Счастье – это когда хочешь скорее заснуть, чтобы завтра пойти на работу, – режиссер Давид Черкасский

Наше все в анимации Давид Черкасский от бесконечных одинаковых интервью устал. Ему гораздо приятнее однообразие дружеских посиделок в кафе киевского Дома кино, чем неиссякаемое внимание журналистов. Вопреки сложившемуся стереотипу балагура и острослова, Давид Янович в беседе — интеллигентный, тихий человек, не приемлющий амикошонства.

Еще до начала разговора чувствуешь — режиссер уже просканировал твой "культурный хребет", глядя при этом исключительно в глаза. В свою очередь мой "сканер" выдал главный талант сидящего передо мной 82-летнего юноши — умение наслаждаться жизнью. Настоящие бескорыстные гедонисты в наших краях — большая редкость.

Все, или почти все, глыбы в искусстве начинали путь с технических разминок в виде инженерного образования. Чаще, чтобы убедиться — этот путь им заказан. Автор первого в СССР анимационного сериала "Приключения капитана Врунгеля" Давид Черкасский как раз из таких. Разговор начинаем с того, как молодой сотрудник НИИ "Проектстальконструкция" пришел на первую в Киеве студию мультфильмов.

От взрослого до смешного

С дипломом КИСИ и трехлетним стажем работы в научно-исследовательском институте вы пришли на студию "Киевнаучфильм". Зачем?

— Я всю жизнь хотел быть мультипликатором. Когда мне было лет шесть, отец повел меня в кинотеатр. До войны в Пассаже в маленьком зале человек на сорок показывали мультфильмы. Когда я увидел это чудо, обалдел и с тех пор начал их рисовать. Любил рисовать рыцарей, когда прочел Дон Кихота, потом прочел Рабле. Эти книги и подтолкнули к анимации. И "Врунгеля", и "Остров сокровищ" я прочитал еще до войны. С ними прошел всю жизнь, ведь книги, которые читаешь в 9, 10, 11 лет застревают в сознании навсегда.

КТО ОН

Режиссер мультипликационных фильмов, патриарх украинской анимации, автор первого в СССР анимационного сериала — "Приключения капитана Врунгеля" и фильма "Остров сокровищ"

ПОЧЕМУ ОН

Давид Черкасский — один из немногих, кто знает ответ на вопрос, как стать лучшим в профессии. Ответ звучит так: любить ее больше всего на свете

Однако во ВГИК вы не поступили.

— У меня не было профильного образования — ни художественной школы, ничего. Пошел в первый попавшийся институт, которым оказался инженерно-строительный. И вдруг при Киевнаучфильме Ирина Гурвич, Инна Василенко, Ипполит Лазарчук решили открыть цех мультипликации. Так я к ним и попал — вместе с четырьмя профессиональными художниками. Им куколки рисовать не понравилось, а я в этом купался. Когда освоился, пригласил своих сокурсников, архитекторов, которые блестяще рисовали — Марка Драйцуна, Володю Дахно, Ефрема Пружанского, Аллу Грачеву. Это была такая архитектурная анимация: они шикарно рисовали карикатуры и вообще были головастые люди — все-таки, инженеры. И мы втянулись в эту жизнь — радостную, роскошную. Приходишь домой поздно вечером и хочешь скорее заснуть, чтобы завтра опять пойти на работу. Это и есть счастье.

Смелость быть непрофессионалом

В советской анимации вы первыми совместили документальную хронику и рисованные эпизоды.

— Мы просто не умели как профессионалы, и каждый искал свой почерк и путь к успеху. Потому наша анимация не была похожа ни на что. Вначале она была довольно вяленькая, а лет через 10–15 мы уже набрали настоящую силу. За счет своеобразности.

А были те, кому хотелось подражать? Терри Гиллиам, например, с его "Монти Пайтоном"?

