Дневник Венецианского кинофестиваля: Шекспир в обтягивающих штанах и фильм-шок

Кадр из фильма "О бесконечности"
Кадр из фильма "О бесконечности"

Корреспондент Фокуса заканчивает репортажи с ведущего кинофестиваля сезона рассказом о трех самых неоднозначных премьерах в Венеции.

Раскрашенная птица (Painted Bird)

Фильм-шок - почти всегда непременный участник крупных фестивалей. Некоторые даже специализируются на фильмах, на которых может зрителю может поплохеть. "Раскрашенная птица" Вацлава Маргоула заранее не предвещала ничего легкого. Напичканная узнаваемыми европейскими и американскими актерами (Стеллан Скарсгард, Харви Кейтель, Удо Кир) экранизация романа 1965 года Ежи Косински – большая одиссея мальчика еврейского (или ромского) происхождения по восточноевропейской провинции времен II Мировой войны, опыт которого оказывается в самом лучшем случае – травматичным.

Маргоул пошел по достаточно милосердному пути только в одном. Он дал фильму выразительную эстетику и черно-белую картинку, а его герои преимущественно общаются не на конкретном языке, а на придуманном - так называемом "межславянском языке", который впервые появился в 17 веке как попытка объединить все славянские языки в один и сделать его доступным и понимаемым для всех. Последнее - подчеркивание решения романа. Фильм не дает географических привязок. Его место действия - сельская католическая провинция где-то между Чехией и Украиной (этот фильм, кстати, снят в копродукции Чехии, Словакии и Украины). На "своих" языках разговаривают только две силы этой войны - СССР и нацистская Германия (на русском и немецком, соответственно).

Эти черты – единственные, которые хоть как-то могут отделить зрителя от фильма. Это монументальная в своей невыносимости панорама нетерпимости, жестокости, бесчуственности и насилия, которая приходится на главного героя фильма, безымянного мальчика примерно 12-13 лет. В начале фильма он живет с пожилой женщиной (фильм не обозначает кем она ему приходится) в доме на отшибе села. Но она умирает, а мальчик случайно сжигает дом и ему приходиться уходить в "большую" деревню. Там его избивают крестьяне (он чужой и "дьявольское семя"), но от смерти пацана спасает тольько то, что его покупает местная ворожка. У нее он тоже долго не задержится. "Раскрашенная птица" построена как череда эпизодов, в каждом из которых мальчик перемещается в новую локацию.

Этот фильм будут постоянно сравнивать с наиболее, наверное, близким его аналогом по уровню графического насилия, времени, приблизительному месту действия и герою. Это "Иди и смотри" Элема Климова, который точно так же придерживается максимы "чтобы поверить - надо увидеть". Поэтому фильм Климова до сих пор входит и будет входить в топы самых худших и неприятных зрительских опытов, которые только возможны. "Раскрашенная птица" устанавливает связь с ним даже тем, что Алексей Кравченко, сыгравший главную роль в "Иди и смотри" появляется тут в небольшом камео советского офицера.

Но по своему смыслу "Раскрашенная птица" это противоположность "Иди и смотри", в котором ужасы были ужасами войны. В фильме Маргоула именно вооюющие стороны, и советская и немецкая, оказываются наиболее милосердными. Чаще просто потому что их действия регулируются хоть какими-то правилами войны. "Раскрашенная птица" - путешествие по местам, в которых мальчику редко приходится сталкиваться с военными. Это путешествие по аду, в который превращается пасторальная, идиллическая картинка провинции, которая в мирное время румяная, хозяйственная Восточная Европа в неспокойное время, которое развязывает руки и усиливает страх за собственную жизнь. И в этом даже нет обвинительного акта, потому что терпимость и толерантность вообще не свойственна никому, когда собственная жизнь и жизнь "своего" социума под угрозой. Они становятся социальными зверьми или социальным мясом, они превращаются в толпу, которую невозможно назвать по имени. Они больше не думают сами. За них думают впитанные ими установки своего общества, нормы и правила, только теперь все они могут реализованы самым экстремальным способом.

