В Москве никому, кроме горстки отморозков, не нужен Донбасс, — Дмитрий Кузьмин

Не желая быть причастным к беспределу, который творит Россия, в прошлом году Дмитрий Кузьмин переехал на ПМЖ в Латвию. Его поддержка Майдана была однозначной и горячей. У его дочки украинское гражданство, и как тут не вспомнить поговорку, согласно которой не тот украинец, у кого предки украинцы, а тот, у кого украинцы дети.

В отличие от многих, Кузьмин не только выражал готовность драться за свои убеждения, но и демонстрировал эту готовность. 11 сентября 2009 года во Львове во время презентации сборника ЛГБТ-литературы он избил и выпроводил из зала одного из представителей Всеукраинской организации "Тризуб" имени Степана Бандеры — члены организации "с целью остановить сатанинский шабаш" выломали двери и ворвались в театр, где проходила презентация.

КТО ОН

Поэт, переводчик, литературный критик, лауреат премии Андрея Белого, кандидат филологических наук, издатель. В 2014 году приглашенный профессор Принстонского университета

Майдан как чудо

В декабре 2013 года вы стали инициатором коллективного обращения писателей России в поддержку Революции достоинства. Что значит для вас Майдан и его победа?

— В нормальной стране в нормальное время народ не бывает единым: если народ в едином порыве поддерживает кого-то или что-то (пресловутые 85% поддержки Кремля), значит, страна слетела с катушек и валится в пропасть тоталитаризма. А если народ разделен, надо понять, где его лучшая часть. В Киеве на рубеже 2013–2014 годов лучшая часть оказалась на Майдане, ведомая прежде всего идеалами свободы и прогресса. Речь именно об идеалах, потому что реальная евроинтеграция — дело сложное, мучительное, сопряженное с многочисленными издержками, хотя, по-видимому, для украинской экономики неизбежное.

Мне было просто уяснить, какая часть лучшая, потому что по одну сторону баррикад оказались все, кого я прежде с наслаждением читал и переводил. Да, в том же лагере силою обстоятельств оказались и национал-консерваторы, чьи идеалы в сущности совершенно противоположные и с трудом отличимые от декларируемых идеалов путинского патернализма, приправленного православием. И наоборот, левые идеалисты фактически прозевали Евромайдан, в очередной раз упустив свой исторический шанс.

Но ясность по поводу того, где черное, а где белое, была. То, что у черной стороны в решительный момент задрожали поджилки, то, что по Крещатику не были пущены танки, — в каком-то смысле чудо, но чудо, которое было заслужено людьми. И я еще помню вкус этого чуда, потому что стоял в живой цепи вокруг московского Белого дома во время августовского путча 1991 года. Ну а чем это киевское чудо в конечном итоге обернется, мы пока не знаем, гарантий тут никаких нет. Московское чудо 1991-го обернулось сперва ельцинским бардаком, потом путинским реваншем. Сейчас у Украины есть какой-то шанс. А у России, похоже, никакого.

Вы вынуждены были переехать из России в Латвию. Чем был вызван этот шаг? Чего вы ожидаете от "латвийского периода" жизни?

— Я покинул Россию не потому, что преследовали лично меня, а потому что не хотел нести даже минимальную ответственность за все то в сегодняшней России, что я не могу изменить. Знаю людей, которые пытаются; возможно, в них больше героизма, чем во мне, но я не предвижу в близкой перспективе ни малейшего успеха в их борьбе. Здесь, в Латвии, я надеюсь начать заново проект, нацеленный на поддержку разноязычной поэзии, поэтического перевода и диалога между поэтами разных стран, в том числе, естественно, российскими и украинскими. Что из этого выйдет, пока трудно сказать: предыдущие 20 лет все эти книги, журналы, сайты и фестивали я делал преимущественно на свои деньги, которых больше нет — ушли на эмиграцию.

Путинская Россия — это фашистский режим

Что вы думаете по поводу "крымнаша" во всех его проявлениях?

