Свобода ОТ и свобода ДЛЯ. Чем отличается воля от свободы: от Античности до наших дней

КТО ОН

Украинский философ, писатель, доктор философских наук, доцент кафедры философии и религиоведения НаУКМА, лектор в Киевской Академии Медиа Искусств (KAMA), куратор и лектор Культурного Проекта

ПОЧЕМУ ОН

Является автором научных работ, посвященных истории философии и философской антропологии

Эволюция свободы

На повседневном уровне часто приходится слышать, что свобода — отсутствие каких-либо барьеров для того, чтобы делать что хочется. В таком случае происходит отождествление свободы и своеволия. Но разве это свобода? В русском языке есть понятия свободы и воли. У Пушкина есть фраза: "На свете счастья нет, но есть покой и воля", в другом его стихотворении мы встречаем "свобода вас встретит радостно у входа". Есть воля, когда ты можешь делать что-то по собственному желанию, и есть свобода, которая представляет гораздо более сложный конструкт.

Античность

В античности нет понятия свободы в современном значении этого слова. Есть древнегреческое ἐλευθερία (элеутерия), этимологически связанное с выражением "идти, куда пожелаешь". Свобода для древнего грека определялась гражданскими правами, и за эту свободу он готов был умирать, потому что это была его личная свобода.

Позже, во времена эллинизма, после завоеваний Александра Македонского, когда был уничтожен полисный способ жизни древнего грека, человек перестал быть гражданином полиса, а превратился в какой-то степени в космополита, что обозначает "гражданин мира". Человек перестал быть закреплен за конкретным полисом.

У стоиков, живших во времена эллинизма, после разрушения полиса возник вопрос, как человеку найти спокойствие в этом бурлящем мире, можно ли говорить о свободе или нужно отдаться воле судьбы. В этом случае свобода стала восприниматься как осознанная необходимость.

Стоики считали, что от судьбы никуда не убежишь. Тот, кто распознал волю судьбы, тот смело идет по судьбе. А тот, кто упирается ей, то его судьба тянет, как на поводке. В этом смысле человек, не познавший движение воли, не распознал и что такое свобода.

Средние века

Совершенно иная картина в Средние века. Тогда впервые появляется понятие "свободы воли", которое означает, что человек рожден по образу и подобию Бога, а человеческая воля должна совпадать с теми интенциями, которые Бог вкладывал в создание мира. Бог есть сила, которая воссоздает этот мир на основе своей благостной воли, поэтому человек должен стремиться к ней. При этом человек свободен и может самостоятельно принимать решение, быть с Богом или остаться самодостаточным существом. Пример Люцифера — второй вариант. Он не есть сатана или воплощение зла, а падший ангел, то есть отпадание от божественного блага. Так и человек, если не хочет закончить как падший ангел, его свобода воли должна стремиться совпадать с божественными интенциями.

В то же время в Средние века велось много споров о том, обладает ли человек свободой воли. Такая полемика разгорелась, например, между Пелагием, который считал, что человеку не нужно никакой благой вести, он может сам регулировать свои стремления (эта позиция была заклеймена как еретическая), и японским епископом Августином Аврелием, согласно которому человек не волен поступать, как он хочет, без божественной благодати, поскольку в этом случае превращается в Ничто, из которого сотворен.

Эпоха Ренессанса

Интересно, что подобная дискуссия имела продолжение во времена Ренессанса, разгоревшись между Эразмом Роттердамским, крупнейшим ученым Северного Возрождения, прозванным "князем гуманистов", и Мартином Лютером, христианским богословом и ведущим переводчиком Библии на немецкий язык, считавшимся инициатором Реформации. Лютер находил постыдным феномен индульгенции, когда человек может заплатить деньги, чтобы купить себе благодать, то есть оправдать свои поступки, внеся определенную сумму. Лютер в какой-то момент понимает, что полностью наделить человека такой свободой опасно. В трактате "О рабстве воли" он говорит, что человека можно сравнить с лошадью, которую погоняют два всадника: Бог и Сатана. И свобода воли в этом случае определяется тем, кому человек решает подчиняться. Эразм Роттердамский апеллирует к Евангелию, находя там множество противоречивых аргументов в пользу того, что человек свободен и одновременно зависим. С одной стороны, человек стремится к Высшему, но при этом имеет достаточно полномочий, опираясь на которые может поступать как существо свободное. Бог дал достаточно прав человеку, чтобы он мог реализовываться, не унижая Его.

