Майдан в России — синоним Апокалипсиса, — адвокат Александр Попков

Александр Попков с прошлого года занимается делами украинских политзаключенных в России. С его помощью удалось вернуться домой Геннадию Афанасьеву. Сейчас Попков защищает двоих крымчан — журналиста Николая Семену, которого ФСБ обвиняет в призывах к развалу России, и правозащитника Эмира-Усеина Куку, обвиняемого в участии в запрещенной в РФ организации "Хизбут-Тахрир".

Попков — из тех адвокатов, которые пришли в профессию из правоохранительных органов. Он 12 лет работал следователем в военной прокуратуре, потом разочаровался. Несмотря на опыт, его не перестает удивлять то, что происходит сейчас в российской правоохранительной системе. "У нашей оппозиции даже есть такая поговорка: "Очередное дно мы уже пробили. Неужели может быть еще хуже?" — говорит Попков.

На какой стадии сейчас находятся дела ваших подзащитных Николая Семены и Эмира-Усеина Куку? Подвергался ли кто-то из них пыткам?

—Семена находится не под стражей. У него подписка о невыезде, и он может свободно перемещаться в пределах Симферополя. Но есть один момент. У него проблемы со спинным мозгом, и это может вызвать осложнения, вплоть до инвалидности. Киевский институт нейрохирургии прислал нам вызов на Николая Семену — чтобы мы отправили его в Киев на лечение. Мы подали запрос следователям и надеемся на их гуманизм и человеколюбие. Но боюсь, мы надеемся напрасно.

Эмир-Усеин Куку находится в СИЗО Симферополя. Его и других крымских татар, задержанных по этому делу, не пытали, но до июля он содержался в общей камере в ужаснейших условиях. Люди в камере спали по очереди, там было много клопов и других насекомых. Куку показывал нам на суде свои искусанные руки и ноги. Потом мы подняли эту тему, и Эмира Усеина перевели в спецблок. Вообще, там содержат террористов, убийц и насильников, поэтому надзор за подследственными строже, но с бытовой точки зрения стало легче. Теперь у него есть спальное место, матрас, чистая подушка и белье. Нет клопов. Но с другой стороны, мы считаем, что Куку вообще незаконно держат под стражей. Ему инкриминируют участие в запрещенной в России организации "Хизбут-Тахрир". При этом Куку вменяется лишь один эпизод участия в этой организации — разговор с двумя товарищами, во время которого обсуждалось обучение одного человека. Следователи считают, что речь шла об обучении террористической деятельности. То есть человека семь месяцев держат под стражей фактически за один разговор. Мы просим следствие конкретизировать, какие террористические действия предпринимались или хотя бы задумывались Куку. Но пока этой конкретики нет.

В России несколько десятков украинских политзаключенных. Их родственники надеются на обмен. Возможен ли он и что для этого нужно?

—Для переговорного процесса нужны две стороны — Украина и Россия. Насколько я знаю, Киев готов к любым предложениям — обменам, помилованиям, экстрадиции. Но РФ сейчас не проявляет вообще никакой заинтересованности и не делает шагов навстречу. Она заняла позицию стенки. В случае с Афанасьевым это состояние стенки было до марта 2016 года. После этого резко начались движения, и его достаточно быстро освободили.

А что сработало?

— Мы не знаем. Россия тогда вдруг выразила заинтересованность в двух одесских журналистах, которых в Украине подозревали в сепаратизме. Киев тут же включился в диалог, и начался процесс обмена. Но какие глубинные политические процессы этому предшествовали, я не знаю.

Мы очень боялись тогда подписывать помилование, ведь и Гену, и других ребят не раз обманывали. Но мы решили рискнуть, и этот риск оказался оправданным.

Дела многих украинских политзаключенных в России выглядят абсурдно и нелепо. Что РФ хочет сказать, например, делами против Карпюка и Клыха, где вся доказательная база строится на противоречивых показаниях одного маргинального свидетеля?

— Да, все эти дела действительно объединяет абсурдность. Но на самом деле обвинения в России абсурдны не только в отношении украинских граждан, но и российских тоже. У нас есть такая шутка: "Мы уже перестаем жить по Пелевину и начинаем жить по Сорокину". Это реально. Сорокин пишет о совсем маргинальных вещах, но, по-моему, мы уже перешли этот рубеж.

Я защищаю одного эколога в Адыгее. Он написал статью под названием "Молчание ягнят". Его обвинили в разжигании розни между русскими и адыгейцами. Якобы словосочетание "молчание ягнят" оскорбляет адыгейцев, потому что слово "ягненок" носит негативную коннотацию слова "овца". И, представьте, в суд приходит эксперт, который начинает доказывать, что слово "ягненок" фактически оскорбляет целый народ.

