Культура

Я пытаюсь подружиться со своими страхами, — София Андрухович

Писательница София Андрухович рассказала Фокусу о том, почему не обязательно стремиться к идеалу, как страх мешает жить и для чего стоит на время уехать из Украины

КТО ОНА

Украинская писательница, переводчица и публицист. Ее роман "Феликс Австрия" был переведен на немецкий язык и издан в Австрии. В 2014 году роман получил специальную награду на Львовском форуме издателей, премии "Книга года ВВС" и "ЛитАкцент года"

ПОЧЕМУ ОНА

В апреле выпустила свою первую книгу для детей

Одна особенная история из миллиона особенных историй

Почему вы решили взяться за книгу для детей?

— На это приключение меня подговорила подруга, иллюстратор и автор "кротовой трилогии" Марьяна Прохасько. Мы дружим с ней полжизни, и наша близость вмещает в себя очень многое: как наивные и детские вещи, так и серьезные, мучительные взрослые.

Писать для детей всегда казалось мне слишком сложной, даже недостижимой задачей. Это большая ответственность: я не специалист по детской психологии и даже хорошей мамой назвать себя не могу. К тому же большинство вещей я воспринимаю слишком неоднозначно и часто полагаюсь на интуицию. Вряд ли эти качества присущи детским писателям (по крайней мере так мне казалось раньше). Хорошие детские книги обычно объединяют в себе непредсказуемость и простоту, в них нет пафоса и банальности.

Когда ты пишешь — неважно, детскую ли книжку, или нет, — ответственность очень велика. Но не больше, чем когда просто общаешься с людьми, слушаешь или думаешь о словах, которые произносишь. Ты не должен говорить что-то исключительное и новое, ты говоришь только то, что тебе интересно и важно, то, что ты хочешь рассказать. И это не должна быть какая-то идеальная история. Это просто одна из миллиона историй. Одна особенная история из миллиона особенных историй.

Вы рассказываете дочери о том, что происходит в Украине и мире? Как она эти новости воспринимает?

— Я не делаю это регулярно. У меня нет привычки каждый день следить за лентой новостей, мне не нравится невротическое состояние погруженности во все подробности. По-настоящему важные новости не остаются незамеченными, даже если ты сам их не ищешь.

Дочь знает о самом важном. Я говорю с ней на эти темы осторожно и не всегда знаю, как отвечать на вопросы о войне, смерти, несправедливости. Стараюсь говорить просто, помня о сложности. И еще избегаю однозначности.

В ваших книгах часто встречаются моменты, которые можно принять за автобиографические. Насколько много вас в ваших героях и героинях?

"У меня много страхов, но я пытаюсь с ними подружиться. Наверное, больше всего не хотелось бы, чтобы страх помешал прожить собственную жизнь"

— То, что может казаться выдуманным миром, на самом деле тоже реальность. Ее создает автор. Даже у самого фантазийного сюжета есть четкое происхождение, связанное с конкретными событиями, людьми или эмоциями. Даже когда автор пишет на темы, вроде бы с ним не связанные — Холокост, Чернобыль или, например, порнобизнес, — он почему-то выбирает именно их. Это значит, что он рассказывает и о себе тоже. Другое дело, что манера письма зависит от того, насколько автор интересуется внешним миром, другими людьми, насколько способен на эмпатию.

Мне все больше нравится проводить время во внешнем мире. Я себя уже немного знаю, другие люди кажутся мне интереснее. Привлекает история, я хочу понять, почему все произошло и происходит именно так, а не иначе. Привлекает то, как характеры людей и обстоятельства влияют на их поступки и судьбы, чем вызваны преступления, а чем — жертвенные и смелые поступки. И еще захватывают разные точки зрения, разные трактовки одних и тех же тем, разные подходы и способы понимания.

Многие авторы в ответ на вопрос, почему вы пишете, отвечают: "Я не могу не писать". Для чего пишете вы и можете ли не писать?

— Я не была бы собой, если бы не писала. Это мой способ меняться, воспринимать мир. Но это не игра в одни ворота. Так же, как для разговора нужны собеседники, для того, чтобы писать, нужны читатели. Это вообще похоже на разговор, только растянутый во времени. Сначала ты чувствуешь желание и потребность написать на какую-то тему, потом много думаешь, ищешь материал, разговариваешь об этом, начинаешь улавливать в жизни детали, находишь подсказки и намеки, и только потом пишешь. Весь этот процесс — это коммуникация, диалог или полилог, разговор. Он очень важен сам по себе, во многом уже самодостаточен.

Чему вы научились у отца? Что помогло вам сформироваться как писателю?

— У отца я научилась тому, что работа может быть большим удовольствием. Это не значит, что работа — что-то легкомысленное и простое. Я всегда восхищалась тем, как ответственно отец относится к своему занятию, как четко умеет себя организовывать, насколько он обязательный. Вот это сочетание — вдохновения и радости от жизни вместе с ответственностью и обязательностью — то, в чем и я вижу большой смысл.

