обнаруживает остроту ума и глубину мысли, которыми мало кто может похвастать. Во время интервью Коган заговорил о фильме Андрея Тарковского "Сталкер". Вспомнил эпизод, когда герой Александра Кайдановского едет по рельсам на дрезине.

— Крупным планом седая прядь. Стучат колеса. Фоном звучит что? — спрашивает у меня Коган.

Я честно отвечаю, что не знаю.

— Увертюра к "Тангейзеру" Вагнера. Кто такой Тангейзер? — одинокий герой. Кто такой Сталкер — одинокий герой. Если есть музыкальное образование, это сразу можно вычислить.

Только этого мало

Человек, всю жизнь занимающийся делом, для которого предназначен, приближается к правде. Это так?

— У меня ситуация такая. Впервые я понял, что мне нравится джаз, в пятом классе, когда дядя дал мне записи Уиллиса Конновера (американский джазовый продюсер и радиоведущий передачи Jazz Hour на радио "Голос Америки". — Фокус). Конновер стал моим кумиром. Его называли символом антикоммунизма, хотя в своей передаче он не сделал ни одного политического заявления. Он был страшен для тоталитарных режимов, потому что давал людям возможность выбора. Потом я получил орден — "Крест за заслуги перед польской культурой". Такой же орден, как у моего кумира, я этим горжусь.

В детстве я учился играть на скрипке. Мой дядя, который сорок лет проработал в Оперном театре, говорил маме обо мне: "Ирка, он подольский босяк, он свою жизнь свяжет с музыкой, но скрипачом не будет". Он оказался прав. В детстве я был лучшим полузащитником в дворовой футбольной команде, лазил в дальние пещеры — я подольский парень и, как говорится, оксфордов и кембриджей не оканчивал. Потом было увлечение игрой на бас-гитаре, потом армия, танковые войска, потом я получил ожоги рук и все! Переквалифицировался в управдомы…

Что я понял за все эти годы? Я люблю джаз за непредсказуемость, за свободу, но мне в этом году 60! Я понимаю, что музыка — это очень красиво, но это иллюзия. Это не настоящая жизнь. А правда для меня — мои внуки. Я понял, что всю свою жизнь потратил на эту гребаную музыку (шучу, конечно), но есть такие вещи, как прогулка с детьми, как лес, как театр. Вот мой дом (мы разговариваем недалеко от Пассажа. — Фокус), а вот дом Богдана Сильвестровича Ступки, которого я знал тысячу лет, и ни разу, когда он был жив, так и не сходил на его спектакль "Тевье Тевель". Хотя он меня приглашал. И не раз…

Почему?

— Потому что был занят музыкой. А сегодня я об этом жалею. Сегодня его уже нет, и единственное, что я могу, — взять у Ларисы, жены Богдана Сильвестровича, видео и посмотреть… Я много должен своей семье, привыкшей жить рядом с человеком, который работает, когда все отдыхают, и отдыхает, когда все работают. Я же раньше работал на радио — ночником. Каждый Новый год делал халтуры. Сейчас я пытаюсь эти долги семье отдавать… Нет, я счастлив. Мне 60 лет, я занимаюсь любимым делом. На улице у меня берут автографы, таксисты узнают по голосу. Это клево. Я бы не хотел другой жизни. Но… Мы друзья с Авишаи Коэном. Я встречал его, когда он приехал во Львов на фестиваль. И вот мы едем в три часа ночи в машине и он говорит: "Музыка — это клево, но мои две дочки — это что-то". Есть другие радости, которые люди по-честному занятые своим делом, просто не замечают. А потом, когда замечают, выстреливает фраза моего любимого Битова: "Нет ничего печальнее ощущения счастья, которое посетило тебя слишком поздно"…

Что я еще понял к шестидесяти? Очень трудно делать фестиваль во время войны. Всегда найдутся люди, которые обвинят тебя в том, что ты не делал. Что ты делаешь фестиваль, который финансируют русские, — а это неправда. Это страшная неправда. (Речь о львовском Alfa Jazz Fest, который теперь будет проводиться под названием Leopolis Jazz Fest. — Фокус). Я сейчас понимаю слова своего деда, который прошел всю войну: "Сину, на війні правд багато. І в кожного вона своя". Я уже объяснял много раз мою позицию по востоку: да, Донецк — это Украина. Но для меня слезы матери бойца Национальной гвардии или волонтера, слезы матери погибшего мирного жителя и слезы матери сепаратиста одинаковы. Поэтому мне тяжело, я совершенно мирный человек по своей сути. Потому я так и люблю альбом Чарли Хейдена The Ballad Of The Fallen. Этот альбом Хейден сопроводил текстом: "Посвящается всем погибшим солдатам на всех войнах земли".

