Биология войны. Что общего у оккупантов и растений-чужаков

Высокий потолок, старинные массивные столы, книжные полки и шкафы для коллекций. Так могла бы выглядеть комната профессора Челленджера из романа Конан Дойла "Затерянный мир". Но это не декорации, а один из кабинетов киевского Института зоологии, в котором с недавних пор работает кандидат биологических наук Григорий Попов. Прошлой осенью он вынужден был переселиться из Донецка в Киев.

— Туда, куда пришел "русский мир", пришло безвременье, — объя­сняет мотивы своего переезда похожий на альпиниста высокий бородатый блондин.

Похититель мух

Попов — энтомолог. Он родился в российском Ульяновске, в Донецк его семья переехала в 1974-м, когда Григорий был еще ребенком. В детстве он коллекционировал насекомых.

— У большинства детей интерес к ним проходит. А у некоторых этот перекос остается на всю жизнь, — шутит он.

После аспирантуры защитил диссертацию по мухам-сирфидам Крыма. Полуостров был фактически белым пятном в изучении этого вида, хотя по масштабам опыления растений сирфиды находятся на втором месте после пчелиных. Пробел заполнил Попов.

В какой-то момент нашей беседы мой взгляд останавливается на прислоненном к стене сачке.

— Им как бы "косят", — объясняет Попов, рассекая воздух воображаемой косой. — А вообще есть разные способы сбора насекомых. Например, их обкуривают в кронах деревьев, ставят специальные палатки —ловушки Малеза или желтые чашки — ловушки Мерике. Насекомые любят желтый цвет. В тропиках используют многометровые сачки, потому что там вся жизнь высоко в кроне.

Григорий Попов — главный знаток в Украине мух-сирфид Крыма

До прошлого года 42-летний ученый руководил лабораторией интегрированной защиты растений Донецкого ботанического сада. Это один из трех академических садов Украины наряду с киевским им. Гришко и криворожским. Ботсад, в котором Попов проработал 15 лет, был центром развития промышленной ботаники не только в Украине, но и на всем постсоветском пространстве.

— Это уникальное учреждение, изучавшее проблемы выживания декоративных растений в промышленных городах. Зеленые насаждения — это печень города. Пусть мы часто называем их легкими, но основной источник кислорода на земле все же океаны. Водоросли вырабатывают огромное количество кислорода, — увлеченно рассказывает Попов. — А деревья, кустарники, трава очищают воздух, прокачивая его через себя. Кроме того, на листве оседает огромное количество пыли. Потом она вместе с листьями уходит в почву, и мы ею не дышим.

Сегодня судьба уникального учреждения под вопросом. Многие научные сотрудники уволились и разъе­хались. Их место заняли люди в камуфляже: на территории дендрариума расположился батальон "Восток".

По документам ботанический сад переехал. На самом деле переехал, конечно же, не сад, а часть сотрудников — осенью их официально перевели в подконтрольную Украине Константиновку. Учреждение как бы раскололось на две части. Здания, территория, оранжерея, коллекционные фонды, которые невозможно перевезти, остались в оккупированном Донецке. А работники, хотевшие переехать, бюджет, официальная вывеска оказались в Константиновке. Как объясняет Попов, это была попытка спасти научные кадры и сохранить финансирование:

— Если бы людей не перевели, ботсад просто перестал бы существовать как украинское госучреждение. Вопрос ведь как стоял? Или потерять сразу все, или сохранить хоть что-то.

Попов хорошо помнит день, когда он принял решение об отъезде:

— 14 марта 2014 года я проходил через площадь Ленина. Накануне там собирался Евромайдан, во время которого убили свободовца Дмитрия Чернявского. Я заметил цветы на месте, где произошло убийство. Пока шел к ним, у меня еще теплилась надежда, что Донецк не перевернется вверх дном. Рядом с цветами оказалась табличка — "Памяти "Беркута". Надежда улетучилась.

