Прифронтовой бар. Как бизнесмен из Донецка прошел путь в партизаны и обратно

Богдану Чабану 23 года. В семнадцать он начал путь успешного бизнесмена. Основал в Донецке рекламное агентство, затем продал его, на вырученные деньги купил кофейню "Изба-читальня". Вскоре превратил "Избу" в арт-площадку, культурное пространство для молодежи.

В бизнес-планы Богдана вмешалась война. Он смирился с потерей дома, бизнеса и многих связей в родном городе. Взял в руки оружие и пошел воевать. Сначала — в батальон "Шахтерск", с которым прошел Иловайск, чудом оставшись в живых. Потом был Ивано-Франковский батальон теробороны, затем — подразделение "Гарпун", опыт партизанской войны в Донецкой области. У партизанской группы Богдана была игрушка-талисман в виде улитки, из-за которой членов группы и прозвали "равликами".

Впоследствии Чабана и еще восьмерых добровольцев задержали украинские правоохранительные органы. Прокуратура обвинила партизан в незаконном хранении оружия, ограничении свободы и разбойном нападении. Суд снял практически все обвинения, но до этого Богдану пришлось полтора месяца провести в СИЗО. Сейчас он снова вернулся к мирной жизни и основал еще одну "Избу-читальню" — теперь в Мариуполе. Фокус расспросил Богдана о том, как ему дался путь из бизнесменов в партизаны и обратно.

Наполняя сосуд

Вы живете в Мариуполе с июля 2015 года, кафе открыли в мае 2016. Вам здесь комфортно?

— Смотря с чем сравнивать. Конечно, не так комфортно, как в Донецке, но Мариуполь, правда, старается как-то развиваться.

Чем отличается мариупольская "Изба" от донецкой?

— Здесь все создавалось "взрослее", я учел ошибки, допущенные в Донецке. Там была целевая аудитория, сейчас мы только работаем над ее появлением.

Как бы вы описали свою аудиторию?

— Молодежь, средний класс. Мы себя позиционируем как интеллектуальный бар для тех, кто не хочет типичного отдыха в клубах или за бутылкой пива возле подъезда, место для людей, привыкших к хорошей музыке и хорошим напиткам.

Богдан Чабан: "Моя функция как военного выполнена, но есть и другая функция — экономического и культурного развития. Она тоже очень важна, и ее тоже нужно выполнять. Особенно на прифронтовых территориях. Потому я и не поехал во Львов, Киев или Харьков"

Каким для вас было перевоплощение из бизнесмена в партизаны и обратно?

— Конечно, тяжелым. Это сложный процесс. Вот возьмите сосуд, в который наливают воду. Он наполняется, наполняется и в определенный момент разливается. Когда я был в Донецке бизнесменом, это напоминало пустой сосуд. События, происходившие там, переполняли меня. Чувствовал, что не могу сидеть сложа руки. В определенный момент все дошло до пика и выплеснулось. Здесь то же самое. Я понял, что моя функция как военного выполнена, но есть и другая функция — экономического и культурного развития. Она тоже очень важна, и ее тоже нужно выполнять. Особенно на прифронтовых территориях. Потому я и не поехал во Львов, Киев или Харьков. Конечно, Мариуполь — сложный город, рядом война. Я это понимал. Мотивация была: если не я, то кто?

Когда конфликт в Донбассе только разгорался, вы ненадолго уехали во Львов. Почему решили практически сразу же вернуться?

— Я понял, что не хочу бежать из своего дома. Осознанием этого и дополнился мой сосуд. Нужно было вернуться в Донецк и приложить максимум усилий, чтобы там все это прекратилось.

На тот момент в Донецке создали "списки", многим там было небезопасно находиться. Вы осознавали риск?

— До какого-то момента, а для меня им стало появление в городе Гиркина-Стрелкова, эти розыски не были структурированы. Многие люди просто не оказывались в центре внимания. Тогда я принял решение не демонстрировать открыто проукраинскую позицию, что развязывало мне руки.

Что с донецкой "Избой" сейчас?