— Чарли Чаплин, Бастер Китон — знаменитые клоуны, конечно, "Монти Пайтон" — очень нравилась система мышления. Но это уже потом. Я пришел в 1959 году, у нас информации о них особо не было. На Союзмультфильме мы могли смотреть только диснеевские фильмы. Там была шикарная коллекция, на этих мульфильмах мы учились — смотрели по кадрикам, как там и что. Это была хорошая школа. Потом уже мастера из Москвы показали нам азы, но мы все равно делали иначе.

Вы сняли первый мультипликационный сериал "Приключения капитана Врунгеля".

— Да, он был в этом жанре первым. "Ну, погоди!" и "Казаки" это не сериалы, там каждый фильм — отдельный сюжет. А Врунгель — цельная история, я его делал четыре года. Но до этого у меня была хорошая база — с огромным удовольствием делал полнометражную картину "Мистерия-Буфф" по Маяковскому, которого обожал.

И этот фильм не приняли в Госкино…

— Да, для них он был слишком необычным — классическая мультипликация, актеры Театра на Таганке в кадре, Маяковский.

Никогда не хотели снять полнометражный фильм?

— Я уже даже начал снимать. "Сумасшедшие макароны" называется. Это сказка, детектив, четыре эпохи: Древний Рим, средние века, пиратские галеоны, Сонька Золотая Ручка и наше время. Там забавно было задумано: души умерших мы вызывали с помощью спиритического сеанса. Снял актеров — Семена Фараду, Александра Филипенко, Армена Джигарханяна, оставалось дорисовать мультипликацию. Но наступил 1992 год, все рассыпалось, студия наша прогорела. Материал весь где-то на студии Довженко лежит. Я бы сейчас доделал этот фильм — с дорисовками, компьютерной графикой, столько всего можно придумать.

Как у вас получалось добиваться такого звучания в мультфильмах? Это же шикарные интонации и голоса. Например, в "Айболите".

— (Смущенно.) Ну, талант. Я легко и увлеченно работал с Гердтом, Яковлевым. Мы с радостью занимались этими фильмами.

Закон любви и свободы

У вас есть любимые ученики?

— У меня их вообще нет. Есть люди, с которыми я работал. Саша Татарский, Игорь Ковалев — они были мультипликаторами и научились у меня, чем я горжусь, разгильдяйству. Они не были зажаты, потому что мы себе многое позволяли. Играли, например, в футбол на студии по три-четыре часа. Свобода очень важна. Хотя мы тогда много картин делали "в стол", проката не было. Когда-то перед киносеансом в кинотеатрах показывали мультипликацию или кинохронику, и у нас был прокат. Но потом кто-то решил, что можно сократить эти 10 минут и получится дополнительный сеанс. И у нас прокат исчез.

И к вам в ученики не напрашивались студенты, хорошо рисующие, подающие надежды?

— Нас водили в какие-то школы, но я не могу научить. Вот у нас есть Женя Сивоконь (украинский режиссер анимации и педагог. — Фокус) — он единственный на всю Украину, и все наши мультипликаторы его ученики.

Сейчас в Украине создают мультфильмы?

— Что-то теплится, но… Студии ведь работают по заказам — или реклама, или заказы из Москвы. У нас никто не заказывает анимацию. Когда в девяностые все рухнуло, я в рекламе много работал, и мне очень нравилось, кстати. Чувствовал себя уверенно, с деньгами.

Есть любимые работы?

— Мне как-то заказали десять роликов "Топ-Сервис", я каждый раз придумывал сюжетик. Всего 30 секунд, но очень захватывающе. Реклама — это потрясающе, мне давали полную свободу.

В Украине сейчас кто-то вашим талантом интересуется?

— О чем вы говорите? Сейчас не до этого. Верховная Рада, крадут, все заверте… Вот банк "Аркада" мне сейчас заказал игру, и я ее рисую. Но уже без прежнего запала, конечно.