Пока в Венеции "Раскрашенная птица" - один з рекордсменов по количеству вышедших из зала людей и уже, кажется, вошел в анналы фестиваля по количеству анекдотов свидетелей того как это происходило. Обычно с фильмов тут уходят постепенно – он скучный, дальше сидеть нет смысла, сколько можно быть таким нудным. С "Раскрашенной птицы" уходили в спешке и почти в панике, напролом сквозь ряды и закрытые двери. Остальные после сцен, послуживших причиной поспешного бегства, охали, но держались. Заходиться от восторга по поводу "Раскрашенной птицы" критика вряд ли будет. Этот фильм невозмоно любить, его хочется забыть, но уже ясно, что это большое кино и вряд ли уедет отсюда без приза. Есть сомнения, что это будет Золотой Лев, но пропустить это кино было бы для жюри преступлением.

Король (The King)

Дэвид Мишо привез в Венецию уже вторую свою коллаборацию с Netflix под названием "Король" – фильм по мотивам целой серии шекспировских пьес, так называемой "Генриады", с упором на обе части "Генриха IV" и "Генриха V" и с Тимоте Шаламе в роли Генриха Пятого. Появление Шаламе на Лидо можно было услышать практически с любой локации фестиваля. Восторженный женский визг точно извещал моменты, когда новую звезду Голливуа и окрестностей грузили из лодки для пресс-конференции. Фильм, к сожалению, такого же энтузиазма не вызывает.

"Король" - не совсем экранизация Шекспира. Он просто встраивается в более или менее шекспировский мир, привлекает его героев, но не всегда верен характеристикам литературных героев. Тот же Фальстаф (Джоэл Эджертон) здесь совсем не комический персонаж, а, скорее, ментор юного принца "Хэла" еще в то время, когда принц Уэльский и будущий король Генрих V (Тимоти Шаламе) проводил все время в кабаках с Фальстафом и в постели с кем придется. Хотя герой Шаламе вроде бы пьет и веселится, делает он это с неизменно угрюмым лицом, так как ненавидит папу, короля Генриха IV, считая его проказой Англии и кровавым тираном. Он считает, что нужно договариваться, а не воевать, а так как отец-король тем временем пытается задавить закованной в латы пятой Шотландию и Уэльс, то конфликт понятен. Тем временем Генрих IV по повелению и истории и сюжета собирается умереть и готовится передать королевство не старшему, то есть, нашему герою, а младшему сыну, который пусть и недалекий, но ревностный и очень хочет. Но обстоятельства складываются так, что королем становится именно Генрих. И как теперь быть молодому королю, когда его троллит французский дофин (очень смешная роль Роберта Паттиносна), а придворная знать убеждает, что этого стерпеть никак нельзя? Только ввязаться в следующий этап войны за французское наследство, более известную в наше время как Столетняя война. И на носу битва при Азенкуре.

Исторические фильмы рассказывают о современности. Это действительность кино, которую отказываются принять единицы, и тогда мы получаем что-то вроде средневековых экзерсисов голландского режиссера Йоса Стеллинга. Традиционный исторический фильм рассказывает о современных людях с мотивациями и внутренним миром только слегка затронутым историческим контекстом, в который они помещены. Несмотря на это фильмы могут сильно стараться, чтобы воспроизвести внешний вид эпохи очень дотошно. И даже перестараться, как это было в "Королеве Марго" Патриса Шеро, в котором Франция времени Варфоломеевской ночи была королевством грязи и крови.

"Король" выполняет необходимые реверансы эпохе. Здесь есть все необходимые кольчуги, латы, кони и замки, хотя обычная поправка на их стилизацию чуть больше обычного. Особенно в образе героя Шаламе, который пол-фильма ходит в штанах совершенно неотличимых от тех, что носит половина зрителей в зале, а нашейную кольчугу носит на манер снуда. Но проблема, конечно, не в том, что Шаламе в роли Генриха V тут решили залить лаком секси-фронтмена рок-группы, такого себе хипстерской реикарнации Джима Моррисона или Ритчи Блэкмора. Мишо каким-то поразительным образом теряет все, запихивая свой фильм в условное пространство даже не псевдо-исторической драмы с современными посланиями, а именно мира Шекспира и его неувядающего интереса к власти, ее коррупции (в прямом смысле разложения) и ее последующей наследственности. Это может быть очень интересно как еще одно упражнение, но такие фильмы сразу хочется обложить шариками нафталина. Наш нынешний Шекспир в кино – это "Джокер" Тодда Филлипса и вообще кинокомиксы, а не подобные хождения по манежу, построенному пол-тысячилетия назад.

