Наследница долгов. Почему не стоит верить в непобедимость российского войска

Не хочу прослыть голословным храбрецом, но мне действительно кажется странной уверенность подавляющего большинства украинских граждан в величии и несокрушимости российской армии. Я могу понять европейских политиков и пожилых граждан бывшего соцлагеря, пусть не в полной мере, но все же ощутивших полутона красной модели бытия. И даже их уверенность в том, что советская армия-освободительница является прародительницей доблестного российского войска, им простительна. Но нашим седовласым политикам и просто зрелым мужам, служившим в рядах советской армии, стыдно не помнить, что собой представляли именно русские вояки, — и при этом в ответ на призывы общественности дать решительный отпор российским войскам вяло бубнить про "горячие головы" и "вот поднимет Россия авиацию… и ага!"

Я служил в части, которая дислоцировалась вблизи литовского городка Радвилишкис. Говорили, что расположение очень удобное — три часа на электричке до Вильнюса и столько же до Риги. Было это в те напряженные годы, когда Литва, синтезировав мужество и мудрость, решила отсоединиться от продуктов распада попахивающего совка. Поначалу желание литовцев воспринималось как блажь, но к концу лета 1990 года, когда первые лица Литвы заявили о непризнании кремлевского правительства и назвали воинские подразделения на территории балтийских стран оккупантами, с офицерским составом нашей части произошла метаморфоза. Мы все реже видели их выходящими за КПП части в форме и практически не слышали, чтобы они бравой компанией отправлялись в Радвилишкис на выходные. Да что офицеры, сам начальник штаба майор Семенов настоятельно рекомендовал и солдатам-отпускникам, и тем, кто заслужил увольнительный, одалживать гражданскую одежду в каптерке у прапорщиков. Беспокоило близкое расположение не только города, но и двух сел — Гражениса и Карчимоса, жители которых, сами того не ведая, наводили ужас на большую часть офицеров. Разве что украинцы, старлеи Свинобой и Кот, а также литовец, прапорщик Шамаевас, с ухмылкой чесали затылки. На моей памяти часть трижды поднимали ночью по тревоге только потому, что караульный в ста метрах от забора в лесной посадке узрел мерцающий свет фонарика. Вероятно, жители Карчимоса возвращались из поздних гостей лесной тропой. Как сейчас помню — стоим мы сонные, с автоматами наперевес, растерянно глядя на командира части, истошно визжавшего: "Убейте его! Отпуск дам!" К счастью, мы никого не убили.

Стоит отметить, приступы бдительности у командного звена наблюдались на фоне абсолютного спокойствия жителей поселков — те по-прежнему обращались к руководству части за помощью в уборке осеннего урожая, разумеется, не за так. Литовцы готовы были щедро угощать солдат шашлыками в лесном ресторане "Зайчик", а офицеру, выделившему дешевую рабочую силу, сулили вознаграждение и домашние лакомства местного производства. И вот тут перед офицером возникала дилемма: в нем боролись две силы — желание поживиться за счет солдат и страх за свою оккупантскую жизнь. Несложно догадаться, что обычно под натиском алчности побеждала отвага.

Когда кремлевское руководство приняло решение об энергетической блокаде Литвы, ограничив поставки газа и нефтепродуктов, наши офицеры не растерялись и принялись приторговывать бензином через забор. Да так успешно, что во время автопробега от Радвилишкиса до Калининграда под конец дистанции машин семь пришлось буксировать до дружественной части на тросах.

По вечерам воинская часть вымирала, если не считать заступавших в караул. Одни сидели по квартирам в домах офицеров у телевизора, жадно вникая "А че там в Вильнюсе фордыбачат?" Другие рассуждали: "А что мне? Если что, махну к теще в Даугавпилс. Латыши вроде посмирнее будут". Но были и такие, как шестеро офицеров, капитаны и майоры из Оренбурга и Омска. Те по субботам топили депрессию и страх в офицерской бане. Да так, что мы, не стесняясь, часа в три утра заявлялись париться — для тепленьких служивых мы были лишь забавной галлюцинацией. В ночь с воскресенья на понедельник эти шестеро, выпив по бутылке на брата, вползали с автоматами в кузов ГАЗ-66 и отправлялись в дикий литовский лес, где водились и кабаны, и зайцы, и полчища косуль, временами забредавших на караульный пост. Пьяные браконьеры редко возвращались с добычей, зато "неучтенные" патроны расстреливали нещадно, ибо не любили мелочиться, предпочитая бить очередью. Как-то и АК-47 в лесу забыли, тот самый, за пропажу которого обычному солдату грозило семь лет тюрьмы.

