Жизнь после правды. Что мешает реформам образования в Украине

Инна Совсун рассказала Фокусу о том, чем отличается воспитание от подготовки, как привычки, заложенные в советской школе, влияют на восприятие людей, каких лидеров не хватает Украине, как гендерное неравенство закладывается в школьных учебниках и почему корпоративная солидарность в университетской среде мешает проведению реформы образования.

КТО ОНА

Вице-президент Киевской школы экономики (KSE), преподаватель политологических дисциплин в Национальном университете "Киево-Могилянская академия", с 2014 года по июль 2016 года первый заместитель министра образования и науки

ПОЧЕМУ ОНА

Занимается продвижением реформ в высшем образовании

Недавно вы выступали на reformsnight, где рассказывали о сложностях коммуникации, которые возникали у тех, кто проводил реформы в Украине. Каковы основные причины того, что не все задуманное реформаторами воплощено в жизнь?

— Когда в 2014 году произошла революция и сменилось правительство, публично проговариваемый запрос на реформы был очень высокий — нам надо реформировать все и немедленно. Но если вы посмотрите на теории общественного мнения, то поймете, что у общества есть точки или проблемы, на которые оно готово обращать внимание, при этом оно не может обращать внимание на все сферы одновременно. И журналисты ведь не могут одновременно освещать проблемы реформаторов медицины, образования, социалки, налогового кодекса, бюджета. Тем более происходит еще куча отвлекающих моментов — кто-то квартиру купил, у кого-то какие-то фотографии в интернете всплыли. Повестка реформ была шире, чем могло вместить в себя публичное пространство. Это объективная причина.

Второе. Сама журналистика, скажем честно, особенно наши ключевые телеканалы, не отличаются высоким качеством материала и старательностью освещения тем. Например, когда я поехала в 2007 году учиться в Швецию, у них как раз в сентябре были выборы. Я жила в общежитии, и у нас было общее пространство, где стоял телевизор, который ребята по вечерам включали. И вот начинаются новости, а там на 5 минут сюжет о проблемах в детских садах. Причем репортаж не про какой-то конкретный садик, в котором кто-то отравился и увольняют директора, а сюжет о системных проблемах в воспитании, о том, стоит ли менять подходы в обучении, какие группы детей обучаются, как повысить квалификацию преподавателей. И это за 2 недели до выборов. Вы представляете что-то подобное у нас?

В Украине есть проблема качества журналистики, которую бессмысленно отрицать. Но было бы наивно говорить, что это только украинская проблема. Оксфордский словарь английского языка словом уходящего 2016 года назвал термин "эпоха после-правды", который появился еще в 90-х годах и сейчас приобрел новое звучание после Brexit и победы Трампа на выборах в Соединенных Штатах. Его идея такова, что сейчас в обществах гораздо важнее становятся эмоции, а не рациональное объяснение. Другое дело, что в Штатах есть СМИ, которые предлагают альтернативу — глубокую аналитику, новые темы или еще что-то. В Украине с этим плохо. Для людей, которые хотят говорить конкретно о реформах, почти нет площадок.

И третий момент — общество хочет, чтобы все менялось, но не готово меняться само. Это то, что я видела в системе реформирования образования, когда все разговоры сводились к требованию, что надо зарплаты всем повысить. Я согласна, что зарплаты должны быть выше, но этого недостаточно.

Мы попали в замкнутый круг. Есть недовольство качеством образования, и когда ты говоришь, что нужно больше финансирования на высшее образование, упираешься в "зачем финансировать систему, которая плохая". А как ты ее улучшишь без финансирования? И мы ходим по этому кругу недоверия всех ко всем, который надо как-то уже начать разрывать. Проблема еще и в том, что представители образования не готовы признать, что люди недовольны уровнем образования, представители министерства финансов не готовы сказать, что, да, нужно выделять деньги на оборудование для университетских лабораторий, чтобы мы получали качественное образование. Нужна качественная дискуссия, проблемы надо проговаривать конструктивно и системно. Вот сейчас говорят о том, чтобы школа учила критичному мышлению, но ведь сама система образования некритична по отношению к себе. Внутренняя критичность по сравнению с внешней критикой очень низкая.

