История внутренней борьбы бойца АТО Олега Чубатого с самим собой и своими страхами
"Мир не поменялся, это мы другие", — говорит Олег, когда я спрашиваю у него, помогает ли опыт войны лучше понять жизнь.
Олег Чубатый, или, как его называют друзья, Чуб, воевал в зоне АТО два года. Сначала добровольцем в батальоне ОУН, потом в составе Вооруженных сил Украины. В конце декабря 2015 года, получив ранение руки, вернулся на гражданку, чтобы пройти курс реабилитации.
До войны работал на урановой шахте, был владельцем предприятия по производству мебели, а до того имел отношение к шоу-бизнесу. Пишет стихи и песни. Написанное во время войны, возможно, войдет в сборник, который он планирует издать в Лондоне.
История Олега — рассказ о том, как единоборство с собой помогает побороть внутренние страхи и демонов, доставшихся в наследство после пристального взгляда войны. Взгляда, который невозможно забыть. Только усмирить. История о том, как вернуться к себе, зная, что при первой необходимости снова окажешься там, где противостояние жизни и смерти — норма бытия. Об искаженном лице смерти и радости жизни. О том, как использовать полученные на войне способности распознавать ложь, сохранять честность эмоций и прямоту слов, не стесняться сентиментальности, замечая красоту и гармонию в обыденных вещах. История о том, как жить, когда общество еще не научилось принимать философию жизни человека, прошедшего через бои на передовой.
Война как фильтр
"Что не убивает — делает нас сильнее! — Олег произносит шаблонную фразу, но из его уст она звучит как концентрированная формула. — Сила войны в том, что она позволяет человеку попасть в пространство, откуда жизнь и смерть воспринимаются острее. Человек подкоркой начинает ощущать, что является не наблюдателем, а участником событий, каждое из которых может или насытить жизнь яркими красками победы, или превратиться в черно-белое кино с несчастливым финалом. Это знание меняет. Не страшен сам факт смерти, страшно отдать жизнь задаром, случайно". Об этом Олег говорит с легкостью. И понимаешь, что для него это не просто слова.
Волк — посол смерти
Снег осыпал ветки серебром.
Тихий шепот одиноких листьев,
Тишина и ночь сплошным ковром
Покрывает лес и сосен шишки.
Слышен крик, где одинокий мрак,
И мороз по шкуре — очень страшно.
На снегу чарует кровный знак.
Интересно, но идти опасно.
Слышен вой, похожий на рыданье.
В нем и боль, и страх, и зло.
Я боюсь — хорошее признанье,
Это волк, и мне не повезло.
Он живой, он ранен, жизнь не вышла,
Он ползет и оставляет кровь,
Умирает сердце еле слышно,
Одинокий волк — лесов король.
У него остались жизни капли,
Смотрит мне в глаза, но он не зол.
Выставив наружу зубы-сабли,
Умирает волк — смерти посол.
Слава и хвала — он воин славный,
Проиграл в неравном он бою,
Выстрелил по волку демон белый,
Показав уменья и стрельбу.
"Встал, пошел, пострелял, в тебя никто не стреляет, ты победил, ты Рэмбо. Так не бывает!" — Олег злится, когда я расспрашиваю о подробностях военной жизни. Не принято. У войны слишком искаженное лицо, чтобы описывать каждый ее шрам и морщину. Рассказывает историю, как давно, еще до войны, расспрашивал ветерана, прошедшего Вторую мировую, что такое война. Но в ответ получал всегда один ответ: "Зачем тебе, сынок? Тебе не надо это знать". Теперь он благодарен тому ветерану, сам убедился в том, что это знание слишком опасно для неподготовленных людей, воспринимающих войну как приключение.
"Величие войны для тех, кто по-настоящему не воевал. Остальные не хотят вспоминать. Поверь мне", — взгляд Олега жесткий. Я верю.