Коллекцию насекомых Григорий Попов собирает уже 20 лет

Попов выехал из Донецка в сентябре. Хотел выбраться еще летом, но нужно было перевезти коллекции сирфид. Это пришлось делать в несколько этапов. Коллекция большая и занимает сотню деревянных ящиков — результат 20-летней работы. Попов бережно достает коробки с мухами, немного похожими на пчел.

— Одну из сумок перевозил друг. Его остановили на блокпосту, поинтересовались, что внутри. Он отшутился. Вспомнили фильм "Дежавю" про энтомолога, который едет на Суматру ловить бабочек. Все посмеялись. Хотя это же научный материал. Разломать такую коробку ничего не стоит, а потеря для науки будет невосполнимой.
Разглядывая крохотные экспонаты с черно-желтыми брюшками, спрашиваю:

— Сколько бы понадобилось на восстановление коллекции?

— Нисколько. Биологические коллекции уникальны. Ученые собирают их и хранят десятки, а то и сотни лет. Ведь коллекции — часть научных исследований. Восстановить утраченные образцы невозможно. Можно только заменить, но это будет уже другая коллекция. Невозможно восстановить сгоревший гербарий, как невозможно восстановить сгоревшую картину.

Когда последняя коробка с сирфидами оказалась в Киеве, Попов вздохнул с облегчением.

— Что будет с Донецким ботсадом? — кажется, мой вопрос звучит несколько риторически.

Попов на секунду задумывается.

— Сад на месте. Почти не пострадал. Коллекции тропических и субтропических растений целы, благо газ не отключали. Эту зиму ботсад пережил благодаря людям, которые там, несмотря ни на что, остались. Недавно "ДНР" выплатила им зарплаты за ноябрь — по 2–3 тыс. грн. Если не будет финансирования, то там останутся только большие энтузиасты, у которых есть еще какой-то источник доходов.

— Люди, которые остались, кто они?

— Сотрудники, не захотевшие бросать коллекции растений, пророссийски настроенный персонал.

Зоолог Игорь Загороднюк перевез из Луганска в Киев больше тысячи черепов животных

Голос Попова меняется, в нем появляются нотки волнения:

— Не забывайте, что мы все это уже проходили. Институт зоологии с зоологическим музеем в Киеве продолжал работать во время немецкой оккупации в 1941–1943 годах. Благодаря его сотрудникам сохранились ценные коллекции, которые сейчас можно посмотреть. Да и вообще, само здание уцелело.

Он смотрит в окно, показывая на задний двор природоведческого музея, и продолжает:

— В 1941-м это здание было заминировано отступающей Советской армией. Известный энтомолог Сергей Парамонов, работавший в Зоологическом музее, обратился к немецким властям с просьбой о разминировании помещений. Потом на нем поставили клеймо пособника оккупантов. История повторяется.

Попов отводит взгляд от окна и поворачивается ко мне:

— Вы спросите: как относиться к тем, кто не просто остался в "ДНР", а ходит на работу, поддерживает коллекции? Наша задача не отмежевываться от них. Ведь когда-то эти территории опять станут украинскими. Нельзя наступать на грабли тоталитарной советской идеологии.

После минутной паузы Попов вдруг задает мне вопрос о тропическом лесе:

— Знаете, почему тропические леса выживают уже миллионы лет?

Я не успеваю ничего сказать, ученый сам дает ответ:

— Эти леса существуют 60 млн лет, в них обитает почти половина всех биологических видов, населяющих планету. Есть такая закономерность: чем выше биоразнообразие, тем устойчивее экосистема в целом. Так ведь и с обществом. Чем общество разнообразнее, чем оно терпимее относится ко всему альтернативному: к людям и явлениям, плохо вписывающимся в привычную картину мира, тем оно живучее. И наоборот: тоталитарное общество, зацикленное на одной идее, обречено. Его фиаско — дело времени.