Вы упомянули про мир после правды. В одном из своих постов вы как-то написали, что у людей должно быть право говорить, но и должна быть ответственность за то, что именно говорить. Не кажется ли вам, что в этом смысле критическое мышление — лишь следствие появления ответственности у человека.

— Да, это большая проблема. Я год назад задумала собрать мнения студентов и преподавателей о том, как проходит реформа высшего образования. Люди должны были описать проблемы, которые есть сейчас, и рассказать, что им нравится в реформе. Так вот, им нравится, что усиливается борьба с плагиатом, но когда обсуждались проблемы — этого пункта не было, то есть люди не признают, что это реальная внутренняя проблема. Когда спрашиваешь людей, где есть проблемы, то говорят, что на кафедре у них все отлично, но вот в системе есть проблемы. Почему? Мне кажется, это еще наследие Советского Союза, когда люди, чтобы избежать репрессивного аппарата, максимально друг друга поддерживали. И это ложное чувство корпоративности теперь подрывает доверие и развитие критичности по отношению к себе.

Тенденция последнего времени —молодежь начинает занимать руководящие должности в госаппарате. И общество не всегда однозначно это воспринимает. Словно есть некий архетипичный образ того, как должен выглядеть чиновник: солидным дядечкой с пузиком. Не кажется ли вам, что виной тому стереотипы, сохранившиеся еще с советских времен, и образование может повлиять на изменение таких стереотипов?

— Мне кажется, это обязательная часть в воспитании критического мышления. В теории, конечно, избежать стереотипизации невозможно. Мы не можем воспринимать мир во всей его комплексности, должны быть какие-то модели для понимания процессов. Другое дело, что должны появляться новые стереотипы и они не должны быть слишком жесткие. И, конечно, нужно переводить дискуссии с того, каким должен быть чиновник, на то, что он должен делать и как работать. Человек может быть и 60-летним, но активным, креативным, инновационным и, поверьте, я таких много видела на госслужбе, а есть люди, которые уже в 25 лет являются представителями старой системы. Нельзя сказать, что однозначно молодые — носители новых ценностей. Нужно переиначить запрос. Мы должны рационально оценивать действия чиновников.

Инна Совсун: "Когда я спрашиваю у студентов, есть ли у нас проблемы с гендерным равенством, поднимает руки ровно половина аудитории — девочки. Из ребят только один студент однажды поднял руку"

С чем связана повсеместная некритичность мышления?

— Я думаю, что все идет еще с советского образования. В Советском Союзе в школе, по сути, обучали тому, чтобы человек готов был некритично воспроизводить постулаты марксизма, ленинизма. После этого постулаты поменялись, а подходы остались теми же. Вместо того чтобы учить задавать вопросы и критически оценивать то, что предлагают преподаватели, остался подход, что нужно просто повторить то, что тебе сказал учитель в школе или преподаватель в институте. В результате у людей сформировалось двойное сознание, когда они знают, что является нормой, которую им нужно просто уметь воспроизвести в публичном дискурсе, но при этом эта норма не является для них внутренним императивом к действию.

Ко мне часто подходили активисты и говорили, а давайте сделаем курс, как плоха коррупция и как с ней бороться. Ребята, это все прекрасно, но пока коррупция будет в структуре школы, подобные курсы наделают больше вреда, чем пользы, поскольку люди просто научатся повторять то, что нужно сказать, но не произойдет того преломления через личный опыт, которое и является шагом к изменениям. Таким образом, в системе образования априори разрушается целостность мышления. Нужно осознать, что корни имитации изменений — все оттуда.

Вы два года проработали на госслужбе. Какие выводы вы сделали для себя, какие уроки вынесли?

— Проблемы госаппарата я бы разделила на 3 блока. Первый, это, конечно, политическое влияние и лоббирование. Это большая проблема. У меня за 2 года появилось столько телефонов народных депутатов, которые звонили с разного рода просьбами, типа, а давайте вы дадите такому-то университету больше мест госзаказа. Особенно много было в первый год, на второй поняли, что мне бесполезно звонить. Плюс приоритетность реформы для высшего руководства страны, которая тоже имеет значение. К сожалению, образование становится приоритетным только перед выборами, когда депутаты обещают повысить зарплаты учителям, и в общем-то все.