Тем более, что "Король" в итоге не знает где остановиться. Это история о потере невинности, когда приходится столкнуться с реальностью? Рассказ о том что сын ненавидит отца именно потому, что сам именно такой же? Фильм о том, что борьба за ценности может уничтожить сами ценности? Критика системы единоличного управления? Потому что тут средневековая Европа выглядит просто сборщием королей, среди которых достаточно появиться одному идиоту и самодуру, чтобы разразилась война. А остальным не хватит ни ума, ни воли, чтобы настоять на своих решениях и не поддаваться на провокации. Ни одну из этих линий "Король" в итоге не делает главной. И если честно, то фильм как бы и не должен нам ничего. Его дело – просто рассказывать историю, а что в ней увидит зритель его не касается. "Король" - тот случай, когда слишком много превращается в ничто.

О бесконечности (Om det oändliga)

С тех пор как Рой Андерссон вернулся после 25-летнего перерыва в 2000 году совсем другим режиссером, его фильмы можно узнать буквально с одного кадра. Выцвевшие цветы, нелепые, усталые, пожилые люди в помятых костюмах и с выбеленными гримом лицами, почти исключительно статичная камера, и сцены от которых хочется плакать и смеяться одновременно. С 2000 года он снял три фильма, которые объединены в трилогию о жизни. Каждый из них был набором сценок, некоторые герои которых были в фильмах сквозными и могли пересекаться друг с другом. С последним фильмом трилогии, "Голубь сидел на ветке, размышляя о бытии", швед победил в 2014 году как раз в Венеции. "О бесконечности" - четвертый и самый короткий, что довольно забавно, учитывая его название.

В этот раз Андерсон снял если свой не самый добрый, то самый неуловимый фильм. Тут по-прежнему есть скетчи, которые заканчиваются гэгами или приходят к какому-то конкретному завершению, но большинство сцен напоминают элегические хокку, которые пытаются поймать само время в жизни человека и раскрыть его через почти ничего не значащий жест. Он и открывается подобной сценкой. На скаймейке с видовым обзором сидят немолодые мужчины и женщина. Спустя полминуты женщина неторопливо скажет, что вот и осень пришла. А мужчина хмыкнет с той самой интонацией, когда непонятно - то ли он согласен, то ли просто надо как-то среагировать. Как всегда у Андерсона и тут есть хитрость. В данном случае, между тем, что видит через камеру зритель и что видят герои. На видовой позиции находимся как раз мы, так как камера поднята куда выше уровня героев и мы видим половину Стокгольма. Герои сидят на скамейках и все, что они могут видеть – это кусты, которые закрывают от них вид на город. И это очень типичная для него сцена, Сценки Андерсона работают преимущественно с отсутствием - отсутствием любви, отсутствия эмпатии других, отсутствия уверенности, или отсутствия перспективы, как тут. Просто в других фильмах Андерсон более очевидный.

Сходство с некой кинопоэзией о красоте жизни, показанной через ее недостатки или ничем не примечательные моменты, придает и то, что большинство эпизодов начинается закадровым текстом, который начинается всегда одинаково: "Я видел человека, который…". Например, "Я видел человека, который потерял веру" разбивается фактически на несколько историй про священника, который в отчаянии обращается к психологу с этой проблемой. Вдобавок ему снятся кошмары, в которых Андерсон вновь обращается к теме абсурдных социальных ритуалов и массовых шествий, которые есть у него в каждом фильме позднего периода

Андерсона называют иногда и мизантропом, но чтобы заслужить это имя, парадоксальным образом, надо интересоваться людьми. "О бесконечности" - работа великого одновременно гуманиста и мизантропа, который всегда ставил в центр людей и за одну минуту мог рассмешить до икоты, показать весь ужас и отчаяние жизни перед черной бездной смерти, продемонстрировать бессмертность любви. Его самый сильный образ придуман даже не самим Андерссоном, только дополненв его духе. Это пара влюбленных в объятиях друг друга, парящих над городом, как в "Над городом" Марка Шагала и в целой серии его других картин с летающими любовниками. Только у Андерсона парят они над руинами города после бомбардировки.