Красота — в невозможности ответить на вопрос: на фига? — Тарас Прохасько

Фото: из личных архивов
Фото: из личных архивов

Писатель Тарас Прохасько рассказал Фокусу о том, что такое Родина и чем она отличается от Украины, как работает память, а также что такое красота, личность, свобода, история и о том, как понять замысел своей жизни

Related video

Тарас Прохасько — личность ироничная, деликатная и вдумчивая. Каждый разговор с ним чреват удивлением, веселыми и грустными открытиями, глубочайшей рефлексией и неожиданной простотой выводов. Украинский писатель с осторожной, немного стеснительной улыбкой — именно тот человек, с которым в равной степени приятно говорить о прошлом, настоящем и будущем.

КТО ОН

Украинский писатель-прозаик, журналист, культурный деятель. По специальности — ботаник. Лауреат литературной премии имени Джозефа Конрада, автор книг "FM Галичина", "НепрОсті", "Лексикон таємних знань", "З цього можна зробити кілька оповідань", "Порт Франківськ"

ПОЧЕМУ ОН

Заканчивает книгу "Шестьдесят два на двадцать" — художественный репортаж из прошлого о советской армии

Украинский акцент

Что такое Украина в ее нынешних границах?

— Молодое государство, которое территориально складывалось в середине двадцатого века во время мировых войн и тоталитарных режимов. В нормальном состоянии эта территория должна была еще долго кристаллизоваться, устанавливаться в себе самой как единая держава.

Для меня данность границ УССР не выглядит абсолютной. Я понимаю их искусственность. Все европейские государства были выстраданы, прошли долгую историю территориальных изменений. Их границы соответствуют этому опыту. Не получается игнорировать исторические процессы, времени на естественное проживание которых мы просто не имели. Самая главная проблема — мы не были субъектами создания своей страны. Поэтому нынешние границы Украины можно оценивать по-разному. И вопрос о границах — что наше, что не наше — не является странным. Я, например, знаю многих людей, которые искренне считают, что к Украине когда-нибудь вернется та часть, которая отдана Польше.

Если Украина — это не территория, то что?

— Язык — самый простой способ идентификации. Но я понимаю, что Украина родина также и для людей, которые не говорят и не думают на украинском языке. Украина намного больше украинского языка.

Важно нечто, что называют ментальностью. Характер людей, которые живут на этой земле, чем-то все-таки отличается от характера наших соседей. Украина — это способ мышления. Возможно, это странно прозвучит, но украинский акцент мышления проявляется даже у тех украинцев, которые отрицают Украину.

Что это за особенность мышления?

— Если свести к чему-то базовому, я сказал бы так: украинское мышление построено на отсутствии авторитетов. На желании выстраивать приватную иллюзию, частный мир своих желаний, целей, привязанностей и сердечных переживаний. Мы не любим подчиняться, становиться частью социальных иерархий. Из-за этого так трудно делаем то, что необходимо всем нам вместе взятым. Однако именно из-за этого в нашем обществе меньше насилия во всех его проявлениях, больше личной свободы.

Что нас объединяет кроме акцента мышления?

"Мы не любим подчиняться, становиться частью социальных иерархий. Из-за этого так трудно делаем то, что необходимо всем нам вместе взятым. Однако именно из-за этого в нашем обществе меньше насилия, больше личной свободы"

— Любовь к тому, что называется Родина, patria. Это то, что ты каким-то образом получаешь в наследство, дар, полученный бессознательно. И если это наследство — Украина, то ты и любишь эту свою Батьківщину, Родину, Отечество. Это все то, что мы получаем в детстве как образ мира. Я думал о тех людях, для которых все родное связано с русским языком, с русской культурой, а живут они, допустим, в Ивано-Франковске. Родным для них все равно будет русский язык, но от этого они не станут меньше любить Ивано-Франковск. Родина глубже, чем мировоззрение. И ее изменить нельзя. Это то, что человек получает априори. Иногда говорят, что, живя в Украине, надо полюбить украинскую культуру, украинский язык, я с этим не совсем согласен. Намного важнее просто уважать.

Украина — это то, к чему можно прийти только сознательными умственными усилиями. Потому что ее нет как таковой, ее нельзя увидеть. Это абстракция, мыслительная фигура, результат интеллектуальных усилий. А поэтому может быть совершенно разной для разных людей. Вспомним Франко, которого упрекали в негативном видении украинскости. Вспомним Домбровича, который, любя Польшу, бичевал поляков, издевался над их пороками.

Как же нам договориться, если Украина у каждого из нас своя?

— Украинская ментальность состоит, в частности, в том, что у нас люди настолько верят именно в свой образ Украины, что не могут ни с кем больше найти общего языка. Когда мы говорим о своей любви к Украине, не нужно полагать, что кто-то любит ее неправильно или недостаточно.