И ни один чиновник за все годы не пришел и не сказал: Давид Янович, я так люблю ваше творчество и хочу, чтобы вы продолжали работать?

— Я с ними вообще не разговаривал, это люди из другого мира, они мне совершенно неинтересны. Я всегда жил параллельно с политикой.

А дети вас часто благодарили?

— Дети? (Задумывается). Нет, только когда учитель заставлял: скажи дяде спасибо! (Смеется.) А за что? Я получал удовольствие от работы. Я не думал, что совершаю какое-то великое дело, я делал свои картины так, как понимал, а не для детей. Хорошо, что мое мировоззрение совпало с этим возрастом. Отсутствие образования отразилось на моей работе лучшим образом, потом в Киеве мы были первыми, кроме того, все решала свобода. Директор, бывало, вызывал, ругал, я полностью соглашался и делал все по-своему.

Выгодная болезнь

Что, по-вашему, происходит сейчас с Украиной и Россией?

— Я не понимаю смысла этой войны. То есть историю этой трагедии я могу понять: на востоке появились авантюристы, там хорошая почва, их поддерживают — "бульончик" хороший, можно разрастись. Но ведь победить их можно было сразу, через 10 минут после начала смести. Но кто-то очень этого не хотел и теперь зарабатывает деньги. Кому-то выгодна такая медленная болезнь. Как врачу выгодно, когда ты продолжаешь тихо болеть, пьешь лекарства, тебе не дают умереть, чтобы было кому платить. Наш этот сбежавший вождь, как его?

Янукович?

— Да. Ворюга, конечно. А сейчас разве не эти же ворюги остались? Не хочу говорить, еще посадят — наши хлопцы могут, зачем мне в конце жизни еще сидеть? (Смеется.)

Культурный торфяник

Дом кино — место, где вас часто можно встретить. Какие еще у вас любимые места в Киеве?

— Я обожаю ходить в театр, кино. В русской драме (Национальный академический театр русской драмы им. Леси Украинки. — Фокус) все пересмотрел, в Театре имени Франко тоже. В оперном даже спектакль оформлял с Радной Сахалтуевым (художник, бессменный соавтор Давида Черкасского. — Фокус) — "Сказку о потерянном времени". Очень люблю оперный, нравится атмосфера. Если плохой спектакль, заходишь в буфет, выпиваешь. К концу первого действия тебя развозит, засыпаешь, потом просыпаешься, видишь, что действие не двигается, потому что плохой же спектакль, потом в антракте опять выпиваешь и досматриваешь уже пунктирно (смеется). Я не уходил ни разу, всегда приходил на помощь буфет.

В творческой среде у нас есть кумовство?

— Даже если и есть, все равно, если ты не умеешь, то ты не умеешь. У нас в культурном плане, как торф: все тлеет, дымит, а наружу огонь не пробивается. Так всегда было.

О вас говорят, что вы легкий, веселый человек. Есть у вас рецепт для грустных, унылых людей?

(Смеется.) Я его уже потерял, этот рецепт. Это каким повезет родиться. Если оптимистом, таким и останешься.

А угрюмые и скучные люди к вам тянутся, хотят вашего солнца?

— Знаете… Когда выпиваешь и хорошая компания, это лучшее, что может быть. Когда разговоры интересные, а не просто так. Чтобы было "о чем" пить. Самое главное — не жить прошлым и завтрашним. Жизнь — она сию секунду.

• Читайте также: Писать иконы на ящиках из-под патронов легко, – иконописец Олесь Клименко

А вы ее сами наполняете или берете, что приходит?

— Сам. И настроение мое не может быть плохим, я просто родился веселым благодаря папе и маме. Сейчас, конечно, я уже другой. Помню, когда девушку в первый раз поцеловал, чуть в обморок не упал. Мне было тринадцать лет. А сейчас целую, и ни хрена.

Фото: Павел Терехов