— В любой системе взглядов, кроме национал-консервативной, вопрос о том, в составе какого государства находится та или иная территория, не имеет принципиального значения. Мир (с разной скоростью, но прежде всего в европейской части) движется к упразднению границ, и на этом фоне стремление переделить землю и перепровести границы выдает глубоко архаическую картину мира в сознании тех, кто за это ратует. И мы знаем, по какому шаблону выкроен фрагмент в этой картине мира: российская аннексия Крыма — точная копия гитлеровской аннексии Судетской области, так же, как гибель людей в огне в Одессе — отчетливый аналог так называемого Глейвицкого инцидента, массового убийства, срежиссированного нацистами в качестве повода для нападения на Польшу. Немцы, населявшие Судетскую область, в большинстве своем были в восторге от перехода под власть бесноватого фюрера; впрочем, восторг их был недолгим.

Восторг русского населения Крыма тоже, вероятно, не будет особенно долгим. При том что оснований для недовольства украинской властью у него, естественно, было хоть отбавляй — вот только у других украинских граждан таких оснований было не меньше, но они свое недовольство принесли на Майдан, а не к ногам соседнего сатрапа. Да, в Крыму, в отличие от Киева, победу праздновала худшая часть народа. Лучшей пришлось уходить в подполье или спасаться бегством.

Какова ваша позиция по поводу необъявленной войны на востоке Украины?

— Все государственные границы случайны, а люди могут жить счастливо под разными национальными флагами. Кроме флага человеконенавистнической диктатуры, над какой бы страной он ни поднялся. Вопрос в том, что сегодняшняя путинская Россия — это натуральный фашистский режим со всеми положенными атрибутами: культом вождя, сращением государственного аппарата и идеологии, перемалывающей тонны лжи и злобы пропагандистской машиной, шельмованием несогласных, разгромом культуры и гуманитарной науки.

В Москве никому, кроме горстки отморозков, не нужен никакой Донбасс, и даже вся Украина нужна постольку поскольку. Задача в том, чтобы заставить собственное население думать об ужасах гейропы, о проклятых пиндосах и укропах, а не о том, что благодаря хваленным в телевизоре начальникам в холодильнике заканчивается еда. На этом фоне то скотство, которое творится на оккупированных землях Донетчины и Луганщины, весь этот кровавый балаган с какими-то дикими казаками, распоясавшимися местными бандитами, переодетыми российскими десантниками и офонаревшими от потребления московской телепропаганды местными мужиками, для которых нынешнее житье с оружием в руках, может, и краше, чем ад архаического шахтерского промысла, с одной стороны — случайность, результат распада социальных связей, эрозии и энтропии, а с другой — крайнее проявление закономерностей, которые всей России следовало бы иметь в виду. Когда население полностью деморализовано, вменяемые интеллектуалы в большинстве своем бежали, а в оставшейся части рехнулись, любая оппозиция подавлена, но при этом власть не имеет человеческого, материального, идейного ресурса для установления жесткой структуры сталинско-гитлеровского типа — вот примерно такая реальность из фильмов Алексея Германа образовывается.

Никаких прав человека в России нет

Прокомментируйте, пожалуйста, поддержку политики Путина народом России?

— Поддержка, конечно, есть. Но трудно определить, где заканчивается поддержка Путина — царя, вождя, Хозяина — и начинается поддержка политики Путина, то есть того, что говорится сегодня им или от его имени.

Есть крайнее мнение, что если завтра переживший просветление Путин или ликвидировавший его двойник велят народу возлюбить всей душой евросодом, американскую военщину и бандеровскую хунту, то спустя неделю-другую прокачки этого нового курса в СМИ число россиян, всей душой приветствующих эту самую хунту, вернется примерно к тем же 85%. Другое крайнее мнение состоит в том, что Путин вообще ни при чем, и десятилетия репрессий и отрицательного отбора сформировали у выжившего большинства специфический набор душевных качеств, в сердцевине которого — агрессивная пассивность типа "дайте мне мою пайку и оставьте в покое", при любом удобном случае оборачивающаяся ненавистью ко всему живому (потому что жизнь — это перемены). Эта базовая схема может оформляться любыми социокультурными характеристиками, от бомжа до профессора.

Но дело в том, что Россия — большая страна, и ее мыслящее, внутренне свободное меньшинство в абсолютных цифрах довольно многочисленно. Власть, готовая опереться на это меньшинство, имела бы шанс постепенно справиться и с безрадостными свойствами широких масс — другого метода, собственно, в мире не придумано, люди вообще в массе своей далеки от идеала. Но пока власть опирается на все самое отвратительное, что есть в большинстве ее подданных, — от утробной ксенофобии до страха перед любыми переменами. Выхода из этого тупика не видно.