И выход из этой ситуации может быть только интеллектуальный. Надо осознать, что мысль другого, отличающаяся от твоей, не является враждебной или дьявольской. Необходимо наконец-то усвоить — так, как ты, в этом мире никто больше не думает. Каждый в своем опыте думания одинок. У нас ведь как бывает? Сходятся люди, например, на основе национализма, а потом между ними начинается жесткое идеологическое противостояние. Оказывается, национализм тоже бывает разный. А самая большая вражда случается как раз среди единомышленников. Вот потому общество должно основываться не на истине, которая у каждого своя, а на общественном договоре.

Как его сформировать?

— Понимая, что мы близки к катастрофе именно в тех сферах, где невозможно что-то спасти, не соизмеряя свои потребности с потребностями других — в экономике, в экологии, в общественной и национальной безопасности. Нужно выстраивать право на моральной основе, а не на групповых интересах.

Что для тебя Галиция?

— Это моя натуральная или, лучше сказать, объективно существующая Родина. Даже в близких регионах, к примеру, на Подолье, Волыни, Херсонщине чувствую себя в другом мире. И мне приходится умом понимать, что это тоже Украина.

Галиция — край Украины, в том смысле, что не центр. А в любом пограничном регионе чувствуется взаимопроникновение того, что есть "здесь", с тем, что есть "там", за границей. В Галиции очень много этого переходного, происходящего от диффузии с Западом. И в ландшафте, и в языке, и в обычаях, и в истории. И для Украины важность Галиции состоит в этом опыте диффузии. Как, кстати, и опыт востока страны. И нельзя ни один из этих опытов абсолютизировать.

Самоирония как признак личности

Фашизм, коммунизм, либерализм, постмодернизм, алкоголизм — какое понятие здесь лишнее?

— Если сходу, то лишнее — алкоголизм, потому что это единственное реальное понятие. Все прочие — это какие-то теоретические построения, вещи, которые отсутствуют за пределами ума. Алкоголизм же — это реальность. В том смысле, что он существует.

Традиционные ценности — что это такое? Надо ли их менять? Возможно ли это в принципе?

— Традиционные ценности хороши как ориентир. Как то, что можно учесть при идентификации самого себя и тех, кто вокруг тебя. Это хороший язык, хорошие культурные пароли. Но я считаю, что нет никаких ценностей, которые возможно и желательно остановить в развитии. Вся человеческая история — это история эволюции традиционных ценностей. Их изменение настолько же естественно, как и верность им.

Fullscreen

Покой и воля. Для Тараса Прохасько свобода — это внутренний покой, происходя­щий от понимания того, что ты можешь изменить, а что нет

Личность, общество, этнос, класс — что важнее?

— Все-таки личность, потому что только она является атомом всех иных материй.

Что для тебя личность?

— Человек, понимающий, что самопознание — занятие на всю жизнь. Личность — это постоянная работа сознания. Один из главных маркеров личности — самоирония. Это тест на внутреннюю работу. Человек, действительно пребывающий в процессе самопознания, неизбежно приходит к доброй иронии по отношению к самому себе.

Что такое свобода? Что значит быть свободным?

— Для меня понятие свободы состоит в спокойном принятии своих возможностей, в понимании того, что я могу, а что нет. Свобода в том, чтобы быть собой в любых обстоятельствах. Это прежде всего духовное состояние, внутренний покой, происходящий от понимания того, что ты можешь изменить, а что нет.

Что такое история? Это то, что всегда позади, или то, что всегда сейчас?

— В самом общем и главном смысле, мне кажется, это припоминание прошлого. История существует сейчас, прошлое присутствует здесь. Мы так или иначе его знаем. И другого материала для построения будущего просто не имеем.

Насколько взаимообусловлены понятия "русский мир" и "русская культура"?

— Для "русского мира" русская культура является источником формирования, моментом идентификации, инструментом манипуляции общественным сознанием. "Русский мир", в свою очередь, порожден русской культурой и является ее элементом.

То есть в творчестве Достоевского, Толстого, Чехова подразумевался "русский мир"?

— Их деятельность не исключала его появления. И сейчас они сами всего лишь часть инструментария "русского мира". Но дело в том, что в русскую культуру входят взаимо­исключающие вещи. Например, русский монархизм и большевизм. И то и другое, несмотря на их непримиримость, сейчас часть русской культуры. Пропаганда, идеология — это путь упрощения, когда ради какой-то цели внутренние противоречия снимаются. Культура же всегда разнообразна и противоречива в себе самой. Ее к единому знаменателю привести невозможно.

"У нас люди настолько верят именно в свой образ Украины, что не могут ни с кем больше найти общего языка. Когда мы говорим о своей любви к Украине, не нужно полагать, что кто-то любит ее неправильно или недостаточно"


Тарас Прохасько
об украинской ментальности
Fullscreen
Тарас Прохасько об украинской ментальности

И помнить, и забывать

Как работает память?