Второй момент — процедуры и подходы. Первый день, когда я пришла на работу в министерство, ко мне приходит секретарь и говорит: "Инна Романовна, вот почта". И такая большая стопочка писем с исходящей и входящей корреспонденцией, потому что любой гражданин может написать в министерство и ему обязаны ответить. Это теоретически хорошо, но практически это значит, что госслужащий превращается в того, кто пишет отписки, поскольку ты физически не можешь ответить на каждый запрос и обработать каждый вопрос. Или попадают запросы, которые не в моей компетенции. Например, женщину не взяли уборщицей в университете, а взяли чью-то куму, и вот она пишет: решите эту проблему.И что ты можешь сделать, тем более когда мы говорим, что реформа образования предполагает расширение автономии для университетов. Но ответ нужно подготовить. Продвижение реформ осложнено не только нехваткой финансирования, но и технологическими причинами.

И третий момент, на который я сейчас делаю упор в своей работе в Киевской школе экономики, — это качество подготовки тех людей, которые работают в госсекторе, и тех, кто работает в общественном секторе. У последних лучше с образованием и ценностными ориентирами, но с точки зрения разработки политик и комплексного понимания, что такое политика, есть огромные проблемы с уровнем аналитики и исследований. Общественный сектор долгое время у нас концентрировался на политических вопросах и борьбе с коррупцией, а когда в 2014 году пришло время в министерства назначать людей, выяснилось, что у нас не хватает тех, кто точно понимает, что делать с реформами. То есть были специалисты по свержению власти, но не было тех, кто мог рассказать, как построить что-то. На самом деле, у людей не хватает знаний и понимания, как разрабатывать стратегии и как их продвигать. В госсекторе это усугубляется еще и уровнем зарплат. Но там есть и адекватные, и они обучаемы, просто с ними никто не работал. Хотя формально, по законодательству, у нас все госслужащие должны пройти повышение квалификации. На это выделяется 90 млн грн из бюджета. У меня знакомая пошла на курсы, и говорит "Инна, это ужас. Профанация!" Сидит дядечка и говорит: "По программке я должен вам сейчас рассказать про гендерное равенство. Ну, вы поняли, что мужики тоже должны борщ готовить. Это, конечно, очень смешно, но думаю, мы раскрыли этот вопрос". Вот уровень дискуссии и на что выделяются бюджетные деньги.

Реформа может произойти, если поменять эти три момента — минимизировать политическое влияние, поменять процедуры и завести новых людей. Поэтому моя идея с обучением public policy очень важна.

Кстати, о гендерном вопросе. Вы часто пишете в своих постах и говорите в интервью о гендерном равенстве. Вы сталкиваетесь с неравенством по гендерному признаку?

— Не скажу, что я с этим слишком часто сталкиваюсь, но полностью избежать этого точно не удается никому.

Очень интересно, когда я спрашиваю у студентов, есть ли у нас проблемы с гендерным равенством, поднимает руки ровно половина аудитории — девочки. Из ребят только один студент однажды поднял руку. Есть заданная социальная роль, которую ты должна исполнять, люди ожидают от тебя какого-то поведения, просто потому, что ты женщина, а не мужчина. Некоторые женщины, которые достигли успеха, говорят: вот я ведь смогла, почему другие не могут? Но на самом деле есть некие социально ограничивающие факторы, которые ты реально не можешь изменить. Например, когда у меня родился ребенок, мы по очереди с мужем ходили на работу, потому что работали тогда в одной общественной организации и могли себе это позволить, а если бы кто-то из нас работал, скажем, на госслужбе, то какой у нас был бы выход? Ведь обычно как происходит? Женщина должна уйти в декрет на 3 года, а потом, не дай Бог, нет места в садике, а это везде, и конкретно в Киеве очень тяжело попасть в садик. И тебе некуда деть ребенка, и что делать? Няня — это дорого, и ее можно позволить себе только с зарплатой, выше средней по стране. И вот женщина остается в декрете еще несколько лет, а потом что? Твои навыки и контакты за это время потерялись, плюс работодатель на тебя смотрит как на человека, у которого постоянно больничный и который еще может родить, и отдает предпочтение мужчине, поскольку он надежнее будет. Несмотря на то, что я с этим меньше сталкиваюсь, надо шире смотреть на проблему. А она есть.