— Знаю, что помещение захвачено, оно находится в квартале "министерства обороны ДНР". Дальнейшая судьба мне неизвестна.

Без обид

Вы часто отказываетесь рассказывать о партизанском прошлом. Почему?

— Во-первых, ребята, которые были со мной, продолжают службу в других органах. Также иногда мы работали со спецслужбами, и совесть не позволяет мне раскрывать некоторые вещи. Поэтому о деталях я пока молчу.

Как же вышло, что вы работали с украинскими спецслужбами, а потом украинские власти предъявили вам претензии?

— Сказалось несовершенство украинского законодательства. С одной стороны, законодательно мы живем в мирное время, с другой — у нас идет война. Вооруженные силы используются на территории страны, но до сих пор не введено военное положение. Расформированы добровольческие подразделения, но потребность в малых военизированных группах оставалась.

Вы чувствуете обиду?

— Обиду чувствуешь, когда не понимаешь, почему так произошло. Я понимаю, почему было именно так. Если бы мы могли поступить на службу официально в украинские структуры, то этого бы не было. Тогда нас просто кормили обещаниями, но при этом не прекращали давать задания.

Какие именно обвинения вам были выдвинуты на суде?

— Разбойное нападение, незаконное хранение оружия, незаконное ограничение свободы и фальсификация вещественных доказательств. Эти обвинения выдвигала прокуратура. Суд опроверг их и сделал вывод о превышении полномочий. Странное решение, потому что мы не представляли никакую структуру и, следовательно, о превышении каких полномочий может идти речь?

Советуемся с адвокатами по поводу апелляции. Конечно, не считаем себя виновными и хотим доказать свою правоту.

Вы готовы снова взять в руки оружие, если понадобится?

— Если будет критическая необходимость, например, продвижение российских войск на нашу территорию — да. Тогда я снова возьму в руки оружие.

Быстро вернулись к обычной жизни после шести недель в СИЗО?

— Достаточно быстро. Там есть два сценария. Первый — ты полностью играешь по правилам тюрьмы и становишься ее частью. Наша пенитенциарная система работает на то, чтобы сломать человека. Она не перевоспитывает, а делает заключенного частью себя. Поэтому большинство и возвращается снова в тюрьму. Второй вариант — тот, который я выбрал для себя, — не терять моральный облик и не принимать законы, существующие в тюрьме. Поэтому мне было не так тяжело. Хуже было после войны, когда нужно отойти от всего и понять, что делать дальше.

О чем вы не хотели бы вспоминать?

— Было многое. Это часть моей жизни, я не смогу об этом забыть. Слишком много смертей ребят. Они были моими друзьями и товарищами. Память о них — память о героизме и о том, за что они отдали жизнь.

Богдан Чабан: "Для меня украинизация Донбасса — вопрос не языка, а украинской ментальности. Хочется, чтобы регион был более культурным, образованным и продвинутым. Главная проблема Донбасса в том, что там хотят "жить, как раньше". Я не хочу жить, как раньше"

Вы не чувствуете усталость?

— Чувствую. Она накапливалась все время, начиная с потери дома, бизнеса, дружеских отношений. Потом была война, СИЗО, суды, построение нового бизнеса. Мне 23 года, но я уже многое пережил. Когда Донецк станет свободным, вернусь назад и буду восстанавливать его. Пока нет возможности, могу быть полезным здесь.

Вы действительно успели многое сделать к 23 годам. Считаете себя успешным человеком?

— Нет. Для меня успешность — какие-то фактические достижения. Пока я просто двигаюсь вперед.

• Читайте также: Будда из зоны АТО. Лейтенант "майдановского" батальона Нацгвардии о справедливости для Донбасса

Вы говорили, что одна из ваших личных задач — украинизация Донбасса. Что это означает для вас?

— Для меня украинизация Донбасса — вопрос не языка, а украинской ментальности. Хочется, чтобы регион был более культурным, образованным и продвинутым. Главная проблема Донбасса в том, что там хотят "жить, как раньше". Я не хочу жить, как раньше. Хочу жить так, как будет завтра, а не вчера.

Фото: Евгений Сосновский