— Я уверен, что функцией памяти является как запоминание, так и забывание. Очень серьезно отношусь к забыванию. И этот процесс как-то даже исследую. Меня интересует, почему люди забывают именно то, а не другое? Что мы забываем в первую очередь? Что выталкиваем из себя, а что затушевываем в своей памяти?

Возможно то, что мы пережили не глубоко, поверхностно. Нам когда-то казалось, что мы переживаем жизненно важное событие, но на самом деле мы тогда не полностью, не всем сознанием присутствовали в нем. Возможно, забывание — это система защиты? Мы способны забывать то, что нам невыгодно, страшно помнить. А почему страшно? Страхи тоже бывают разные. Очень часто мы забываем то, что нам приносит недовольство собой.

Значит, забывание необходимо так же, как и запоминание?

— Как писатель я знаю, что рассказ о каком-то событии заменяет подлинную память о нем. То есть мы помним потом именно то, что удалось передать на письме или рассказать устно. Такая "вторичная" память менее достоверна, чем то, что мы помнили до того, как превратили настоящую память в рассказ.

И вернуться назад невозможно?

— Очень сложно. И вот продолжая наш разговор о личности, я верю в то, что есть люди, у которых достаточно времени и внутреннего спокойствия для того, чтобы заняться глубокими исследованиями своих воспоминаний. Это как погружения ныряльщиков за жемчугом. Чем глубже, тем тяжелее, меньше воздуха. И нет гарантии, что ты достанешь жемчуг. Но это увлекательное занятие личностного творения.

Шестьдесят два на двадцать

В 2015 году вышла детская книга "Как понять козу", написанная Тарасом и Марьяной Прохасько. Пишешь ли ты сейчас "взрослую" прозу? Когда можно ждать следующий роман?

— В этом году будет тридцать лет, как я пошел в армию, и сейчас заканчиваю книгу о советской армии — художественный репортаж из прошлого, написанный по памяти. Это не воспоминания, не беллетристика, но вместе с тем, конечно, и не научная статья.

Уже есть название?

"Красота — в невозможности ответить на вопрос: на фига? Клетки мозга, песок, снежинки — зачем это все?"

— Оно возникло раньше, чем я стал писать: "Шестьдесят два на двадцать". Так в миллиметрах обозначался размер рамки, которую нужно было нанести хлоркой на штаны, пилотку, сапоги, на все личные вещи солдата. В ней следовало написать свою фамилию и номер военного билета.

В каких войсках ты служил?

— В самых что ни на есть боевых — в полевой связи. Мне повезло: я делал в мирное время то, что делал бы и во время военных действий, — устанавливал связь. Мы служили, а не занимались хозяйственными работами. Это был для меня хороший жизненный опыт.

Что для тебя важнее — печаль уходящей натуры или радость наступающего дня?

— Я очень привязан к тому, что было. Но одним из результатов многолетней работы над собой стало то, что сейчас завтрашний день для меня важнее. Радость важнее печали. Печаль я перевожу в память. Восстановить прошлое нельзя, зато можно помнить.

Что такое красота?

— Когда-то во времена моего увлечения ботаникой я придумал такую максиму: идея красоты заложена в растениях. Для того чтобы понять, что такое на самом деле красота, надо посмотреть на них. Притом не обязательно на розы или на что-то столь же романтичное и популярное. Для меня красота связана с чем-то нерукотворным. С Божьим замыслом. С невозможностью понять, как это возникло. Красота — в невозможности ответить на вопрос: на фига? Клетки мозга, песок, снежинки — зачем это все? Так мы соприкасаемся с красотой и тайной создания и предназначения.

Мы так далеко зашли по этой дорожке, что я не могу не спросить тебя: в чем замысел жизни?

— Знаешь, самое доступное объя­снение такое: в том, чтобы прожить, все время самому себе объясняя этот замысел, создавая в самом себе смысл существования. Но все-таки самое главное — просуществовать, пробыть. А дальше — свобода выбора, о которой говорят религиозные люди.

Можно ли понять свой личный замысел?

— Мы способны понять, что нам делать сегодня, завтра, потому что осознаем жизнь дискретным, молекулярным образом. А вот осознать, чем это все окажется в результате и для чего оно было, невозможно. И в этой загадке тоже много смысла и красоты.

Что самое важное в твоей жизни?

— Самое важное, что я чувствую полноту бытия и понял, что она не зависит от качества жизни, величия или простоты ежедневных впечатлений. Полнота — это что-то другое. Она может быть повсюду и вместе с тем отсутствовать в каких-то местах, где внешне все благополучно. Не хочу сказать, что доволен своей жизнью, это было бы плохо, нет, я скорее ее принимаю. Но научился чувствовать эту полноту всюду. И это, может быть, самое важное, что со мной произошло за последние годы. А еще меня потрясло то, что я стал дедом. И даже не тем фактом, что родился кто-то, являющийся моим внуком, а тем, что мой сын сам стал отцом.

Фото: из личных архивов