Другая война. Почему выжившая узница лагеря смерти боится смотреть украинские новости

Если зимой приходится ночевать в хлеву, нужно прижиматься к корове — тогда не замерзнешь. Зина Донар поняла это в 1941 году в селе Ивановка, сначала оккупированном немецкими войсками, а затем переданном румынам. Мимо этого села двигались пешие колонны евреев, конвоируемых из Одессы в лагеря смерти, расположенные на берегах Южного Буга. Среди них была десятилетняя Зина. Впереди ее ожидал лагерь "Доманевка".

После войны на Нюрнбергском процессе он будет упомянут сразу после "Аушвица" и "Дахау". Точное количество погибших здесь неизвестно. Сотрудники Музея истории войны и партизанского движения называют общее число евреев, уничтоженных в лагерях "Доманевка", "Богдановка", "Акмечетка" и "Березовка", — 132 тысячи. Эти места назовут "королевством смерти". Зина выживет.

Непроведенные параллели

Сейчас ей восемьдесят три. Зинаида Хаимовна почти не выходит из своей одесской хрущевки и в отличие от большинства местных старушек не любит смотреть телевизор. Ей не нравится, с какой легкостью люди, мелькающие на экране, рассказывают о военных действиях на востоке Украины. О жителях мирных регионов воюющей страны она говорит как о пассажирах "Титаника", танцующих на верхней палубе до столкновения с айсбергом. Спокойствие родного города в глубоком тылу не вводит в заблуждение. Она слишком хорошо помнит, что такое война.

— В 1940-х, как и сейчас, были города, до поры не ощущавшие войну на себе. Жившие там люди не понимали, что происходит, работали, развлекались, ходили в кино — казалось, война слишком далеко и не может их коснуться. В похожем состоянии сейчас многие одесситы.

Мы встречаемся у нее дома через день после 70-й годовщины освобождения "Аушвица". Она рассказывает, как в Одессе возлагали цветы к мемориалу жертвам Холокоста. Официальные лица позировали перед камерами телеканалов и произносили проникновенные речи, но никто не проводил параллелей между прошлыми и нынешними трагедиями. А зря.

— Часто думаю, скольких бед мы могли избежать, если бы вовремя эвакуировались из Одессы. Мама в те дни заболела, отец боялся, что в дороге ей станет хуже. Тогда никто не знал, чего нужно бояться. Ту же ошибку сейчас совершают многие жители востока Украины. Боятся потерять имущество, трудностей, связанных с переездом.

Она делает долгую паузу. Не то набирая воздух в легкие, не то сомневаясь, стоит ли пересказывать мне чужие истории. В конце концов решается.

— Мама моей соседки живет в Донецке. Она выбралась в Одессу, побыла здесь недолго и все время рвалась домой. Я уговаривала ее остаться — не уговорила. Как-то застала в слезах. Она увидела в новостях разрушенный дом и причитала о том, что разбомбили ее квартирку. Я слушала ее и думала: если бы мы тогда сбежали в какой-нибудь Ташкент, мои родители, вероятно, пережили бы войну, а у меня не было бы тяжелой астмы.

В круге первом

Зинаида Хаимовна тянется за ингалятором и делает медленный осторожный вдох. Болезнь — напоминание о ноябре 1941-го. Тогда, двигаясь в колонне пленных евреев, следовавших пешком из Одессы в Доманевку, она обменяла свои сапоги на пять сырых картофелин и дальше шла босиком. К тому моменту пальто уже не было ни у нее, ни у ее матери — их обменяли на хлеб. Жители деревень, мимо которых вели пленных, выносили к дороге еду на продажу. Тем, кто успел взять из дому деньги и чемоданы с одеждой, в первые две недели было чем утолить голод и даже поделиться с товарищами по несчастью. Зина Донар и ее мама шли с пустыми руками.

Оккупированная Одесса, 1941 год

Все началось с объявлений, расклеенных в оккупированной Одессе: евреи города обязаны пройти регистрацию. Мать и дочь Донар направились к ближайшему регистрационному пункту, взяв с собой только документы. Пришедших внесли в список, прикрепили к одежде желтые звезды и под конвоем отвели в комнату, заполненную другими евреями. Там продержали трое суток. Некоторые были уверены, что их собираются куда-то переселить. Впрочем, на долгое путешествие никто не рассчитывал, еду не экономили, сытые раздавали ее голодным

Через три дня пленных построили в колонну по пять-шесть человек и вывели на улицу. Они проходили по улице Косвенной мимо дома Донаров. Мама велела Зине бежать домой, чтобы взять еду и теплые вещи. Подходя к воротам двора, девочка увидела незнакомых людей, уносивших домашние подушки, перины и посуду. В воротах стояла женщина-дворник, она не позволила Зине войти.