Извращенную фантазию наших следователей понять очень сложно. Я всегда думал, что, может быть, они пытаются выслужиться таким образом. Но, скорее всего, очень многие сотрудники следствия и спецслужб верят в то, что делают. Верят, что Россия в кольце врагов, что все вокруг хотят захватить наши богатства, что Сибирь — это недра Земли и проклятые американцы хотят все это у нас отобрать. Вера в "доброго царя" достаточно сильна в России. Например, сейчас арестованы десять участников "тракторного марша" в Краснодарском крае (21 августа местные фермеры устроили митинг против коррупции кубанских властей, а потом на тракторах и машинах направились в Москву. — Фокус). Но ведь все эти фермеры достаточно пропутинские, провластные. Они искренне считали, что "добрый царь" не знает, что "бояре" творят на местах, и чуть ли не с портретами Путина поехали в Кремль открыть ему глаза. Но в итоге их обвинили сначала в проведении несанкционированного митинга в кафе, а потом — в чистом поле. Это же абсурд. В отношении украинцев этот абсурд подкрепляется еще и распространенным мнением о том, что "бандеровцы и фашисты продались проклятым американцам".

По вашим наблюдениям, украинские власти делают хоть что-то для освобождения и поддержки наших политзаключенных в России?

— Поддержка однозначно есть — и со стороны консульской службы, и со стороны МИДа. Меня приятно удивило, что чиновники в МИДе сами предлагают какие-то варианты решения проблемы. Украинские власти стараются идти официальными путями и договориться с Кремлем. С другой стороны, очень важен и запрос от украинского общества. Когда я в первый раз пришел в МИД по делу Николая Семены, оказалось, что там о нем не знают. И если бы Ольга Афанасьева (мать Геннадия Афанасьева. — Фокус) не занималась судьбой своего сына, Гена, наверное, так и продолжал бы сидеть.

Есть ли прямая связь между резонансом, который имеет дело, и вероятностью его решения в пользу задержанного?

— Нельзя сказать, что это панацея. Допустим, дела Сенцова и Кольченко резонансны, но по ним сейчас тишина. Россия стала в глухую оборону и абсолютно не хочет вести никаких переговоров. С другой стороны, в деле Савченко резонанс однозначно помог. С Солошенко и Афанасьевым это тоже сработало.

Как к вам попали дела Афанасьева и других украинских политзаключенных? Почему вас это заинтересовало?

— Родственники Сенцова и Кольченко порекомендовали меня Ольге Афанасьевой. Сенцов кричал Гене прямо на суде: "К тебе придет Попков!" Я приехал в Ростов и пришел в СИЗО к Геннадию. До этого у него фактически не было юридической помощи. Адвокаты, которые у нему приходили, не совсем его устраивали. Они придерживались позиции, что нужно признать вину.

Сложно ли было наладить контакт с Афанасьевым и другими политзаключенными? Вы ведь приходите к ним уже после пыток, когда они никому не верят.

— С Геной было очень тяжело наладить контакт. Полтора года у него вообще не было нормального общения. Он был изолирован, запуган и не знал, откуда ждать провокации. Поэтому, даже несмотря на то, что его предупредили о моем визите, он сначала недоверчиво ко мне отнесся. Более-менее наладить отношения удалось только во время второго посещения. Работа адвоката во многом схожа с работой психоаналитика. Мы много разговаривали. А потом как-то сотрудники колонии прямо при Гене начали меня обыскивать и угрожали не пустить к нему. Гена видел, как я действовал. Доверие клиента нужно завоевывать не речами, а конкретными действиями. Но, к сожалению, адвокатская деятельность в России сейчас дискредитирована адвокатами, которые работают на следствие.

Как изменилась ваша жизнь после того, как вы стали адвокатом украинских политзаключенных?

— Доля паранойи присутствует у всех адвокатов, которые работают с политзаключенными.

Паранойи? Вы оглядываетесь по сторонам, выходя из подъезда?

— В общем-то да. В Крыму я пару раз замечал наружное наблюдение. Но, скорее всего, это было связано не со мной, а с людьми, с которыми я встречался, — журналистами и крымскими татарами. Есть паранойя, связанная с личной перепиской, — я ничего лишнего не пишу в соцсетях. Контролирую свою речь в общении с журналистами. Но в каком-то смысле я к этому привык, потому что до этого защищал российских политзаключенных.