Эпоха Просвещения

Во времена Просвещения немецкий философ Иммануил Кант понятие свободы связывает с понятием "антиномия" (противоречие закона самому себе). Он говорит о том, что у нас достаточно аргументов, чтобы сказать, что человек детерминирован, то есть зависим от чего-то, но в то же время есть аргументы в пользу его свободы. Например, мы зависим от физического мира, в котором существуем. Мы постоянно должны думать о том, чтобы прокормить себя. Мы не можем силой воли сказать, что с завтрашнего дня перестаем есть или спать. Мы детерминированы в этом физическом мире. Но в то же время есть некий мир метафизический, который существует по ту сторону физического мира. Если есть мир феноменов и явлений, в котором мы живем, то, как говорит Кант, есть мир, который стоит за этими явлениями. Для нас он непонятен, и нашего разума не хватает, чтобы объяснить вещи, существующие сами по себе. В какой-то степени человек принадлежит этим двум мирам. И в метафизическом мире человек может проявлять свою свободу, может направлять себя, задавать для себя законы, но при этом не забывать, что свобода — это не своеволие.

XX век

В ХХ веке, когда человечество получило опыт массового уничтожения людей и столкнулось с возникновением тоталитарных государств, свобода приобрела особый оттенок. Французский философ Жан-Поль Сартр говорит о том, что человек в общем-то осужден на свободу. Хочет того или нет, но он свободен в том, чтобы делать выбор, даже если принимает решение не делать его. Сидеть сложа руки — тоже выбор. Человек свободен даже тогда, когда ничего не предпринимает.

В этом отношении очень интересный момент, связанный со свободой, поднимает английский философ ХХ века Исайя Берлин, заявивший, что существует негативная и позитивная свобода. В первом случае человек связывает свободу с освобождением от внешних препятствий. Но так же, как есть свобода "от чего-то", так есть и свобода "для чего-то".

Неслучайно Фридрих Ницше вкладывает в уста Заратустры следующие слова, когда тот общается с учениками: "Я — перила над потоком: хватайтесь за меня, кто может за меня ухватиться! Но я не костыль для вас". Я могу быть опорой для вас, но не инвалидным приспособлением. Но как же тогда быть? Заратустра говорит: "Вы должны утратить меня для того, чтобы найти себя". Вот для чего нужна свобода. Свобода — не когда ищешь авторитет, которого считаешь универсальной палочкой-выручалочкой.

Где есть свобода, там есть и ответственность. Есть свобода моя, а есть свобода другого, и в какой-то момент эти две свободы могут пересечься. Как быть в этой ситуации? Кто сильнее, тот и прав? Или мы должны так определить эти две свободы, чтобы они не конфликтовали между собой? В какой-то степени свобода определяется ответственностью, которую берет на себя человек, для того чтобы реализовывать свою свободу, не ущемляя свободу другого человека. Можно сказать, это мера взрослости человека. Быть ответственным не только за себя, но, например, и за мир. Не допускать войны и насилия. Это тоже определенное проявление свободы. Мы стоим на пороге того, что мир может закончиться, поскольку у нас есть проявления собственного своеволия.

Интересно, что Николай Бердяев, бывший киевлянин, которого большевики отправили на философском пароходе за его мышление, часто сравнивал свободу с творчеством. По его мнению, свободен тот человек, который способен творить. Как Бог, например, творит из Ничего. Творение связано со свободой, потому что творчество всегда сопричастно с риском. Каждое наше движение и мысли, даже способ жизни, который мы выбираем, связаны со свободой.

Наши дни. Майдан

Сопряжение свободы и ответственности сейчас очень важно, потому что после Майдана мы наконец-то освободились "от чего-то", что мешало реализовать нашу собственную свободу. Теперь мы должны решить максимально сложную задачу — реализовать свободу "для". Понять, для чего нам нужна свобода, чего мы хотим от нее.

Философия украинской свободы

Английский философ Исайя Берлин говорил, что существует свобода негативная и позитивная. В первом случае человек связывает свободу с освобождением от внешних препятствий. Это свобода "от чего-то". Но есть свобода и "для чего-то". Эта — позитивная — свобода проистекает из желания индивида быть хозяином своей жизни.

За три года после Майдана мы во многом пересмотрели свои отношения с прошлым и настоящим. Поняли, с кем быть, а с кем нет. Осознали то, чего не хотим, и постарались избавиться от этого. Мы понимаем теперь свободу как некое поле, сферу, в которой должны самореализоваться.

Мы продолжаем справляться с внешними вызовами: у нас аннексирован Крым, на востоке Украины война. Но в то же время внутри страны есть некие вызовы, и невозможно просто переключить тумблер режима "несвободы" к "свободе. Это определенный процесс. После распада Советского Союза многие считали, что достаточно поменять на горсовете флаг с красного на сине-желтый и автоматически страна станет жить иначе — будет достаток и свобода. Оказалось, что свобода — это определенная работа.

