Слишком народный депутат. Зачем сотник Парасюк штурмует Раду
Самый известный сотник Майдана Владимир Парасюк хочет изменить Украину, став народным депутатом
Мало кто называет Владимира Парасюка полным именем. Для миллионов украинцев он Володя, свой парень. Мы встречаемся вечером у ворот Центризбиркома, куда Парасюк привез документы для регистрации кандидатом по одному из мажоритарных округов. Это было неожиданно после заявлений о том, что идти в политику он не собирается. Беседуем на парковке, под фонарем с датчиком движения. Фонарь периодически гаснет, и тогда Володино лицо пропадает в темноте. Игра света повторяется в моем сознании: Володя кажется то предельно понятным, то ускользающим.
Символ революции
Я хотел спросить Парасюка об этом давно: не жалеет ли он о том, что взобрался 21 февраля на сцену Майдана? Кто знает, если бы не его речь, экс-президент, возможно, и сейчас жил бы в Межигорье. При этом доллар стоил бы восемь гривен, Крым был бы украинским, а тысячи украинцев, погибших в Донбассе, в том числе лучший друг Володи — Тарас Брус, были бы живы.
— Я не раз спрашивал себя о том же, — признается Володя. — Главной целью нашей борьбы было определить врага. Теперь мы знаем, кто он, и внутри страны, и вокруг. Да, это трудно, это испытание и большие жертвы. Но что правильнее — вылечить болезнь или залечивать ее? Борьба продолжается, и мы должны пройти через все это. Теперь в этой игре мы перешли на высший уровень. Мы вышли на босса мафии. И можно сказать, что игра стоила свеч.
Он говорит сбивчиво, но искренне и эмоционально. Кажется, Володя пытается донести не столько до ума, сколько до сердца собеседника что-то плохо передаваемое словами. Фонарь на парковке на мгновение гаснет, Володя делает паузу. В этот момент я снова вижу его на сцене морозного Майдана, задыхающегося от волнения и кричащего сиплым, сорванным голосом, что "никакой Янукович не будет президентом целый год". Внизу волнуется человеческое море, на волнах которого плывут гробы с телами убитых майдановцев, а за спиной у Володи стоят молчаливые лидеры оппозиции. Это им он адресует хлесткие фразы: "Я не хочу начинать дурацкие разговоры, которыми нас здесь кормят уже два с половиной месяца! Я не верю в трудные политические процессы, о которых здесь говорят! Семьдесят семь человек сложили головы, а они договариваются!"
Его кодекс чести отдает максимализмом. Он похож на вожака подростков, который защищает одних — тех, кого считает хорошими, и наказывает других. Кажется, он ничего не знает "о коварстве героев и верности крыс", если цитировать лидера группы "ДДТ" Юрия Шевчука. Откуда он такой вообще взялся?
Родина — Майдан
Символично, что Володя Парасюк родился в селе Майдан Львовской области. Потом с семьей переехал в Новояворовск, где прожил 23 года, а уже после этого во Львов. Сам он утверждает, что всем обязан отцу, который всегда был рядом: и в учебных патриотических лагерях, и под пулями "Беркута", и в зоне АТО.
— Отец всю жизнь проработал водителем, при этом много читал, интересовался историей, — говорит Володя. — В Западной Украине почти в каждой семье кто-то воевал в ОУН-УПА, и моя — не исключение. Отец часто пересказывал мне то, что слышал от родных о героическом сопротивлении. Главное, что он дал нам с сестрой, это любовь к родине.
- Читайте также: В Верховную Раду проходят семь партий
Сегодня Парасюку 27 лет — возраст, когда юношеские искания у большинства позади, а дело жизни — впереди. В его биографии есть такой эпизод: три недели будущий сотник прожил в Креховском монастыре. Выбор профессии тоже был непростым. Вначале он поступил во "Львовскую политехнику", откуда вскоре ушел. Потом на факультет электроники Львовского университета имени Франко, но понял, что и это не его, — перевелся на экономический. Чтобы сдать дополнительные дисциплины, взял отпуск. Вторую академку пришлось оформить из-за разрыва мениска — студент Парасюк получил травму, играя в футбол. Во время учебы приходилось подрабатывать, тогда же приобрел первый предпринимательский опыт.