Коллекция слепышей переживает на своем веку уже третью войну

Огонек далеко в степи

— Сюда обычно не доходят, а зря, — позвякивая связкой ключей, говорит седоватый пятидесятилетний мужчина в джинсах и с рюкзачком за плечами, поднимаясь на четвертый этаж Национального научно-природоведческого музея в Киеве. Основатель украинской териологической школы (териология — наука о млекопитающих) Игорь Загороднюк какое-то время возится с замком и наконец распахивает решетчатые двери, ведущие на этаж:

— Здесь самая красивая экспозиция…

Полумрак пахнет пылью и старым деревом. Загорается свет. В высоких стеклянных шкафах травы и цветы.

— Сначала растения высушивают в песке, потом заново раскрашивают, чтобы цвета были точь-в-точь как в природе. Это очень кропотливая работа. Смотрите, вот степь, — Загороднюк показывает на диораму, где застыло море ковыля.

Это родной для него пейзаж. Последние годы Загороднюк жил и работал в Луганске, где преподавал в университете и изучал фауну заповедников востока Украины. Пока не пришли "Грады" и "Ураганы", сметая людей из домов и ковыль из степи.

Новое рабочее место кандидата биологических наук скрывается за дверью с вывеской "Серверная". Когда-нибудь здесь будет серверная, а пока в комнате есть только высокий стеллаж, видеокамера и два стола. Практически все пространство комнаты от пола до потолка занимает что-то похожее на огромную трубу, из-за которой помещение напоминает извилистый ход в пещере.

— Сижу между донбасской степью и крымским морем. Неплохо устроился, правда? — улыбается зоолог.

Что для одних мусор, для других — бесценный научный материал

Труба — это и есть задняя стенка диорамы с ковылем, за противоположной стеной — музейный морской пейзаж.

В кабинете Игорь Загороднюк проводит почти все время, включая выходные. Здесь он отпраздновал свой 54-й день рождения. И даже сегодня, когда официально музей закрыт по техническим причинам (из-за поломки отключили воду и сотрудников отпустили по домам), он на работе.

— У меня вода с собой, — кивает на две шестилитровые бутылки.

Загороднюк производит впечатление человека, которому не страшны бытовые трудности. И это не только впечатление — значительную часть своей жизни он провел в научных экспедициях. Его и сейчас легко представить сидящим у костра…

— Вы на гитаре играете? — вдруг спрашиваю я.

— Да, — отвечает он. — Авторскую песню люблю, Визбора, например.

Из разговора выясняется, что обосновался в Луганске он относительно недавно. Десять лет назад его пригласили на преподавательскую работу в Луганский национальный университет. Он поставил несколько условий: право выбора дисциплин, 5 экспедиций и 5 конференций в год. В вузе согласились. До этого ученый-киевлянин успел 20 лет поработать в киевском Институте зоологии и еще несколько лет в Ужгородском университете. График поездок и экспедиций был под стать широте научных интересов исследователя. В молодости он занимался темой борьбы с сельхозвредителями, позднее разрабатывал проблематику исторических изменений фауны и изучал летучих мышей. Загороднюк был одним из инициаторов присоединения Украины к Соглашению по охране популяций европейских видов рукокрылых.

На ладони Игоря Загороднюка череп пергача донецкого — нового вида летучей мыши, описанного ученым в 2009 году

В Луганске у него была налаженная жизнь, интересная исследовательская работа и заваленная книгами квартирка с видом на дворик. Суетились в клетке слепушонки — подземные грызуны семейства хомяковых, но не хомячки.

— Вы не поверите, необыкновенно социальный зверек, — лицо Загороднюка преображается от умиления. — Они выживают, только общаясь друг с другом. У них конфликтов в принципе не бывает. А еще они очень чистоплотны. Не кусаются, не пахнут, лазают по рукам. Хомячки им в подметки не годятся. Я лично вписал слепушонку в Красную книгу Украины.