Как сегодня обстоят дела с правами человека в России?

— Никаких прав человека в России нет. Против каких-то групп развернута целенаправленная кампания — прежде всего против геев и лесбиянок (как я понимаю, это был первый заход с поиском "образа врага"). Но в обстановке всеобщего бесправия жертвой может стать любой человек: больной раком, которому не дают обезболивающее (ввиду параноидального характера российской борьбы с наркотиками), одаренные дети, чью спецшколу распускают, чтобы не плодить слишком умных, прихожане какой-нибудь небольшой деноминации, у которых решила что-нибудь отобрать ставшая фактически придатком государственной власти РПЦ, чеченская девушка, насильно выданная замуж за пожилого сподвижника Рамзана Кадырова...

Для сегодняшней российской власти люди — трава. Другое дело, что к методичному покосу она (пока?) не приступила; но точечное вытаптывание возможно в любом месте.

"Под собою не чуя страны…"

Насколько можно судить из Киева, большая часть российского интеллектуального истеблишмента поддерживает путинскую позицию в отношении Украины. Так ли это?

— Ключевое слово здесь — "истеблишмент". Одно дело — независимые интеллектуалы и художники, другое — люди при должностях, которым звонят из Министерства культуры и мягко намекают: хочешь и дальше руководить своим театром или факультетом, изволь подписать открытое письмо в поддержку партии и правительства. Ничего нового, в СССР лояльность интеллигенции обеспечивалась тем же способом — разве что крючков и приманок у власти было больше (просто потому, что сегодняшняя власть заинтересована в интеллектуалах куда меньше). Что на самом деле поддерживают или не поддерживают эти люди в своем сердце, знает только их ближний круг.

В том сообществе независимых литераторов, к которому я принадлежу, сторонников действующей власти вообще или войны с Украиной в частности можно пересчитать по пальцам — и в каждом случае я, в общем, понимаю, какого рода тяжелая психологическая травма вызвала это нравственное уродство. Иное дело, что есть и другая литература, другие писатели, питомцы советской культурной политики, бесконечные Юрии Поляковы и Захары Прилепины, коряво мыслящие и кургузо излагающие, и отчего бы им не служить хоть за страх, хоть за совесть восторжествовавшему в стране банальному злу.

При взгляде на лауреатов российских литературных премий последнего времени нет ли ощущения деградации российского экспертного литературного сообщества?

— Деградация есть, но она никак не связана с внутриполитическими реалиями. Если вопрос подразумевает премию "Большая книга", присужденную недавно Прилепину, то никакой причинно-следственной связи между прилепинскими туристическими поездками в оккупированный Донбасс и голосованием московских интеллектуалов за его роман нет. Природа увлечения некоторой (не лучшей) части литературного сообщества трудами Прилепина — примерно та же, что завороженность советских интеллигентов блатными песнями: комплекс неполноценности перед косноязыким ухарем.

Это плохо, но не хуже и не лучше, чем премия "Поэт", достающаяся то Евгению Евтушенко, то Юлию Киму. Просто помимо наследников самиздата и вновь поднявших голову в последние годы верных сынов ждановско-сусловской культурной политики есть еще бывшие либеральные интеллигенты советских времен, осторожные фрондеры с фигой в кармане, на волне "Перестройки" закрепившиеся на ведущих организационных позициях в российской литературе (в частности, возглавившие большинство традиционных журналов). В 90-е они с перепугу пытались поддерживать — вкривь и вкось, в меру разумения — что-то живое и неожиданное, а в двухтысячные годы, с наступлением путинской "стабильности", поняли, что это совсем не требуется для выживания, и вернулись к эстетическим горизонтам своей молодости. Вид позорный, но это внутрицеховой позор писательского сообщества.

Насколько силен, по-вашему, сейчас российский культурный андеграунд?

— Эстетический и интеллектуальный потенциал российских поэтов, музыкантов, режиссеров, ученых-гуманитариев по-прежнему значителен — хотя для того, чтобы его реализовать, многие вынуждены менять страну проживания. Однако их возможности влиять на то, что происходит сегодня в России, близки к нулю. Что ж, по одежке протягивают ножки: приходится ставить перед собой другие задачи. Кто-то может переключиться на работу с аудиторией других стран. Кому-то это сложно или этически неприемлемо — тогда остается адресоваться к меньшинству, живущему, по строке Мандельштама "под собою не чуя страны". Задача печальная, но достойная: обеспечить лучшей части народа ресурс выживания до лучших времен.

