Донбасса давно уже нет, не тревожьте мертвеца, — Олег Соловей, доцент Донецкого университета

КТО ОН

Писатель, критик, литературовед. С 1999 года издавал в Донецке украинский литературно-художественный альманах "Кальміюс". Кандидат филологических наук, доцент Донецкого национального университета. Летом прошлого года вместе с университетом переехал в Винницу.

Олег Соловей родом из Шахтерска, который сейчас "под ДНР". Жил и работал в Донецке. Дончанин и по характеру — отвечает на вопросы сурово и нелицеприятно, обращаясь не только к читателю, но и к своим врагам — тем, кто выжил его из Донецка.

"Была иллюзия, что мы можем уберечь Донецк от голодных собак"

Ощущалось ли напряжение между русским и украинским (языками, культурой) в Донецке и Донбассе до войны?

— Думаю, большинство моих земляков будут утверждать, что до войны все было хорошо и не было никакого напряжения. К сожалению, было.

Как-то в донецком автобусе кондуктор, типичный представитель необъятной мировой лимиты, услышав, что моя знакомая (преподаватель Донецкого университета, доцент) говорит по-украински, сказал ей: "Понаехали!" А она коренная дончанка, в отличие от этого представителя вымирающих донецких райцентров. У меня регулярно бывали проблемы, и каждый раз все начиналось из-за языка, а заканчивалось в отделении милиции.

Это, конечно, бытовой уровень. Впрочем, проявления шовинизма я всегда чувствовал и со стороны людей образованных, университетских преподавателей, к примеру. Именно по этой причине не удалось присвоить университету имя Васыля Стуса. Даже чисто гипотетически это было нереально, прежде всего из-за пророссийского лобби, которое контролировало все аспекты жизни в Донецке. Именно эти ублюдки и подготовили захват города титушками, как местными (из райцентров), так и привезенными из Ростова. Проблемы были давно, просто украинцы никогда не проявляли агрессии в отстаивании своих прав. А если бы отстаивали, давно уже была бы гражданская война, еще в конце 1990-х. К сожалению, украинцы очень верили в мир как некое высшее благо и взаимопонимание, — даже тогда, когда их оскорбляли всего-то из-за их родного языка.

Сейчас уже ясно, что оккупация Украины готовилась давно, проект "Русский мир" был запущен еще в 1999-м. Оглядываясь назад, какие признаки проникновения российской имперской идеологии на восток Украины вы видите?

— Прежде всего шовинистическая русская пропаганда. Живя в Донецке, в последние двадцать — двадцать пять лет было сложно понять, что ты живешь именно в Украине, а не в СССР. Поэтому-то и радовались каждой новой табличке на украинском языке, которая вдруг где-то появилась в центре города, каждому сине-желтому стягу над очередным ларьком с шаурмой. Донецк готовили к событиям 2014 года, — целенаправленно и уверенно, причем с полного согласия Киева. На Киеве не меньше ответственности за нынешнюю кровь, чем на Москве.

Как в последние дни перед отъездом чувствовал себя украинский писатель в дээнэровском Донецке?

— Чувствовал себя очень плохо… Наверное, еще 1 марта, когда в центре города власть собрала антиукраинский шабаш, я понял, что все это очень серьезно. Когда на их митингах появились социальные лозунги, всякие сомнения исчезли. Было ясно, что на этот крючок попадутся многие. Причем не только люмпены и пенсионеры. Интеллигенция тоже очень любит разговоры о социальной справедливости. Потом был украинский митинг 5 марта, на который пришло в три раза больше людей, чем на сборища, которые собирала городская власть. Был огромный украинский флаг. И была иллюзия, якобы мы можем отстоять город, уберечь его от голодных собак. Эта иллюзия развеялась сразу после митинга. Уже в тот вечер была первая кровь. И было основное побоище 13 марта. Были первые смерти. Потом еще один митинг, и снова на асфальте улицы Артема была кровь моих земляков, которые пытались противостоять преступной местной власти и нанятым бандитам.

Когда началась война, я жил возле оборонного завода, в районе Западной автостанции. Рядом были Пески, которые рашисты обстреливали каждую ночь, иногда просто из-под моих окон. Аэропорт тоже был неподалеку, и там перманентно происходили бои, наши очень хорошо держались, изредка переходя в контратаки и в иные ночи отбрасывая врага чуть ли не до Партизанского проспекта (это уже густонаселенный Киевский район города Донецка). Тогда среди сепаратистов начиналась настоящая паника. Уходил я из города 28 июля (после очень жестких обстрелов и русских танков под окнами квартиры), встретив по дороге чеченский спецназ. Наши их под утро очень хорошо потрепали, и когда я шел на станцию, они как раз возвращались в район автостанции и химзавода, шли осторожно, с опаской, действуя явно профессионально. На меня они, к счастью, не обратили внимания. Я уходил, будучи абсолютно уверенным, что оставляю свой район на неделю-две.

Вместе с Донецким национальным университетом вы переехали в Винницу — как у вас отношения с теми, кто остался и составил преподавательский коллектив дээнэровского ДонНУ? Вы с кем-то продолжаете общаться?

— Нет никакого "дээнэровского ДонНУ", эти предатели давно уволены. Не могу только одного понять, почему их не лишают ученых званий и степеней. Пусть развлекаются "ВКонтакте" и в подобных виртуальных гетто. Их участь печальна. Ни с кем из них я не общаюсь. Предатели мне омерзительны. Они хуже русских, хуже любого врага. С моей кафедры только двое преподавателей (20% от общего числа) предали родину, все остальные живут и работают в Украине. Мой бывший аспирант добровольно пошел на войну еще прошлым летом, воевал в Луганской области, потом под Донецком, где получил тяжелое ранение (сквозное пулевое в левое легкое, пуля прошла чуть ниже сердца). Но Бог его сохранил. Сейчас он работает вместе со мной в Виннице. Больше года воевал еще один аспирант моей кафедры, недавно демобилизовался.

