В украинской медицине пока застой кошмарный, — Олег Лазаренко

У истоков микрососудистой хирургии

Как и почему вы стали медиком?

— Дело в том, что моя мама тоже была доктором, педиатром. В самом начале карьеры она работала в Институте физиологии у Богомольца. Потом стала одним из лучших онкологов-маммологов в СССР. Старалась женщин не оперировать, а мягко выводить из критических состояний. И ей это удавалось. Ее пример сыграл огромную роль в моей судьбе. Впрочем, мне и самому всегда была интересна медицина. Так и получилось, что в 1976 году я закончил Киевский медицинский институт.

А как стали хирургом?

— По распределению я попал в Киевский институт клинической и экспериментальной хирургии, известный как институт Шалимова. Какое-то время работал там в отделении патологии поджелудочной железы и портальной гипертензии. А потом академик Шалимов, которого мы любовно называли Дед, объявил, что из-за огромного наплыва больных будет открыто второе сосудистое отделение. Он решил набирать туда не опытных, а молодых врачей, и я стал одним из них. Так возникло сосудистое отделение номер два, которое потом переориентировалось на микрососудистую хирургию. А еще через полтора года в Украине была проведена первая реплантация пальцев, и я в ней участвовал как сосудистый хирург. В общем, так получилось, что я стоял у истоков микрососудистой хирургии в Киеве.

Что вас привлекает в медицине?

— Я люблю помогать людям выздоравливать. Понимаете, в медицине обязательно должен быть набор четких правил, но в ней важна и любовь. Ведь предопределить, что будет, невозможно. Мы не пророки и не можем ничего знать точно.

Антиген антитела

Недавно МОЗ Украины утвердил ваши методические рекомендации, ставшие итогом исследований в области реконструктивной хирургии. В чем суть этого открытия?

— Так получилось, что мы наделали много всяких штук впервые в мире.

Есть такое понятие "антиген и антитело", на котором строится вся иммунология, и мы впервые измерили силу взаимодействия между ними. Это открывает новые перспективы в медицине, например, возможность определить реакцию организма человека на чужеродное тело, которыми являются импланты.

Мы — это кто?

— Исследовательская группа киевских ученых разного профиля, в том числе физиков и химиков, объединенных одной идеей. Мы пришли к выводу, что человеческий организм является самым большим расистом по отношению к любому чужеродному материалу. Если он не может его изолировать, он его разрушает. Это реакция типична на все внешнее, любые материалы, но степень ее все-таки различна. Как ее определить? Никто до нас этого не знал, а мы предложили метод, позволивший эту степень измерить.

Почему это важно?

— Если взять статистику по имплантации тазобедренных суставов, например, по Германии, то окажется, что на 400 000 таких операций в 10% случаев имплантат приходится убирать в первый год после его установки. Потому что проявляется реакция организма на чужеродное тело, которая требует извлечения импланта и его замены, то есть повторной операции. Фирмы-производители обычно утверждают, что на их импланты подобной реакции быть не может.

То же происходит в случае с установкой стентов — специальных каркасов, которые помещают в просвет, скажем, коронарных сосудов сердца. Они обеспечивают расширение патологически суженного участка. В 30–40% случаях в месте непосредственной установки стента происходит повторное сужение сосудов.

В обоих примерах — результат реакции организма на чужеродное тело.

Вот мы и разработали методику, которая поможет решить эту проблему.

Как вам это удалось?

— Агрессия порождает агрессию. Любое агрессивное воздействие на организм приводит к ответной реакции. И вот у нас появилась идея наносить собственные белки крови реципиента на поверхность имплантата, то есть использовать явление мимикрии в хирургии. В исследованиях мы доказали, что таким образом можно избежать негативной реакции организма.

Когда вы проводили эти исследования?

— Пик их пришелся на 2002 год. В 2003 году я сделал доклад по этой теме в Париже на Конгрессе интервенционных кардиологов, где он был отмечен как самый интересный. А дальше мы пытались внедрить разработки, но оказалось, что сделать это было практически невозможно, поскольку мы не участвовали в отечественных и международных научных проектах и программах. Тогда мы пошли другим путем — самостоятельно разработали методику по предупреждению агрессивной реакции организма на имплант любого рода. Сейчас вот вышли методические рекомендации по нашей разработке, мы готовим циклы лекций, чтобы люди не просто ознакомились с методикой, но и могли работать с ней.

Можно ли заинтересовать этой методикой кого-то на Западе?

— Мы не можем идти против фирм-производителей. Каждая фирма рекламирует свои услуги таким образом, что исключает подобного рода проблемы. Хотя существуют объективные физиологические показатели, согласно которым проблема отторжения организмом импланта не может быть решена на 100%. В одной из дружественных фирм нам объяснили, что они заключили договор со страховой компанией и им проще решать эти вопросы с помощью выплат, чем связываться с внедрением новой технологии.