В новых туфлях

Что для вас джазовый фестиваль?

— Это неблагодарный труд, который нравится. Я когда-то привез из Америки майку с надписью "Нет денег, нет машины, нет работы, но я в банде". Коллегам нравится, они понимают, о чем речь. Если вы что-то будете делать без любви к этому делу, пару раз получится, но потом нет. И еще должен интересовать сам процесс, а не только результат. Перед любым организатором фестиваля стоит задача: делать все, чтобы музыканту, который на сцене, было комфортно: чтобы он думал только о том, как рассказать людям свою историю. Есть очень ценные комплименты, которые мы получаем от известных музыкантов. Когда мы их провожаем, говорим: чуваки, вы такие клевые музыканты. Они нам: чуваки, вы тоже клевые музыканты, у вас инструмент в сердце. Во время фестиваля во Львове Джон Маклафлин вдруг пригласил нас к себе в гримерку. Открыл бутылку шампанского, как мне сказали, очень дорогого, и рассказал о том, как он надел блайзер, очки, чтобы его никто не узнал, и пошел со своим директором посмотреть другие фестивальные сцены. Увидел, как мы готовим выступление киевских студентов, но не заметил абсолютно никакой разницы между подготовкой сцены для выступления студентов и его выступлением. Именно это его восхитило, и он нас пригласил к себе. Это клево.

"Джаз Коктебель" в этом году пройдет в пятнадцатый раз. Для вас лично эта дата что-то значит?

— Я был в Коктебеле с 4-го фестиваля. И мне страшно, что прошло уже пятнадцать лет. Там выступали Билли Кобэм, Стенли Кларк, Алексей Козлов, Ришар Гальяно, Горан Брегович, там были многие. Особенность нынешнего — очень трогательный ностальгический момент, будут представлены музыканты, которые играли на фестивале в разные годы. Джазовую программу сыграет "Танок на майдані Конґо", будет шикарная программа Red Snapper. На сцене, которую курирую я, будут Рома Коляда, Назгюль Шукаева, трио Усеина Бекирова. Там же пройдет моя программа "Джазовые истории".

Место проведения влияет на фестиваль?

— С 2014 года "Джаз Коктебель" дважды сменил локацию. Была Затока, сейчас Черноморск. Здесь фестиваль пройдет во второй раз. И когда у меня спросят, как тебе фестиваль, я отвечу: like in new shoes — как в новых туфлях. Надо привыкнуть. Место влияет. Но есть фраза: "Не место красит человека, а маляра" (смеется).

В Коктебеле в сентябре Дмитрий Киселев тоже будет проводить "Джаз Коктебель". Вас после аннексии Крыма россияне приглашали на него?

— Конечно. Проверяли на вшивость. Как вы думаете, на сколько букв я их послал открытым текстом? Для меня эта территория теперь закрыта, это ностальгия. Это неприятно вспоминать. Там было хорошо.

Вы знаете Киселева. Что с ним, по-вашему, произошло?

— Он умный человек. Я не знаю, что с ним случилось. Я знаю точно одно: что я счастливый человек, потому что ни разу не попадал в такую ситуацию. Когда я разговариваю с музыкантами из России, которые не поддерживают Украину, у которых до сих пор есть синдром старшего брата и которые начинают извиняться, оправдываться, я думаю об одном: Господи, как хорошо, что это не я на их месте. Что это не мне приходится делать. Мой отец всегда говорил: "Ты бы так мог поступить?" — "Нет". — "Радуйся". Они так поступить могут — они уже наказаны.

Как вы относитесь к тому, что о вас пишут в интернете?