— Сначала был администратором в строительной фирме, — вспоминает Володя. — Потом с товарищем основали небольшой бизнес по монтажу пластиковых окон. Около года занимались этим, пока не начался кризис. Но мы успели собрать деньги и купили, правда, не без помощи родителей, видеотехнику. После этого открыли свою студию.
Защитить диплом Парасюку помешал Майдан. Ему было куда возвращаться после победы — университет, бизнес во Львове. Но Володя выбрал войну.
Война
Фото: Павел Паламарчук, Фокус
К знакам военного отличия Володя безразличен, как и к званиям на Майдане, где так и не стал официальным сотником Самообороны. Полушутя он говорит, что ему, кажется, "что-то там присвоили". Именной кортик, торжественно подаренный в госпитале министром внутренних дел Арсеном Аваковым за мужество и храбрость, не наполняет его гордостью. Без сожаления Володя говорит и о том, что сейчас он уже и не ротный командир, поскольку роту расформировали. Сожаление появляется, когда он рассказывает о причинах расформирования: одни бойцы погибли, другие ранены, третьи в плену.
— Почему я пошел воевать именно в батальон "Днепр"? Потому что это был первый в Украине добровольческий батальон. Когда мы с другом Тарасом приехали в Днепропетровск на парад вышиванок, нас пригласили в Штаб национальной обороны Днепропетровской области. Там комбат Юра Береза предложил вступить в его батальон. Через три дня мы уже выехали на защиту Красноармейска. Мне смешно, когда "Днепр" называют частной армией Коломойского. Если человек помогает нам, мы ему благодарны. Вот и все.
На мой вопрос, правда ли, что в "Днепре" добровольцам платят до 10 тыс. грн в месяц, отвечает:
— Насколько я знаю, даже до 14 тысяч. Но мы с отцом и с еще несколькими бойцами от зарплат отказались. В пользу украинской армии. Нас кормят, поят, одевают — что еще на войне нужно?
Я вспоминаю фронтовые посты Парасюка в "Фейсбуке". В них он писал об аде, в котором оказались бойцы, о проблемах с обеспечением и о предательстве генералов. Не удерживаюсь от вопроса, было ли страшно на войне? Вопрос безобидный, но мой собеседник реагирует эмоционально:
— Ты хочешь знать правду?! — взрывается Володя, и мне кажется, что в горле у него лопается какая-то струна. — Что черное — это черное, а белое — это белое!? Страшно, что мы никогда здраво не оцениваем ситуации. Погибло сто человек, а нам говорят — трое. Да выйдите и скажите, что погибло сто человек, пусть полетят головы, пусть поднимется шум. Тогда мы начнем реально смотреть на вещи и больше не будем повторять прошлых ошибок. А так… Под Иловайском погибло больше пятисот человек, а не 103, как утверждает пресс-центр АТО. Я собственными глазами видел, как сгорел автобус, в котором ехали тридцать бойцов.
Плен
Так же эмоционально Володя вспоминает плен.
— Мы с Тарасом рассчитывали выскочить из котла на машине вместе с медиками. Но под Новокатериновкой нашу машину расстреляли. На пробитых колесах мы вышли из-под обстрела, но далеко уйти не могли. Пришлось принять бой. Я выпустил двенадцать магазинов. Потом мы вынесли восьмерых раненых и я пошел смотреть, что творится в лесопосадке неподалеку. Тарас меня прикрывал. Я прошел совсем немного и увидел российских солдат. Они меня не заметили, их легко можно было перестрелять или забросать гранатами. Но Бог дал мне мудрость принять другое решение. За спиной были раненые: что стало бы с ними, если бы на то место пришли однополчане убитых мною россиян? Когда один из солдат увидел меня, я сказал ему: "Мы сдаемся". Потом рядом разорвалась граната, и меня зацепило осколком.