Среди солдат части были представители разных республик бывшего Союза. Хватало и литовцев с латышами, возможно, именно об этом помнили здравомыслящие жители соседних поселков, продолжая тихую "дружбу" с частью. Но особенно много служило россиян из Калуги, Саратова и с Урала. Больше всего саратовцев и калужан было в подразделении, называемом "черной сотней". Какой примус они починяли в автопарке, достоверно неизвестно, но возвращались всегда грязные и злые. По вечерам с завидной регулярностью пьянствовали и крутили кассету с шансоном. Особенно популярной была песня "Ванинский порт" — меломаны охотно подвывали: "Будь проклята ты, Колыма! Что названа черной планетой…". Выражение "жить по понятиям" я впервые услышал именно от них. "Черносотенцы" были явно пропитаны романтикой уголовной жизни — все в наколках, с одним им понятным "кодексом чести", — и в "черпаки" (следующий ранг после "салаг") они переводили с жестокой бесшабашностью. Один из утренних разводов на плацу был ознаменован печальной новостью: солдата из "черной сотни" увезли на скорой с распухшими, превратившимися в единую гематому тестикулами. Причина ЧП довольно прозаична — один из "дедов" попал армейской бляхой в пах новоиспеченному "черпаку", и, похоже, не случайно.

На фоне мрачности и безысходности армейской жизни российских срочников особым колоритом выделялась троица уральцев — Павлов, Маслов и Мамаев. Казалось, весь смысл их пребывания в части сводился к дополнительным часам сна и возможности первыми открыть в столовой кастрюлю с супом — авось мясо попадется. Было у них и куда более изощренное увлечение — отслеживать появление новых личных вещей у сослуживцев. Когда латыши или литовцы доставали из родительских посылок кассетные магнитофоны Grundig, всевозможные приемники с блестящими ручками или чудо прогресса — одноразовые станки для бритья и лосьоны Dzintars, уральцы затихали на своих койках, устремив на счастливчиков взгляды, исполненные вселенской скорби. Спустя время вещи бесследно исчезали, а на возмущенные возгласы "Украли!" уральцы, лукаво ухмыляясь, комментировали: "Не украли, а ты "пропустил лицом". А еще через пару месяцев литовец Вяйткявичус зашел в каптерку за остатками своей посылки и обнаружил пропавшие вещи, с любовью выставленные на полках Павлова и Маслова. В тот хмурый вечер несколько литовцев для назидания решили ограничиться парой хорошо поставленных ударов, но в этот момент на огонек забрела компания саратовцев. Уральцы, было, воспрянули духом, но по обыкновению земляки оказались подшофе и новость о вороватости уральской троицы восприняли как повод для потехи. Уже не литовцы, а парни из Саратова да подоспевшие калужане зверски избивали Павлова и Ко более получаса. Наутро фиолетовые деформированные уши, заплывшие глаза и провалившиеся в распухшие темно-малиновые щеки носы уральцев были проигнорированы командиром части, потому как любое ЧП могло стать помехой его переводу в штаб Прибалтийского ракетного округа в Риге.

К чему я это пишу? К тому, что не было никакой доблести и отваги со стороны русских офицеров в советской армии. Были лишь трусость и жажда мелкой легкой наживы. О физической подготовке вообще молчу. Когда с проверкой нагрянул генерал-майор Шатохин, его возмутил прежде всего внешний вид офицерья. Он заставил их сдавать спортивный норматив, и редкий юный лейтенант смог пробежать километр вокруг части, не срезав метраж по диагонали, не говоря уже о подтягиваниях и отжиманиях.

И если расценивать российскую армию как главную наследницу "великого и могучего" прошлого, то с исчезновением из ее рядов украинцев, прибалтов и белорусов навсегда ушли как хозяйственная составляющая, так и подлинное знание военного дела. Остались самые низменные проявления человеческой натуры, помноженные на непостижимые глупость и жестокость. Именно поэтому я не верю в непобедимость российского войска, и не пытайтесь меня переубедить. Демобилизовался я в звании старшего сержанта с должности заместителя командира взвода. Был ли я так хорош? Не думаю. Просто раздавать лычки на погоны было особо некому.