Проблема есть, но некоторых женщин устраивает такое положение дел. Их устраивает быть слабыми, что ли…

— Ко мне как-то приезжала подруга из Швеции, она прошлась по Киеву и говорит: "Инна, я не понимаю, почему у вас так много фотографий полуголых женщин по городу". Мы даже не фиксируем это, а это ведь тоже влияет на восприятие женщин. Когда ты постоянно видишь полуголых женщин, мужчины начинают воспринимать женщину как объект, как тело, а не как равноценного партнера. И женщина, соответственно, тоже формирует свое поведение, чтобы вписываться в эти каноны. Я против того, чтобы навязывать единый другой канон, но, как минимум, я за идею, чтобы каноны были разные. Должно быть право формировать свое собственное поведение и осмысливать его. В гендерном вопросе это особо показательно, но на самом деле прослеживается и в других сферах. Это опять же вопрос целостности человека и понимания своего места в мире, а эту закалку формирует образование

Когда я работала в министерстве, мы начали процесс проработки гендерных стратегий в образовании с того, что была проведена гендерная экспертиза учебников, чтобы в них, например, не было, что девочки только в куклы играют, а мальчики строят дорогу. Ведь откуда у нас берутся идеи в голове, они же не просто зарождаются, а формируются в процессе социализации через школу, родителей и медиа.

Вы как-то сказали, что лидерам нужно наращивать глубину, книжки читать, иначе трампизм неминуем.

— Я глубоко убеждена, что отсутствие традиции чтения книг — это катастрофа. Потому что глубина, критичность мышления и привычка к вопрошанию не появляется сама по себе или в результате семинаров и тренингов. Это воспитывается в результате очень сложных процессов. Ты должен приложить усилие, чтобы что-то узнать. Обучение — это сложно. Я вот сейчас доучиваю французский, и это нельзя назвать развлечением, это труд.

Инна Совсун: "Хочется, чтобы наше образование не "воспитывало", потому что это слово предполагает пассивную и активную сторону, а готовило людей, способных к критическому мышлению, внутренне целостных, автономных"

Не кажется ли вам, что способность лидера —умение видеть целостной картину и отличать важное от актуального. Может ли образование научить этому навыку?

— Оно должно это делать, иначе какой в нем смысл, но это сложно. Например, как студентов учат комплексно подходить к пониманию проблемы на Западе? Скажем, просят проанализировать проблему выключенных фонарей на какой-то улице. Вроде мелочь, а ты предложи еще пути решения этой проблемы, что еще сложнее. Такие практические задания очень важны. Но при этом, как говорила одна моя преподавательница, "нет ничего практичнее, чем хорошая теория!". А мы ведь еще и читаем плохую теорию. Или делаем практику без осмысления. А это все взаимосвязано.

В Украине, как мне кажется, при этом существует дихотомия между двумя типами лидеров. С одной стороны, у нас есть лидеры, которые репрезентуют большинство. Их функция — представлять мнение большинства, но из этого вытекает популизм. Теоретически демократия — это воля большинства, но, с другой стороны, великие лидеры в истории — люди, которые шли наперекор воле большинства, убеждая поддерживать их идеи. Таких типов лидеров в Украине не хватает. Лидеров, которые будут предлагать обществу какую-то повестку, свое видение, а не просто идти на поводу у общества. Это тяжелее, но важнее, поскольку если ты делаешь реформы, согласовывая их с мнением большинства, они всегда будут хотеть, чтобы оставалось как есть, только "зарплату повысьте".

Каким вы видите идеал образования?

— Очень хочется, чтобы наше образование не "воспитывало", потому что это слово предполагает пассивную и активную сторону, а готовило людей, способных к критическому мышлению, самостоятельному принятию решений и внутренне целостных, автономных. И здесь автономность не только о праве в принятии решений, а об осознанной ответственности принимать решение.

• Читайте также: Школьная партия. Министр образования Лилия Гриневич о том, почему нельзя обойтись без двенадцатилетки

Конечно, важны и современные технологии. Мы не можем продолжать хвалиться, что обучаем новым методам обработки угля, в то время как весь мир говорит об электромобилях и роботах. С нашим-то запасом людей со знанием естественных наук мы должны это использовать, чтобы соответствовать тенденциям современного мира. Мне хочется, чтобы образование было лидером в навязывании новых идей и дискуссий о будущем.

Фото: из личных архивов