Парасюк свирепеет, когда я уточняю детали:
— Как я понял, что это именно российские военные? Не делай из меня дурака! Они ж от нас ничего не скрывали, рассказывали, где в России служат. Это их офицеры заявляли, что они ополченцы, но когда офицеры уходили, солдаты снова рассказывали о своей службе в России. То, что они в Украине, а не на полигоне в Ростове, как их убеждало начальство, шокировало их. Поэтому они относились к нам, пленным, можно даже сказать, дружелюбно.
Его не узнали — это и спасло. Воспользовавшись "дружелюбностью" российских солдат, он незаметно закопал свои документы и разбил телефон. На шею нацепил окровавленную повязку и потом говорил, что не может поднять голову из-за ранения. В какой-то момент Володя услышал свою фамилию: среди пленных искали именно его. Но кто-то из бойцов ответил, что Парасюк убит, и поиски прекратили. Вскоре его и еще две сотни бойцов обменяли на пленных сепаратистов. В плену он пробыл три дня.
— Самое страшное, что я потерял Тараса, — продолжает Володя. — Когда вернулся на то место, где расстался с ним, нашел только обгоревшее тело. Не знаю, он ли это был. Я готов отдать все, только бы Тарас был жив.
Фонарь над нами гаснет.
Перемирие
Фото: УНИАН
О перемирии Володя говорит с раздражением, будто спорит одновременно с несколькими оппонентами, отвечая на незаданные вопросы:
— Мы ведь ничего толком не сделали, не побороли коррупцию и предательство в вооруженных силах, а уже подняли руки. Как можно стоять у ворот переполненного военного склада и говорить: там плохие старые бэтээры, пусть себе стоят. Давайте посмотрим, может, из десяти машин можно собрать одну? Когда в Киеве проходил парад военной техники, мы в Иловайске воевали с автоматами и гранатами против танков.
Я хочу сказать, что от техники, стоявшей тридцать лет на приколе, пользы мало. Но останавливаю себя. У Володи своя правда, окопная:
— Для чего 24-я бригада удерживала днем и ночью позиции в Зеленополье в течение месяца? — возмущается Володя. — Если это стратегический объект, бросайте туда все силы. Военкоматы сначала объявляют мобилизацию, но по факту берут лишь единиц. Был момент, когда мы могли поставить все точки над "i". Когда в "ДНР-ЛНР" закончился человеческий ресурс — граждане Украины, которые отстаивали какие-то дебильные идеи, Путин понял, что теряет Донбасс, и использовал вооруженные силы своей страны. А украинский генерал Петр Литвин в это время полностью открыл свой сектор и пропустил российские войска под Иловайск. Что, наши не могли сдержать наступление россиян? Чепуха. Под Зеленопольем же держали. И не кричали: "Мы не можем!" Если ты генерал, должен отдать жизнь за свою страну, но защитить ее. Почему-то рядовые шли на фронт с этой мыслью, а генералы — нет.
Мы снова возвращаемся к теме о перемирии. Володя забрасывает меня вопросами:
— Скажи, для чего люди умирали? Почему я потерял Тараса? Недавно во время перемирия погиб доброволец, ювелир из Каменка-Бугского района Львовской области. За что он погиб? Ему не разрешили стрелять во врагов, а тем разрешили. Кто ответит за эти смерти? Посмотри, что делается на передовой: ребята стоят за свои семьи, за свою религию, за свою землю — за все что угодно, только не за президента и не за политиков. Скажи мне, знаешь ли ты хоть одного человека, который считает, что наш президент — охренительный пацан, который горой стоит за украинский народ и который все делает правильно?