— Раньше очень переживал, когда читал о себе нелицеприятные вещи. Мне говорили, чтобы не обращал внимания. Ну а как не обращать?! А потом понял как. За тридцать лет работы на радио научился. Когда ночью вызываю машину и таксист спрашивает, не мешает ли мне радио в машине. Что бы там ни звучало — не мешает. На меня это уже не действует, потому что я слышу у себя в голове то, что хочу. Был такой хороший фильм "Страна глухих", помните? Я умею, как в фильме.

Это со временем появилось?

— Да, лет пятнадцать назад. Мне мои учителя на радио говорили: вот ты сидишь в студии, говоришь в микрофон — ты к кому-то конкретному обращаешься? Ты видишь перед собой лицо этого человека? Или придуманного человека? Или группу людей? Квартиру, где они сидят и тебя слушают? Было такое? Если было — ты состоялся… Знаете, почему не телевидение? Для меня всегда важнее было, как человек чувствует музыку. Сейчас я читаю лекции "Слушаем музыку вместе" в Киево-Могилянской академии. Мои лекции не сопровождает видеоряд. Я пытаюсь студентов созвать под свои знамена и объяснить, что музыка — это то, что нормальный человек не может постигнуть, а не то дерьмо, которое крутят по телевизору. Надо видеть, как люди на моих лекциях плачут под джаз. Радио — это своего рода манипулирование. Я ставил играть какую-то вещь и абсолютно точно знал, что на третьей минуте позвонит девушка. И она звонила.

Почему?

— Потому что because. Не знаю… Я работаю только с любимой музыкой. И знаете, какой это кайф, когда в какой-то момент выясняется: то, что нравится тебе, нравится еще кому-то.

Про честные ноты

Вам часто присылают демозаписи и просят высказать свое мнение о них?

— Мне очень трудно, когда приносят музыку и просят сказать, что я об этом думаю. Я тушуюсь всегда. Один известный музыкант дал мне совет, как себя вести в таких ситуациях. Когда подходят и с таким пиететом говорят: "Для меня важно ваше мнение", я смотрю в глаза и отвечаю: "Хорошо, а если я скажу, что это плохо, ты перестанешь этим заниматься? Нет. Так зачем тебе мое мнение?"

Вас разве не интересовало чужое мнение, когда вы начинали?

— Интересовало. Просто я об этом никого не спрашивал. Мне нравится, что ответил Моцарт начинающему композитору, который показал ему свою первую симфонию. Он сказал: "Это ничего. Но я бы на вашем месте начал с баллад". Композитор: "Вы же написали свою первую симфонию, когда вам было семь лет!" Моцарт: "Это правда, но я ни у кого не спрашивал, как это нужно делать". Иногда хочется сказать студенту: "В вашей музыке много нового и хорошего, одна проблема: хорошее — не новое, а новое — не хорошее". Иногда вокалистке: "Девушка, вам еще очень долго нужно петь, чтобы понять, что петь вам не нужно". Но я не рискую в лоб такое говорить. Но когда музыкант хочет купить у меня индульгенцию на хороший отзыв о своем выступлении, он спрашивает: "Леха, были честные ноты?".

Что такое "честные ноты"?

— А вот это никак не объяснишь. Многие считают, что музыка — это правильно взятая нота, но настоящая музыка находится между нот.

Вы о том необъяснимом и прекрасном, что Телониус Монк умел делать, когда играл? И том отпечатке настоящего, который есть на лице Джона Колтрейна на известной фотографии?

— Вот тут вы попали. Мои любимые музыканты Монк и Колтрейн. А фотография, о которой вы говорите, это обложка диска A Love Supreme. Вы не забывайте, что Колтрейн был мессией в джазовом мире. Мне рассказывал Мишель Легран — я когда-то брал у него интервью, — как в 60-е годы записывал диск со звездами джаза. Среди приглашенных музыкантов были Майлс Девис, Стэн Гетц, другие знаменитости. Но только Колтрейн подошел и спросил: "Мишель, как ты хочешь, чтобы я сыграл?" Легран: "Подожди, чувак, ты — Колтрейн". Колтрейн: "Это твоя музыка. Как ты хочешь, чтобы я сыграл?" Я не знаю, что ответил Легран, дальше не спрашивал, но я понимаю Вальфредо Рейеса-младшего — барабанщика Карлоса Сантаны. Он рассказывал, как Сантана на репетиции может сказать: Вальфредо, сынок, ты сейчас играешь "Кока-колу лайт", а мне нужна газированная "Перье". И они оба понимают, о чем идет речь. Первые восемь тактов — как Бах, все остальное — как "Битлз". Это другой уровень. И это то, что бывает на фестивалях. То, что не услышишь ни на одной пластинке. Это неповторимо. Кто самый великий джазмен? Иоганн Себастьян Бах. Его музыка вся соткана из импровизаций. Шопен джазмен. Шнитке джазмен.