Пробиться куда-то сложно, можно участвовать только в каких-то научных программах, но научных программ прямого направления сейчас нет. Они финансируются не ЕС, а в основном фармакологическими фирмами. Писать письма напрямую в эти компании бессмысленно, потому что такого рода рассылки уничтожают как спам. Выйти же на уровень директоров научно-исследовательских отделов фирм, занимающихся подобного рода вопросами, мы не можем. Необходимы личные контакты, которых у нас нет. Но даже реализовать идею только в Украине было бы прекрасно. Хотя в полной мере и здесь это работать не сможет.

Олег Лазаренко: "Трудно представить, что такая сложная система, как человек, была создана в процессе эволюции"

Почему?

— Потому, например, что в Украине запрещена кератопластика — замена роговицы глаза донорским материалом. Если украинскому пациенту необходима эта операция, он должен ехать в Литву, Белоруссию или Болгарию.

Почему у нас запрещены такие операции?

— У нас нет закона, устанавливающего регламент изъятия органа. Мы не имеем права брать трупный материал, можно только у родственника. Но взять роговицу у родственника — значит лишить его глаза.

Мы были нужны

Вы сотрудничали с ПДМШ. Как вы оказались в зоне АТО?

— В марте 2015 года я месяц работал сердечнососудистым хирургом на ротации в Артемовске. Позвонили ребята из госпиталя, сказали, что сосудистого хирурга нет. Я отвечаю: "Ребята, ради Бога, давайте я поеду". Ротация выпала на затишье, и работы было немного, всего четыре операции. Все остальное время — консультативный прием. Очень важно, что мы оказывали бесплатную медицинскую помощь местным жителям. Ведь там все весьма запущено. Врачи ПДМШ выезжали с рентген-аппаратом, делали флюорографию и выявили несколько случаев открытой формы туберкулеза и онкологии.

Ваши впечатления о ротации?

— Самое важное — мы были нужны. Ну и мелочей забавных было много.

Каких?

— Мы жили прямо в больнице. Свои постирушки развешивали в больничном дворе. И их время от времени просто умыкали. Вывесил, скажем, трусы и носки, смотришь, а их уже нет. И не то, чтобы это сильно неприятно, но, мягко говоря, удивительно. Вот такая ситуация.

Медицина и жизнь

Ваша оценка современной украинской медицины. Каков ее научный потенциал?

— Хорошо было бы, если бы она развивалась, а пока застой кошмарный. Куча запретительных документов, необоснованных совершенно. Пример — кератопластика, о которой мы говорили. То есть сами по себе наши доктора очень хорошие технари, потому что, слава Богу, сейчас есть возможность повышать квалификацию, получать новые знания. Они работают на очень высоком уровне. Есть настоящие ученые. Идей много, но люди разъезжаются по всему миру потому, что украинские мозги востребованы.

Что у нас с медицинским образованием?

— Система проплаты оценок — жуть. Ты ничего не знаешь, но заплатил — и все, получил диплом. Сейчас, может, что-то изменилось, но когда учились мои дети, все обстояло именно так.

Чем больна наша страна и как ее лечить?

— Самое простое — убрать тех, кто держится за власть, но при этом ничего не приносит стране. И дать спокойно работать всем остальным.

Кто вы по политическим убеждениям?

— Украинофил. При этом не люблю непрофессионалов как в специальности, так и во власти. Людей, которые идут вперед, не замечая точек невозврата, не анализируя ситуацию.

Мы воюем с Россией, значит, русская культура — культура врага?

— Необязательно. Знаете, у меня есть внук, и мы недавно узнали, что из школьной программы полностью исключат русскую литературу. И вот, что я скажу. Достоевский, допустим, на любителя. Но зачем ребенка лишать сказок Пушкина, произведений Гоголя и Толстого? Вот вчера снесли бюст Николаю Островскому. Причем люди, сделавшие это, не читали его книг.

Мы всегда стоим на краю

Увеличилось ли количество сердечников за время войны, в последние 2–2,5 года?

— Все зависит от уровня диагностики, а она у нас очень дорогая. Немногие могут ее себе позволить. Потому объективной информации об этом нет.

Наша страна переживает не самые легкие времена. Медик, видя картину заболевания, приблизительно представляет, каким может быть исход. Что нас ждет?

— Вот, говорят, что Украина исчезнет, но я вижу положительный исход. Само название "Украина" означает, что мы всегда стоим на краю, у самого края, у границы. И туда идут, и обратно идут, а мы здесь стоим, будем стоять. И мы выстоим.

Есть что-то в человеке, кроме тела?

— Что-то вроде души? Пожалуй, есть. Понимаете, трудно себе представить, что такая сложная система, как человек, такая многофункциональная, у которой столько всяческих предохранителей, взаимозаменяемых систем, была создана в процессе эволюции.

О чем говорят медики, когда встречаются не на работе, а дома?

— К сожалению, время от времени мы и дома делимся своим опытом, обсуждаем случаи из практики. И это помогает, потому что расширяет кругозор.

• Читайте также: Бойцов из-под Дебальцево к нам везли камазами, буквально насыпью, — Людмила Глиняная
  

Почему бы человеку с вашим уровнем профессионализма не работать за границей?

— Мне этот вопрос как-то давно задавала одноклассница: почему бы не уехать на Запад и все такое? И я ей ответил так: а кто же здесь станет лечить этих людей?