О своем луганском периоде ученый говорит с грустью:

— Там ведь красивейший сад возле кампуса. Бригада садовников работала, даже когда ездили "Грады". Боялись бросить свое детище.
Загороднюк тоже не хотел бросать работу. В конце апреля 2014 года ученый умудрился провести в Провальской степи (природный заповедник в Луганской области) конференцию по динамике биоразнообразия.

— Не побоялись?

— Тогда происходящее в Луганске напоминало клоунаду, которую сложно было воспринимать всерьез. Мы думали, все пройдет. Ждали до последнего, пока не начали лупить по нашим домам.

Оставаться в стороне от событий было невозможно. В начале июля Загороднюку, который передавал информацию украинским военным о передвижениях сепаратистской техники, пришлось бежать из города, предварительно раздав всю свою живность — слепушонок, песчанок, канарейку, рыбок.

— Уезжал с минимумом вещей. Винчестер на 200 гигабайт спрятал в носок, носок положил в горные ботинки, ботинки — в рюкзак.
На винчестере хранились многолетние научные труды, в том числе материалы для докторской диссертации.

— Меня коллеги в Киеве предупредили: если не защищусь в течение года, они из меня чучело сделают. В зале млекопитающих как раз не хватает человека, — смеется Загороднюк.

Уже находясь в Киеве, он с помощью друзей эвакуировал из Луганска свою коллекцию — более 1000 черепов животных. Коробки передавали через проводников, которые на этих передачах сделали бизнес. Так в новой пещере ученого появился еще и клад. Загороднюк достает коробку с десятком спичечных коробков и осторожно открывает один из них. В нем череп летучей мыши размером с ноготь.

— А вот коллекция слепышей позапрошлого века, — зоолог показывает на разноцветные коробочки, подписанные чернилами. — Она пережила уже две войны, надеюсь, и третью переживет. Для сепаратистов все это мусор, — Загороднюк обводит рукой свои сокровища. — А для науки — уникальный материал. У каждого образца своя история.

Говоря это, ученый разворачивает что-то круглое, размером с небольшой мяч. Оказывается, череп дикого кота, найденный в Холодном Яру. Это самая восточная находка и самый крупный экземпляр в Украине.

— Его, кстати, передала мне активистка черкасского Евромайдана Ольга Галушко. Помните, она попала в реанимацию с черепно-мозговой травмой? На нее сбросили тяжелый цветочный вазон во время штурма обладминистрации. Она эколог.

— А о чем из того, что осталось в Луганске, жалеете больше всего?

— О людях. Есть люди, посчитавшие своим долгом остаться. Они физически не могут бросить работу, например, библиотеку или музей, потому что знают, что их разграбят. А еще скучаю по природе. Там ведь удивительная степь. Даже обидно, что у большинства украинцев Луганская область ассоциируется с терриконами.

Череп дикого кота, найденный в Холодном Яру

Задаю вопрос, который давно вертится в голове:

— Что теперь будет с этой степью?

— У происходящего есть плюс. Резко упала активность человека как пользователя природы. Нет браконьерства, сеток. Нет загрязнителей — заводы стоят. Но есть страшный военный фактор. На минных растяжках гибнут не только люди, но и животные. Земля покалечена снарядами. Каждый выстрел — это разрушение того, что экологи называют покровом жизни. Там будет серьезно меняться и растительный, и животный мир.

— Почему?

Загороднюк осторожно вертит в руке череп кота:

— В распространении видов-чужаков есть такой принцип. Они проникают на территорию в первую очередь через нарушенные экосистемы. Они не способны выжить в здоровом природном комплексе. В него трудно вклиниться. А в нарушенной экосистеме нет хищников, никто не занимает нору, одно растение не закрывает другое листьями. Значит, проще укорениться.

• Читайте также: Донбасс отрабатывает свою карму, — блогер Олег Пономарь

Ученый вздыхает. Кажется, последние его слова не о природе, а о людях — о тех, кто был вынужден покинуть родные города, и о тех чужаках, которые пришли на их место.