— Мне и в голову не приходило, что можно скрыться, а потом попытаться вырваться из города. Когда тебе десять лет и вокруг происходит непонятное, хочется поскорее к маме, тем более что папу я к тому времени уже потеряла. Когда еврейских мужчин забирали, мы прятали его в сарае за дровами, но дворничиха выяснила, где он, и донесла. После ареста его можно было навещать и даже передавать еду. Однажды папа сказал, что больше приезжать не нужно. Мы все-таки приехали и узнали, что его вместе с другими заключенными сожгли заживо. Кроме родителей у меня были еще старшие брат и сестра, которые ушли на фронт добровольцами, но я не знала, живы ли они. Осталась только мама, больше всего пугала мысль о том, что ее вот-вот увезут куда-то без меня, и я побежала догонять колонну пленных.

Из города вышли пешком под конвоем сменявших друг друга немцев и румын. Первую остановку сделали в селе Дальник, в 75 км от Одессы. К тому времени все промокли, многие чихали и кашляли. Зинаида Хаимовна до сих пор помнит лицо незнакомого мужчины, который стал рвать на себе волосы и разбрасывать вещи. Пленных евреев загнали в помещение — то ли большой хлев, то ли маленький барак. Присесть, даже на пол, было невозможно. Места хватало только на то, чтобы стоять, прижавшись друг к другу. У нескольких беременных женщин начались роды. Так прошло трое суток.

— В бараке мы уже не говорили о том, куда нас ведут, но стало ясно, что ни о переселении, ни о принудительных работах речь не идет. Все понимали, что эта дорога к смерти. У выхода из барака кто-то постелил пеленку, на ней оставляли новорожденных в надежде, что кто-нибудь из местных подберет и спасет их. Мы чувствовали себя обреченными и все-таки очень хотели жить. Питьевой воды не было, поэтому пили из луж и ели снег, чтобы продержаться подольше.

Моя фамилия Коваленко

На краю села пленные увидели на поле еще не убранную свеклу и бросились к ней. Конвоиры стреляли, но голодных людей это не останавливало. Зина успела сорвать две свеклы для себя и для мамы, в "Дальнике" они были еще вместе.

К следующей остановке девочка подошла уже сиротой. Посреди дороги ее мать упала и уже не смогла встать. Конвоир бил ее прикладом и что-то кричал по-немецки. Потом выстрелил. Зина бросилась к матери. На спину и затылок посыпались удары. Она не реагировала ни на них, ни на щелчок затвора винтовки. Конвоир уже приготовился стрелять, когда молодая беременная женщина из колонны схватила Зину за плечи и оттащила от мертвой матери.

Спасительница представилась Татьяной Медовой. Позже Зина узнает, что это вымышленное имя, придуманное для того, чтобы скрыть еврейское происхождение, но всю жизнь она будет называть свою спасительницу "тетей Таней". У села Ивановка, когда крестьяне в очередной раз вынесли к дороге картофель и хлеб, тетя Таня вытолкнула Зину из колонны и поставила у обочины так, чтобы ее приняли за местного ребенка. Сработало. Одна из крестьянок даже накричала на Зину: "Ще й боса вийшла! Жидів не бачила?" Позже жители Ивановки поняли, откуда девочка, но к тому времени она успела придумать легенду о том, как спаслась из сгоревшего детского дома и по ошибке попала в толпу евреев.

Первый из двух эвакуационных кораблей, вывозивших мирных жителей Одессы в 1941 году

— Я назвалась Зиной Коваленко. Позаимствовала фамилию наших одесских соседей. Поначалу мне даже поверили и отвели в примэрию, где должна была решиться моя судьба.

Часть оккупированной территории находилась под юрисдикцией Румынии, "примэриями" назывались румынские местные администрации. Неподалеку от Ивановки находилась немецкая деревня, одна из ее жительниц захотела удочерить Зину. Привела девочку в свой дом, накормила, вымыла и вычесала длинные спутанные волосы, нашла теплую одежду.

— Эта женщина не стала моей приемной матерью — оказалось, она имеет право взять в семью только немецкого ребенка. Зато благодаря ей я поняла, что даже во время войны люди делятся не на "наших" и "немцев", а на "хороших" и "плохих". Меня передали ивановской крестьянке Наде для того, чтобы я ухаживала за ее коровой. Ночевать полагалось в хлеву, но он был гораздо лучше того, в котором нас держали в Дальнике.