Страна яркой и интересной поэзии

У вас родилась дочь, и я знаю, что она гражданка Украины? Как это стало возможно?

— У моей дочери есть еще и второй родитель — гражданин Украины. Да, не мама, а второй папа, трансгендерный мужчина, ненадолго прервавший процесс смены пола для того, чтобы у нас появился этот ребенок. Он из Донецка, но теперь живет в Киеве и занимается движением за права трансгендеров. Так что кое в чем российские геббельсы не врут: против "традиционных ценностей" действительно ведется борьба. Только они умалчивают о том, что эти "традиционные ценности" — рабство, невежество и насилие, а противостоят им гуманизм, любовь и свобода. Но об этом по мере наблюдения за путинским "русским миром" все легче догадаться.

Что для вас Киев, Украина, украинский культурный контекст?

— Одна из ветвей моих предков, еврейская, сто лет назад жила отчасти в Одессе, отчасти в Новоселице, но Украина всегда была для меня исключительно страной яркой и интересной поэзии, которую я мог понимать без перевода. Все началось со случайных знакомств — то с работами классика второй половины XX века Юрия Тарнавского из "нью-йоркской группы", то с совершенно волшебными по музыке слова стихами молодого Валерия Богуненко из донбасского городка Часов Яр. Потом пришла очередь Жадана, Сливинского, Коцарева, Горобчука — звезд рубежа столетий. Все они были мне невероятно интересны тем, что на близком языке, в сходных во многом постсоветских условиях выстраивалась совершенно другая картина: поэзии, гораздо более открытой ветру современности и диалогу с мировым контекстом, поэзии, в которой молодые и смелые играют куда более важную роль.

Пока в России "путинская стабильность" выдавливала все живое и мыслящее на обочину общественной жизни, в Украине на волне Оранжевой революции (при всей ее, как выяснилось, тупиковости) в культуру вошло поколение, уверенное в том, что будущее зависит от них. И это, к слову, не только про поэтов, но и про читателей-слушателей. Первоклассных авторов в России не меньше, но заполнить слушающей и понимающей молодежью зал на 500 мест, как это случалось на харьковском поэтическом фестивале "Остання барикада", или устроить литературные чтения вроде Львовского форума, по 30-40 акций в день — в России подобное даже отдаленно непредставимо.

• Читайте также: Когда вернутся девяностые, вы их узнаете, не ошибетесь, — писатель Владимир "Адольфыч" Нестеренко

Как вы оцениваете творческий потенциал молодой молодых украинских поэтов?

— По меньшей мере 20 последних лет украинская поэзия не испытывает недостатка в талантливых дебютантах. Только за последний год на моем горизонте возникли такие разные, но в чем-то важном созвучные авторы, как Лесик Панасюк, Михайло Жаржайло, Олег Богун, Елена Герасимьюк, добавлю сюда еще Юхима Дышканта, к стихам которого я обратился зимой 2014-го после того, как он был арестован милицией Януковича за участие в Евромайдане.

• Читайте также: Война в Донбассе началась с приходом регионалов, — блогер Олена Степова

Но особенно интересно, что в нынешнем поколении среди тех, кому сегодня, скажем, до 25 (впрочем, сюда попадают и несколько авторов чуть постарше), впервые наметилось эстетическое и мировоззренческое родство поэтов Украины, пишущих по-украински и по-русски. У Антона Полунина, Дмитрия Казакова, Марии Банько мне видится в русских стихах (первые двое, впрочем, пробуют писать и по-украински) не столько следы знакомства с украинской традицией от Антоныча и Стуса до нынешних ровесников, сколько настрой на ту же волну. Так не было прежде: мэтров нынешнего старшего поколения (условно говоря, Голобородько с Воробьевым с одной стороны и Херсонского с Риссенбергом — с другой) можно представить за общим застольем, но поэтически это разные миры. Если эта тенденция укрепится, если между представителями двух национальных литератур на одной земле возникнет наконец плодотворный диалог, нас ждет много интересного.

Фото: из личных архивов,
facebook/Дмитрий Кузьмин