Один из моих коллег, когда мы обсуждали стратегию по украинскому делу, сказал: "Ну да, стратегия неплохая. Я готов тобой рискнуть. А готов ли ты рискнуть собой?" Конечно, я понимаю, что это риск. Но, с другой стороны, в прошлом году по моим делам в России было два оправдательных приговора, и я понимаю, что мои знания сейчас нужны. Взять тех же несчастных фермеров, которых арестовали. Они ведь вообще ничего не понимают. Они просто ехали на тракторах, а к ним пришли менты с бумажками, в которых написаны заумные слова. Такие люди беззащитны против этого оголтелого беззакония.

Среди украинских правозащитников есть мнение, что в России могут открыть дело против любого человека и подогнать под него обвинительные доказательства. Так ли это?

— Да, я готов это подтвердить. Дело Куку — иллюстрация этого. В первый раз его задержали и обыскали в 2015 году. Тогда Куку отпустили, потому что материалов против него было мало, а никаких запрещенных книг у него не нашли. Сейчас, когда его арестовали, мы получили доступ к документам, и один из них полностью раскрывает карты. Он датирован октябрем 2015 года, а это за четыре месяца до окончательного ареста. В документе фигурируют три статьи, по которым, они считали, его можно задержать. Первая: "Пропаганда и оправдывание террористической деятельности". Вторая: "Насилие над полицейским". Третья: "Высказывание экстремистских лозунгов". То есть из этого документа видно, что под человека просто искали подходящую статью. Доказательства в таких делах лепятся искусственно. Наши правоохранители уже достигли в этом определенных высот: например, засекреченные свидетели, которые готовы говорить, что угодно измененными голосами, и суд им верит.

К сожалению, суды в России сейчас играют не роль независимого арбитра, а выступают на стороне обвинения. У украинского журналиста Антона Наумлюка недавно был любопытный разговор в ростовском суде. Один адвокат ему говорит: "О, а я вас помню. Я был на суде по Сенцову. Только я тогда был по другую сторону баррикад". Антон спрашивает: "Вы были следователем?". Он отвечает: "Нет, я был помощником судьи". То есть помощник судьи сам считает, что находится на стороне обвинения.

Можете дать примерную инструкцию, как себя вести во время задержания российскими спецслужбами? И что делать родственникам в таких случаях?

— Нужно или выучить наизусть весь Уголовно-процессуальный кодекс России, или заранее иметь контакт с российским адвокатом, которому вы доверяете. Я живу в Сочи, и мой телефон известен всем местным оппозиционерам. Они знают, что в случае чего нужно сразу звонить. И такие ситуации не раз бывали.

Но если тебе внезапно надевают мешок на голову, тянут в подсобку и начинают бить, как это было в случае с Валентином Выговским, знание УК вряд ли поможет. Да и не факт, что будет возможность позвонить адвокату.

— Конечно. Но если вы попадаете в группу риска, нужно принимать превентивные меры. В этой группе находятся все, кто был волонтером, ходил на Майдан, ездил в зону АТО. В таких случаях лучше вообще не ехать в Россию. Наши спецслужбы очень неравнодушно относятся ко всему, что связано с Майданом. Майдан у нас — синоним Апокалипсиса. У нас всех пугают Майданом. Если поездка необходима, нужно сообщить кому-то о своем графике и перемещениях, найти тех, кто будет встречать и сопровождать. Родственникам в таких случаях нужно держать связь с украинскими и российскими правозащитниками, с МИДом. Но все равно универсальной инструкции нет.

Кто занимается делами российских пленных в Украине? И что это за дела?

— Я ничего не знаю об этих делах, я ими не занимаюсь. И вопрос в том, насколько Россия заинтересована в них. Знаете, я сегодня прошелся от Украинского дома к Михайловской площади и увидел на улице портреты солдат и офицеров, которые погибли в зоне АТО за независимость Украины. В России такого нет. У нас не считают героями людей, которых бросают в пекло, которые гибнут за "ЛНР" и "ДНР", а когда-то гибли за Афганистан. К ним относятся, как к пушечному мясу. Украина бьется за каждого своего политзаключенного в России. А РФ, как я вижу, плевать. Не было бы процесса Савченко, и Ерофеев с Александровым (российские ГРУшники, на которых обменяли Савченко. — Фокус) никому бы не нужны были.

• Читайте также: Выбор сделан. Зачем Украине признавать нелегитимными выборы в России

Работа повлияла на вашу веру в людей?

— Я стараюсь воспринимать людей такими, какие они есть. Искать к ним подход. Вера в людей, наверное, идет по синусоиде: всплески и падения. Она сильно колеблется.

Фото: Сергей Карпов/Медиазона, hromadskeradio.org