Побег в лето. В прокат выходит фильм про Виктора Цоя

На премьеру в Каннах в мае этого года фильм прибыл в статусе мученического — режиссер ленты остался под домашним арестом в России. В самой России еще с зимы раздавался гул недовольных участников тех событий. Больше всех усердствовал Борис Гребенщиков, назвавший фильм ложью.

Итак, 1981 год, СССР, Ленинград. Знаменитый Ленинградский рок-клуб еще молод, но в нем уже есть бог. Выступает Майк Науменко и группа "Зоопарк". Поклонницы лезут в здание, где проходит концерт, во все щели, как тараканы, в то время как пузатые функционеры с мертвыми лицами пытаются забить окна, двери и встать в дверях клуба в позе Гэндальфа перед сражением с Балрогом из "Властелина колец" — не пройдешь! В самом зале надо сидеть как в опере. Специальные люди одергивают тех, кто отбивает такт рукой или ногой. Про более явные выражения эмоций речь даже не идет. В это время со сцены несется олдскульный рок. Майк Науменко, изображая рок-звезду, сексуально размахивает пузатой чехословацкой электрогитарой "Иолана", звук у которой, тем не менее, как у какой-нибудь гитары Gibson через усилитель Marshall, о которых можно было только мечтать в Советском Союзе. Качество звука — это первый звонок фильма. О чем он был, станет понятно минут через 15.

К Науменко с друзьями, остановившимся табором на берегу моря, приходят двое — хотят сыграть ему свои песни. Играют сразу две, обе приняты компанией на ура, после чего один из участников компании, персонаж обозначенный в фильме как Скептик, говорит прямо в экран зрителю: не похож. Один из двоих ребят — Виктор Цой (корейский актер Тео Ю). Речь идет о нем. После этого фильм ни разу не даст усомниться в том, что не является биографическим фильмом о Цое или Науменко, хоть как-то приближенным к реализму. Это преимущественно черно-белая ретро-фантазия про лето и молодость, которые прекрасны даже в центре мертвого болота, которое представляло из себя СССР начала 80-х годов.

Выбор двух главных героев "Лета" удобный и необходимый. Цой и Науменко, чьи смерти пришлись на 1990-й 1991 год соответственно, остались вечно молодыми и ничем не запятнавшими себя идолами советского рока, расшатывавшего систему. Они не стали посмешищами, а их музыка не выродилась в недоразумение под названием "русский рок". Один из нервов фильма, кстати, вокруг этого и строится. Герой Науменко прекрасно понимает, что его музыка по мировым стандартам за железной стеной ничего не стоит — это просто культ карго, воссоздающий все внешние атрибуты поп-культуры в широком смысле, но не имеющий с ними ничего общего генетически. Он рефлексирует и мучается, но не как советский интеллигент — на кухне со стаканом, а как советский рок-музыкант — с гитарой или винилом в руках.

Трагедии из этого фильм не делает. В целом это легкая картина, наполненная не только песнями Цоя, но и западными рок-хитами в музыкальных номерах, которые начинаются спонтанно в любом месте, от электрички до трамвая, и исполняются обычными советскими гражданами. Бабушки в платочках, алкоголики и работяги вынуждены на ломаном английском петь то Игги Попа, то Talking Heads, а все тот же Скептик не устает каждый раз напоминать: этого не было на самом деле. Вернее, может, и было, но внутри голов тех, кто мечтал в СССР быть частью иного мира. Это наивное подражательство западной рок-культуре имело самостоятельный смысл только в качестве протестного, но в "Лете" оно самоценно как элегическое ностальгирование, с которым Серебренников явно перестарался. Дело не только в том, что в празднике музыкальных номеров не хватает разве что танцующих розовых слонов. В каком-то смысле они есть и так — в рисованных от руки поверх кино и как бы дополняющих реальность разнообразных дурачествах: летающих пэтэушницах (хотя, может, они и восьмиклассницы), замазанном цензурой лицом Александра Баширова в роли агрессивного гражданина в электричке и прочем. Пусть от этих номеров и так не очень собранный фильм "Лето" немного расползается, но они смотрятся мило. Только герой Цоя на этом празднике инакомыслия и свободолюбия смахивает на работника похоронного бюро на свадьбе.

Виктора Цоя любят дети, в него влюбляются девушки, он талантливо вытачивает из дерева пепельницы и кольца, которые дарит знакомым и близким... Проблема в том, что этот человек всю свою недолгую жизнь пел об отчуждении, одиночестве, смерти, зиме и депрессии. И таких песен в фильме хватило бы на небольшой получасовый концерт группы "Кино" того периода, когда их стиль еще не перешел в героическую патетику, а голос Цоя, требующий перемен из каждого чайника, не стал голосом поколения.

"Лето" застает самое начало группы "Кино", когда их песни еще находились между меланхолией и отчаянием. На фоне того, что происходит на экране, они звучат диковато и чужеродно, но в фильме они — главная ценность, которую надо сохранить. Науменко считает долгом записать это "чудо, пока оно функционирует", и даже не хочет вмешиваться в невинный пионерский роман, который завязывается у Цоя с его женой (замечательная Ирина Старшенбаум).

В пространстве любовно-творческого треугольника большая часть фильма и развивается, проходя стадию первого концерта группы "Кино" (тогда еще "Гарин и Гиперболоиды"), первую запись на полуподпольной студии персонажа с чудовищной челкой по имени Боб (его прототип — Борис Гребенщиков). Участники этого треугольника всеми силами стараются избежать конфликтов и даже интриги по поводу того, чем все закончится. "Лето" не хочет ни драмы, ни конфликтов, ни всего того, о чем поет его герой.

Фильм хорошо снят. Ему идет "воздушная" операторская работа с очень плавной динамикой, которая создает ощущение пространства даже в квартирных сценах. Мастерство видно в первой же сцене со сложным, долгим и элегантно решенным кадром. У "Лета" интересная хореография сцен и неординарная постановка. Его вообще вроде бы не за что даже ругать. Он стремится нравиться зрителю и вполне успешно это делает. Даже его бесформенность осознанная. "Лето" всегда можно назвать "настроенческой" картиной.

Героям фильма Серебренникова ничего не нужно, они — часть свободного мира, в котором все наполнено смыслом, а реальность вокруг — просто страшная картина на стене, где нарисованы хоть и упыри, но плоские и безопасные. И если воспринимать его как кино про современность, а так оно и есть, учитывая нарочитую фантазийность этого фильма, то это фильм про эскапизм, снятый как ностальгическая и манящая фантазия про то, что убежать в лето можно из самой страшной и безнадежной реальности.