"Война не делает человека лучше или хуже, лишь обнажает его суть, — Олег рассказывает о том, как во время боев те, кто считал себя крутым и сильным, оказывались неготовыми проявить силу духа. — Только дуракам не страшно. Они погибают в первую очередь." Страх за свою жизнь и является главным защитником бойца на войне. Но не тот страх, который парализует, а тот, который позволяет владеть ситуацией.
Именно этот страх, видимо, и открывает впоследствии для бойцов другое восприятие жизни. Объясняя, какими навыками наделила его война, Олег начинает улыбаться. Первое, что называет, сентиментальность. Еще способность замечать жизнь в том, на что раньше не обращал внимания.
"Научился фильтровать людей, — уже серьезно продолжает Олег, — по глазам и нескольким фразам понимать, что за человек". Негласное правило среди бойцов, говорит он, то, как записываешь человека в телефоне. Кого-то заглавными буквами, других под кодами, кого-то сохраняешь не на симке, а в памяти телефона, поскольку знаешь, что не будешь с этим человеком общаться. Война учит ценить общение с людьми, которых считаешь по-настоящему своими. "Существует своя градация!" — Олег держит в руках телефон. Старая модель, кнопочный. У него тоже своя история. Достался от сепара. После его смерти телефон передали для проверки на наличие секретной информации. Оказалось, не зря. После отдали обратно. Так и носит с собой.
Фронтовые братья
В жизни Олега до войны было два настоящих друга: отец и брат. И еще один, которого можно назвать "друг-знакомый". Война подарила немало друзей. Замкнутое пространство, критические условия, неуверенность в завтрашнем дне, планирование жизни с утра до вечера, а потом с вечера до утра. Все это учит по-другому воспринимать находящихся рядом. Люди, с которыми не был знаком в жизни "до", становятся семьей. Идеалами фронтового братства называет верность, честность, постоянство.
Эту же систему координат Олег использует и в мирной жизни. Объясняя секрет фронтового братства, улыбается. Признается, что ему может позвонить посреди ночи радостный боец и рассказать, как курица снесла три яйца, и он будет счастлив, потому что его "брат" этому радуется. В мирной жизни бойцы, вернувшиеся с войны, не случайно держатся вместе. Понимают друг друга, как никто другой. Изменились взаимоотношения и с братом Олега. До войны постоянно ссорились. Олег не скрывает, что часто включал "старшего брата". А потом оба отправились на войну. На передовой было не до ссор, как не стало их и после возвращения на гражданку.
"Он вообще красавчик у меня, — смеется Олег, рассказывая о брате, — может позвонить ночью, и мы полтора часа будем обсуждать, почему, когда наступаешь на букашечку, испытываешь жалость".
Говоря о фронтовых братьях, Олег преображается. В глазах боль. Еще минут десять он рассказывает о том, как тяжело многим бойцам адаптироваться к мирной жизни, о том, как многих ломает, как бойцы, привыкшие на войне быть частью коллектива, возвращаясь на гражданку, оказываются совершенно не готовыми к самостоятельной жизни. На вопрос, как ему самому удалось сохранить индивидуальность, отвечает: "Я могу долго находиться один".
В умении воспринимать одиночество не как тюрьму, а как возможность подумать, наверное, и кроется секрет адаптации. Рефлексия по войне неизбежна, вопрос лишь в том, насколько готов человек спокойно вести диалог со своим внутренним "Я". Словно услышав мои мысли, Олег дополняет: "Мне бывает плохо, но если я сам себе не помогу, никто не сможет".
Возвращение
Олег из тех, кто может анализировать свои внутренние ощущения, поэтому прошу рассказать о его об адаптации к обычной жизни, как за этот год происходило его "возвращение". Начал с того, что честно ответил: еще не вернулся до конца.
"Прежде всего, — объясняет Олег, — если стоишь на месте и ничего не хочешь менять, только всем говоришь "пожалейте, обнимите, меня контузило", это не поможет справиться с войной внутри тебя". Олегу помогает общение. Другие люди дают надежду, что внутренних "демонов" можно победить. "Ярость граничит с ненавистью. Она разрушительна, — поясняет Олег, — важно разглядеть другую ее грань — мужество. Именно оно и может стать спасительным кругом. Ярость — это психологический срыв. Мужество — желание защитить и себя, и своих близких. Но рецепта, способного объяснить, как ярость — наследство войны — в себе усмирить, не существует. У каждого свой способ".