— Возможно, я такой человек, — замечаю осторожно.
Володя поражен, кажется, искренне.
— Ну ты даешь!
Политика
Фото: Павел Паламарчук, Фокус
Пытаюсь сменить тему разговора:
— Скажи, тебе предлагали места в избирательных списках?
— Предлагали, все проевропейские партии. Одни выходили на меня напрямую, другие через друзей и знакомых. Конечно, предлагали деньги. Самая большая сумма, которая озвучивалась, — два миллиона долларов. Тот, кто предлагал мне ее, еле ноги унес.
— И все же. Почему ты идешь в Раду по мажоритарке, а не присоединился к одной из партий? Снова выходит, там, где два украинца, три гетмана?
— Я стоял на Майдане за идеи, и за них же гибли ребята в Донбассе. Как я после этого могу вступить в партию, в которую входят одиозные личности? А ведь в каждом партийном списке есть люди, к которым у меня есть вопросы. Особенно не в первой десятке, а во второй. Я хочу оставаться независимым, не хочу верить в каких-то лидеров.
В голове вертится вопрос: готов ли Володя к циничной политической борьбе? Но понимаю, что формулировка слишком общая, потому спрашиваю о другом:
— Люди часто требуют от мажоритарщиков ремонта дорог, строительства детских площадок и так далее. Что будешь делать?
— А нам станет от этого легче жить? Моя цель не строительство церквей и школ. Я хочу изменить сознание людей, поменять отношение народа к власти и власти к народу. Чтобы люди сами следили за тем, по каким они дорогам ездят. А я им в этом помогу. Люди должны понимать, что не придет мессия, который сделает все дороги ровными.
— Работа в Раде — командная игра, чтобы добиться чего-то, нужно объединяться. С кем будешь объединяться?
— Во-первых, я говорил с людьми, которые, как я, баллотируются по мажоритарным спискам. Их много, и возможно, что все мы объединимся. Во-вторых, принимая решение о том, чтобы идти в Раду, я встречался с кандидатами в депутаты. Многие из них признавались, что используют партии только для того, чтобы попасть в парламент. А потом они эти партии оставят. Я рассчитываю и на них.
Так. Озвучивание планов по объединению с "тушками" — не лучший месседж во время избирательной гонки. Заподозрить Парасюка в цинизме сложно. Проще — в наивности. Неизвестно, какой из этих двух грехов для политика больший.
— Депутатство предполагает работу над законами. Ты готов к этому?
— В Верховной Раде законотворцев всегда было мало. В основном были те, кому парламент нужен для достижения личных целей. Я понимаю, что этот парламент будет очень горячим. Сейчас нужны волевые решения. И пусть одни пишут законы, а остальные — проталкивают их. Пусть даже силой. Все равно кому-то это нужно делать.
— Сейчас тебя знают как героя Майдана и войны. Но в политике на тебя неминуемо выльют море грязи. Ты готов к этому?
— Я не держусь за образ героя. Всем ведь не угодишь. К примеру, мне кажется, что я сейчас и тебе не угодил. Ты задаешь мне очень сложные вопросы.
Володя торопится — через пятнадцать минут ему надо быть на телевидении. Разговор с ним оставляет сложное послевкусие. У Парасюка нет четкой политической программы, которая есть, к примеру, у Яроша. Володя, конечно, остается гласом народа, но этого мало. Он симпатичный человек, и мне бы не хотелось, чтоб он превратился в политическую реинкарнацию бабы Параски. Она, помнится, наивно пыталась помирить Витю и Юлю, не понимая, какая пропасть их разделяет. Парасюк хочет изменить Украину, став народным депутатом. Но он понятия не имеет о том, как создаются законопроекты, не подозревает о важности кулуарных договоренностей, не осознает всю силу крупного бизнеса.
Фонарь гаснет и долго не включается. Прощаемся мы в темноте.