Мы видим, как сейчас некоторым политикам трудно брать на себя ответственность. С другой стороны, кто-то из них играет, говоря, что сейчас трудное время. В этом смысле их мера ответственности не до конца прослеживается. Но нельзя говорить, что власть во всем виновата. У нашей страны не было государственности длительное время. Мы были страной, но нам не давали, а, может, мы и сами виноваты в том, что не брали на себя ответственность, что не удержали моменты в истории, связанные с построением государственности. Я бы не хотел, чтобы мы думали, что виноваты исключительно наши "вороженьки". В какой-то мере виноваты мы тоже. И должны осознать эту ответственность.

Когда мы строим мифы (в позитивном, а не в манипулятивном смысле), позволяющие реализовать нашу свободу, то они должны быть не только о героях, которым мы должны слепо поклоняться и следовать их заветам, либо, наоборот, мифы не только о том, что мы бедные, несчастные и все должны нас поддерживать в мире. Основные шаги, которые мы должны сделать, — научиться полагаться на самих себя. Конечно, не без того, чтобы любить и ценить друзей и их свободу. Каждый на своем месте должен нести ответственность.

Я не отрицаю, что некоторым комфортно быть несвободным, не принимать решений, не подвергать себя рискам свободы. Может быть, кому-то удобнее сидеть и ругать власть. Но тогда давайте подумаем, может ли такой человек претендовать на исключительное право чего-то требовать. Если он сознательно выбрал позицию быть несвободным. Зачем тогда ему возможность о чем-то заявлять? Говорить способен человек свободный. Хотя мы понимаем, что право говорить есть у каждого. Но человеку есть что сказать, когда он ответственен за свои слова.

Еще один момент. Ответственность — это не только обязанность, но и способность ответить, вступить в дискуссию.

Недавно разгромили выставку киевского художника анархо-коммунистических взглядов. Понятно, что он во многом провоцировал. Но искусство, особенно современное, должно создавать некую провокацию, превращаться в возможность осмысления свободы. С другой стороны, существуют ли границы для любой провокации? Должен ли тот, кто создает интеллектуальную провокацию, нести ответственность? И так в любой сфере.

С одной стороны, мы должны уважать право человека на свободу слова, даже если наше мнение не совпадает. Но при этом он, как и мы, должен нести ответственность и не превращать свободу в своеволие. Здесь сталкиваются два вида свободы. Две силы, и одна другую пытается постоянно "укусить". И пока в отношениях не выкристаллизуется мера ответственности и уважения, мы будем давать повод различным сферам пропаганды, преимущественно извне, говорить, что у нас есть фашисты и пр. Мы не должны позволять маргинальным или идеологическим явлениям правого, левого, какого угодно толка превращать свободу в своеволие.

Да, у нас есть трудности. И плохо, когда молчим о них. Мы должны признать, что еще не до конца понимаем, что нам с этой свободой делать.

Мы за ассоциацию с Евросоюзом, против коррупции и диктатуры, но это пока уровень свободы "от". Нам еще нужно понять, что значит свобода "для".

• Читайте также: Слепота Фемиды. Почему сейчас защитить украинца от несправедливости сложнее, чем три года назад

Несколько лет назад возникла идея создать музей Майдана. Шла дискуссия, как его назвать: "Музей Майдана" или "Музей Свободы". Сторонники первого названия говорили, что музей должен содержать артефакты и документы, позволяющие реконструировать события. Я, в свою очередь, считал, что лучше сделать "Музей Свободы", площадку и институцию, которая позволит смотреть шире на события Майдана. Поскольку нельзя раз и навсегда определить, что такое свобода, мы постоянно должны пребывать в дискуссии, обсуждать то, что делает нас свободными, и наоборот, задумываться, где наша свобода заканчивается.

Наша цель: реконструировать реальность, не жить в статичности. Свобода наших мыслей состоит в том, что мы не обязаны пользоваться заезженными понятиями, придуманными кем-то до нас или за нас, которые считаются универсальными, а выйти за их пределы. Мы свободны в мышлении, когда способны изобретать, очерчивать новые условия понимания.

• Читайте также: Крушение и надежда. Семен Глузман o нежелании реформировать страну и последствиях, к которым это приведет

Вы спрашиваете, зачем человеку быть свободным. Я бы сказал, что человек для себя решает выбрать этот путь, если он согласен на сотворчество с другими. В искусстве, науке, социальной и политической жизни, производственной сфере, в личной жизни — все это творчество. Человеку нужна свобода, чтобы иметь возможность что-то узнать, испытать свое знание и, соответственно, свободу. Ведь мы приговорены быть свободными, как считал Сартр. Нам кажется, что свобода — нечто такое, что связано с торжеством безоговорочно "позитивного", но в то же время никуда мы не уйдем от того, что свобода — это ответственность и бремя, а раз так, то мы обречены на свободу. Я не знаю, согласиться ли с позицией Сартра, но, может быть, он намеренно провоцировал нас на то, чтобы мы нашли собственное определение.

Фото: Александр Чекменев