Зина жила здесь до тех пор, пока, перенося хворост, случайно не задела ветками свежевыстиранное белье своей хозяйки. Надя вернула девочку в примэрию, там решили, что ее нужно отправить в Доманевку со следующей пешей колонной.

Приемная дочь

Доманевка была большим селом, свободные территории которого застраивались глинобитными бараками. Заключенные сооружали их для себя и тех, кто приходил со следующими этапами. Пули здесь экономили, голод и болезни уносили больше жизней, чем расстрелы. Зине повезло: почти сразу после прибытия в лагерь ее нашла тетя Таня, та самая, которая когда-то оттащила от тела матери. Старая знакомая забрала девочку в свой барак и заботилась как о собственных детях. Их, кстати, было трое. Эта женщина обладала редким талантом: ей всегда удавалась добыть еды и она безошибочно определяла, кого нужно подкупить, чтобы остаться в живых. Удивительным образом Тане Медовой удалось сохранить при себе золотые серьги и кольца, которые впоследствии спасли жизнь ей самой, ее детям и Зине Донар. Весной, когда в лагере разгорелась очередная эпидемия тифа и большинство заключенных в их бараке были заражены, золото перекочевало в карман охранника-румына, позволившего им сбежать.

В Украине, Польше, Белоруссии, Болгарии и Румынии работала общая схема "очистки" территории от евреев

Оказавшись на воле, решили двигаться в сторону Одессы. Шли ночью по степи. Днем прятались в балках. Время от времени Таня поручала девочке присматривать за детьми, а сама отправлялась искать еду. Она ходила по селам, выдавала себя за цыганку и гадала, а плату брала провизией. До Одессы беглянки не дошли, убежище нашлось по дороге — в болгарском селе Верхний Куяльник. В одном из оврагов их обнаружила местная девушка по имени Магдалина Дерек. Односельчане ее недолюб­ливали. Жила она в одиночестве и нищете в землянке под горой и мало с кем общалась. К тому же у Магдалины часто бывал полицай, и это не было секретом ни для кого, кроме его жены. Увидев Медовых и Донар, болгарка сразу поняла, кто они и от чего бегут. Не раздумывая, предложила спрятать их в своем доме, хотя знала, что за такое могут и расстрелять. Перед каждым появлением полицая Таня и маленькие Медовы прятались в стогах сена.

Впрочем, однажды полицай их все-таки обнаружил, но властям не выдал. Вместо этого поселил Таню с детьми в пустующей землянке на отшибе, а Зину привел в свой дом и сказал жене: "У нас нет детей, эта девочка будет нам дочерью". Так у беглянки появились приемные родители — болгарская семья Константин и Варвара Пизенцали. Зина не назвала им своей настоящей фамилии и надеялась скрыть еврейское происхождение, но однажды проговорилась. Варвара расспрашивала ее о семье, и девочка назвала имена сестры и брата — Клара и Яша.

— Потом я случайно услышала, как Варвара Христофоровна просила мужа поскорей от меня избавиться. Говорила, раз у моих родных еврейские имена, значит, я тоже еврейка и держать меня в доме слишком опасно. Константин Иванович ответил, что он без всяких расспросов знает, чьи дети сейчас скитаются. Тогда он стал для меня по-настоящему родным человеком.

Варвара Пизенцали переживала не зря. Однажды зимой Зина подралась с задиристым мальчишкой и толкнула его в сугроб. Его родители в отместку сообщили румынской оккупационной администрации о том, что в семье полицая живет еврейка. В тот же день румынский солдат забрал Зину из школы и повел на расстрел. Девочку спас приемный отец. Константин пообещал солдату в любое время бесплатно кормить его самого и его товарищей, а взамен просил отдать ему ребенка. Предложение было принято.

• Читайте также: Дедовскими методами. Как к мэру Киева аферист Нимкус приходил

Зина прожила у Пизенцали до конца войны. В 1945-м ее разыскал и забрал в Одессу вернувшийся с фронта старший брат.

Через несколько лет она узнает о том, что ее приемного отца судят за сотрудничество с оккупантами, даст показание в его защиту, соберет других свидетелей и в конце концов добьется оправдательного приговора. Так будет спасен ее спаситель.

Зина выйдет замуж, родит двоих сыновей. (Повзрослев, они эмигрируют в постоянно воюющую страну — Израиль.) Будет за них переживать, научится молиться, но настоящий страх, подобный тому, что преследовал ее в начале 1940-х, испытает лишь однажды — когда военные действия вновь развернутся на территории Украины.

Фото: Алексей Кравцов, holocaust-odessa.org