Одним из первых открытий Олега было то, что он не может быть нечестным по отношению к другим. "Если мне радостно, не буду притворяться. Если хочется сказать, что человек — козел, то, стесняясь, скажу ему об этом прямо в лицо!"
Первое время Олег находился в госпитале. "После полевых условий чистая постель, горячая вода, холодильник и телевизор, отсутствие мышей — все это воспринималось как сказка", — вспоминает он. Помогало и то, что рядом такие же, как и он, бойцы. Выход в город был тяжелым испытанием. Шум машин, толпы людей, открытые пространства, от которых успел отвыкнуть. Нелегко было ощущать и пристальное внимание со стороны незнакомых людей. "Как-то бабушка пыталась уступить место, но у меня же ранена не нога, а рука", — признается он.
Затем был реабилитационный центр. Та же среда, и снова внимание к себе. И хотя некоторым бойцам скорее нравится ловить на себе восхищенные взгляды, чтобы не чувствовать свое одиночество, Олег объясняет, что от этого устает: "Привык находиться один. Не хочется".
После реабилитационного центра начал искать жилье. Жене, которая ушла, пока он был на войне, отдал все, включая квартиру. Обратился к властям, которые должны были найти временное жилье, но получил комнату в общежитии, где условия напоминают полевые, а маленькое замкнутое пространство снова невольно возвращает к событиям, которые не хочется вспоминать. "Человек, которому нужно реабилитироваться, не должен жить в казарменных условиях", — возмущается Олег. Он вообще злится на то, что система для реабилитации бойцов, которая налажена в Америке и Европе, развивается в Украине очень медленно. Мирное общество не готово принять бойцов ни психологически, ни социально, ни материально. На вопрос, как нужно изменить систему, Олег отвечает: "Я не политик. Не знаю, пусть слушают бойцов и делают выводы".
Черные точки
Пытаясь объяснить, почему бойцам тяжело адаптироваться к мирной жизни, Олег говорит, что в обществе сложилась негласная формула: "Живи сам, не мешай жить другим. Если приносишь пользу — хорошо". На войне другая формула: "Живи сам, давай жить другим, приноси пользу". Коллективная солидарность и обязательное стремление быть полезным в жизни — это и отличает бойцов, по мнению Олега. Это их дар и проклятие одновременно. Приходится идти по непроторенной дорожке, а потому встречать сопротивление со стороны других людей, привыкших жить по своим правилам.
- Читайте также: Киборги. Год спустя
Олег переживает, что общество не до конца понимает, что испытывают бойцы по возвращении на гражданку. Я вижу, что ему больно. На его лице вообще очень хорошо отражаются эмоции. Говорю, что его история может объяснить обществу, что не все просто в душе бойца, и показать другим, что сложности можно преодолеть. Выход есть всегда. Олег перебивает, говорит, что его история не так тяжела, как у других. Начинает перечислять своих друзей-бойцов, у которых гораздо более сложная ситуация, — они могут рассказать, что значит дно.
Неожиданно берет ручку. Прикладывает к белому чайнику и говорит: "Видишь разницу?" Я не до конца понимаю, о чем речь, поэтому он продолжает: "Видишь, ручка синего цвета хорошо видна на белом фоне? Так же, как и черная точка виднее всего будет на белом. Вопрос в том, как ты покажешь эту точку".
- Читайте также: Когда закончится война. Семь историй ожидания мира
Наконец я понимаю, о чем он. О том, через какие примеры лучше показывать переживания бойцов — через людей, которые выигрывают во внутреннем соревновании с собой или через людей, которые могут вызывать сочувствие, и отвечаю: "Твой пример — это пример черной точки". — "У меня этих точек до фигища".
Их много, но это точки, а не сплошное черное пятно, через которое белый цвет совсем не виден.