Я не считаю себя сформированной писательницей. Всегда ищу и хочу меняться. Знаю, что многие были бы рады, если бы я продолжила писать что-то похожее на "Феликс Австрия", но меня охватывает невыносимая скука, когда я даже думаю об этом. Новые ошибки и естественные несовершенства мне интереснее, чем хорошо усвоенные и проверенные старые приемы.

Право на неидеальность. София Андрухович 7 лет не могла взяться за новую книгу из-за перфекционизма

Подружиться со своими страхами

Как насчет перфекционизма? Он вам присущ?

— Я воспринимаю перфекционизм как преграду. Да, он связан с желанием сделать дело как можно лучше, допустить меньше ошибок. Но он возникает от страха, от ошибочного ощущения себя как личности: как будто ты по своей природе неправильный, не такой, как нужно, и поэтому прилагаешь много усилий, чтобы стать идеальным и делать все идеально. Я поняла, что если не разрешу себе делать ошибки, то никогда ничего не смогу сделать, не смогу полноценно существовать. Например, не смогу разговаривать с поляками, если не буду говорить с ними на польском с ошибками. Когда смотришь на вещи так, начинаешь по-настоящему учиться и осваивать что-то новое.

С перфекционизмом связана длинная пауза между моей последней и предыдущей книгами (на вышедшую в 2007 году книгу Андрухович "Семга" было много негативных рецензий критиков. — Фокус). Я боялась даже начать писать. И даже когда решилась, сомневалась, понимала, что никогда не смогу как следует изучить и понять время, о котором пишу (действие романа "Феликс Австрия" происходит в 1900 году. — Фокус), — со всеми тонкостями, особенностями, во всей полноте. И только когда увлеклась самим процессом, начала относиться к нему легче и воспринимать его как эксперимент и игру, дело сдвинулось с мертвой точки.

Первый рассказ в вашей "Семге" — о человеке, который подглядывал в окно героини. Ей было страшно от этого. А чего вы боитесь в жизни?

— У меня много страхов, но я пытаюсь с ними подружиться. Наверное, больше всего мне не хотелось бы, чтобы страх помешал мне прожить собственную жизнь.

Кого из современных авторов вы читаете?

"Я поняла, что если не разрешу себе делать ошибки, то никогда ничего не смогу сделать, не смогу полноценно существовать"

— В последнее время меня все больше интересует эссеистика и литература реального опыта. Например, сейчас я читаю роман французского писателя Эмманюэля Каррера "Королевство" — толстенный том, посвященный исследованию истории христианства, попытка автора ответить на вопрос: чем христианская религия до сих пор привлекает людей? Я давняя поклонница Каррера. Когда-то меня поразили его "Усы" — увлекательная и убедительная история одного сумасшествия. Последний роман Каррера написан в форме эссе, и в нем нет четких ответов или однозначности. Такая манера рассказа — простая, лаконичная, откровенная — вызывает во мне отклик.

То, что кто-то находится в гуще событий, не значит, что его точка зрения объективна

Сейчас вы живете в Польше, недавно были в США. Как сейчас на Западе воспринимают Украину?

— Я почувствовала, что Украиной сейчас интересуются. Люди, с которыми я встречалась, прилагают усилия, чтобы понять, что происходит, уловить тенденции. Мне кажется, кроме войны и политики, людей с Запада очень интересуют те особенности украинцев, которым нелегко найти аналогии в мире. Например, привычная для нас ситуация с двуязычием, когда беседа может происходить одновременно на двух языках. Иностранцы думают: "Оказывается, в мире существует большая страна, о которой так мало было известно. А страна эта сложная и неоднозначная, ее история — часть мировой истории. Как можно было до сих пор не замечать часть себя?" Это похоже на механизм вытеснения, если сравнивать с человеческой психологией. А если не сравнивать — Украиной на самом деле интересуются, и это дополнительный стимул для нас посмотреть на себя со стороны, отступив на шаг от привычных оценок и стереотипов.

Вы наверняка общались с диаспорой. Что об Украине интересует этих людей?

— Да, в США я много общалась с украинской диаспорой. Я открыла для себя, что очень часто эти люди намного четче определяют собственную идентичность (что, конечно, обусловлено природными процессами защиты, когда приходится сохранять себя в условиях другой культуры), чем те, кто живет в Украине. Мне кажется, что до недавнего времени у жителей Украины практически не было потребности сформулировать собственную идентичность. Только в последнее время этот вопрос возникает все чаще и проговаривается все осмысленнее.

Представители диаспоры хотят понять, как события в Украине выглядят для самих украинцев, какие они изнутри. Люди, с которыми я общалась, понимают, что могут не полностью улавливать все тонкости. Но это действует и в обратном направлении. К сожалению, то, что кто-то находится в гуще событий, автоматически не означает, что его точка зрения объективна.

Читайте также: Ахметов заинтересован в том, чтобы Донбассом стала вся Украина, – Юрий Андрухович

О чем вы мечтаете?

— О том, чтобы и для человека, и для общества главными были мотивы открытости, развития и приятия. Я понимаю, что это утопичный взгляд на вещи, но мечты — это не прагматичные планы. Здесь можно себе позволить.

Фото: Александр Чекменев