Так можно всех классиков к джазменам причислить.

— Нет, нет. Гендель не джазмен, и Вивальди не джазмен.

"Никогда не возвращайся в прежние места"

От чего вы сейчас получаете удовольствие?

— От всего. От жизни. От внуков. Я не знаю, что такое депрессия. Огорчали болезни и уход близких людей. Так получилось, что родители и моя младшая сестра рано ушли…

Насколько я знаю, она была переводчиком с французского?

— Высшей категории. Переводила Жака Ширака. Только поэтому и лечилась во Франции совершенно бесплатно. Ширак два раза был здесь, она тогда работала в украино-французской компании, которая занималась отправкой детей с раком щитовидной железы на лечение во Францию. И когда у нее случилась опухоль головного мозга, личный врач Ширака позвонил ему и рассказал об этом. Ее отправили в лучшую клинику Франции. Девять лет боролись…

Когда приезжаю на Подол, где родился, где она родилась, смотрю на свои окна и ни фига не чувствую. Пока были живы отец, мать, сестра, что-то было. Сейчас ничего… Я у Шпаликова стихотворение люблю: "По несчастью или к счастью,/ Истина проста:/ Никогда не возвращайся/ В прежние места./ Даже если пепелище/ Выглядит вполне,/ Не найти того, что ищешь,/ Ни тебе, ни мне". Особенно я это прочувствовал, когда сестра ушла.

• Читайте также: Подумать только, я мог бы быть китайцем, — легенда джаза Эрик Мариенталь

Какие ваши эфиры на радио остались в памяти праздником?

— В 1996 году у меня в эфире был Михаил Михайлович Козаков, который очень любил джаз. Играл тогда какую-то антрепризу в Киеве, ему было 67 лет, он только вернулся из Израиля. И по договоренности должен был дать интервью на радио "Континент", где я работал. Козаков до приезда в Киев был в Донецке, останавливался у моих друзей. Алла Дубильер была заведующей гастрольным отделом Донецкой филармонии. Ее муж, легендарный Виктор Дубильер — один из основателей Донецкого джазового фестиваля и известнейший коллекционер джазового винила. Алла умела шикарно готовить ткемали, который очень любил Козаков. Когда она узнала, что я должен брать у него интервью, дала совет: придет — сразу налей чай с мятой, потом поставь песню Бинга Кросби и Луи Армстронга Gone Fishin, и он твой. После эфира дашь банку моего ткемали, чтобы он понял, чей ты друг. И еще сказала: попросишь прочесть стих, никогда не прочтет, не будешь просить — прочтет. Я получил шесть стихотворений за полтора часа — Шпаликова, Чухонцева, Бродского, Пушкина, Лэнгстона Хьюза. Козаков рассказывал мне, как абсолютно бухой звонил поздравлять Луи Армстронга. Ему ответил секретарь: "Спасибо, Майкл, но Луи сейчас в Белом доме, его поздравляет президент". "А мне только и надо было, чтобы он своим скрипучим голосом произнес "хелло", — объяснил Михаил Михайлович. Он очень любил джазовую музыку. И на сороковой минуте этого эфира случилась такая штука, что я и режиссер прямого эфира потеряли полностью контроль над передачей, настолько он нас увлек. А в финале был "рояль в кустах". Когда я поставил Натали Коул, этот великий артист заплакал. Это было красиво.

• Читайте также: Почему в стране, где идет война, мы даем зарабатывать гражданам вражеского государства, — Ирма Витовская

Нет идеи выложить эту аудиозаписи в интернет?

— Нет. Некоторые старые интервью в подкастах сейчас есть. Но сам я их не собираю, я их помню. С другой стороны, это доказательство того, что это было. И не с кем-то, а со мной… Как, например, запись, где Оскар Борисович Фельцман после окончания эфира поет песню "Ландыши" с матюгами. Но это я никогда не дам в эфир.