А с писателями, оставшимися в "ДНР", русскими и украинскими, общаетесь? Если не ошибаюсь, Олег Завязкин, русско-украинский поэт и прозаик, остался в Макеевке.

— Я не знаю, кто такие писатели "ДНР". Их для меня тоже не существует. Я был хорошо знаком с Олегом Завязкиным и его украинской прозой. Иногда это было очень интересно. Что с ним сейчас — я не знаю. Если он остался в Макеевке, мне очень жаль. Но обстоятельства бывают разные, я понимаю. Возможно, он просто не может выехать. Хотя сам я такие отговорки, как правило, даже не выслушиваю. Оккупированную территорию необходимо оставлять. Чтобы когда-нибудь вернуться и снова честно жить на своей земле.

Что сейчас с вузами в "ДНР": идет ли учеба, какие дипломы получают выпускники и т. д.?

— Знаю только то, что и все из интернета, а там много хаоса и неправды. Впрочем, никаких загадок с вузами "ДНР" для меня не существует. Виртуальные вузы, виртуальная якобы учеба, виртуальные дипломы, виртуальные праздники во время чумы. Сегодня к кафедрам в Донецке подтянулись откровенные неудачники и парвеню из числа наших выпускников, у которых не было никаких шансов работать в вузе до войны. Те, кому нужен "русский мир", пусть развлекаются, если им не жаль своего времени. Которого у них уже не так много осталось. Мне на них глубоко наплевать. Их больше нет для меня.

"Пусть Россия их кормит. И поит. И снабжает ресурсами"

Как вам сейчас живется в Виннице?

— Винница — славный город, это город для жизни. Для радости. Здесь много солнца и воздуха. Великолепная река Южный Буг. Осенью и зимой тут бесподобные туманы. Здесь хочется жить и работать. Здесь мне легко дышать. Не знаю, насколько четко я изъясняюсь... Здесь реально очень комфортно. Здесь несколько другие люди. Они работают, чтобы жить, а не живут, чтобы работать, как это было в Донецке, или как это выглядит в Киеве. Винница — город с историей, с архитектурой позапрошлого и начала прошлого века. Это очень важно для ощущения ауры города. Винница очень провинциальна, но в лучшем значении этого слова: тут тихо и очень уютно. При этом здесь достаточное культурных событий, фестивалей. В конце концов, тут есть книжный магазин "Е". (В Донецке об этом можно было только мечтать. Почему-то руководство этой сети считало, что в Донецке книжные магазины не нужны. Впрочем, возможно их просто туда не пускали те, кто реально считал, что книга — это зло.)

Сталкивались ли в Виннице с какими-то ущемлениями или просто неприятными ситуациями на работе и вне ее, связанными с тем, что вы из Донецка?

— То, что я из Донецка, здесь никого не интересует. Во всяком случае никаких проблем мое происхождение не создает. Люди относятся с пониманием, услышав, откуда я. Киеву далеко до Винницы в этом плане. Тут все очень герметично, все очень рационально устроено.

Чувствуются ментальные отличия между Донецком и Винницей?

— Безусловно, какие-то серьезные отличия есть. В Донецке было слишком много "русского мира". То есть еще до войны, хочу сказать… Здесь же я его не вижу и не слышу. Я наконец-то живу в Украине и чувствую себя дома. В определенном смысле я не хотел бы уезжать из Винницы. Если совсем честно, то чувствую, что мне будет сложно снова возвращаться в Донецк.

Ваши земляки, ныне живущие в Киеве, Владимир Рафеенко и Елена Стяжкина довольно востребованные медийные фигуры. А вы — выступаете, пишете, ездите?

— К счастью, я не "медийная фигура", я по-другому зарабатываю на жизнь и от иных вещей получаю наслаждение. Я — университетский человек, поэтому мне есть перед кем выступать. Студенты — лучшая аудитория, которую только можно себе представить. Публично читать стихи я совсем перестал. Я их больше даже не пишу. Мне это неинтересно, возраст уже не тот, а кроме того, что-то сломалось внутри. В 2013 году у меня вышла книга стихов "Час убийц". Все, что я хотел сказать в стихах, наверное, уже сказал в этой книге. Все равно никто не услышал. В том же 2013 году вышла и книга критики "Оборонные бои", название книги всем понравилось, но читать ее никто не стал. Такая вот литература… Передвигаюсь я мало и неохотно. Впрочем, этим летом немало поездил по Западному региону. Побывал в Закарпатье, в Ворохте, во Львове. Поднялся на Говерлу с группой украинских писателей. Был на Волыни, на озере Свитязь. Пишу я постоянно, но это в основном литературная критика. Впрочем, довольно часто в моих текстах возникает тема юго-востока. В основном благодаря Сергию Жадану и его творчеству.

Какова специфика Донбасса как украинской территории? И еще один вопрос, связанный с этим: так раскачать можно было любую территорию, вызвав волну сепаратистских и ксенофобских настроений?

— Думаю, действительно, раскачать можно любую территорию, но на это нужно немалое время. В это придется инвестировать колоссальные средства. Поэтому говорить про любую территорию сегодня не совсем уместно. Уже нельзя раскачать даже соседнюю с Донецком Днепропетровскую область. Там уже даже малолетние дети четко знают, что такое Родина и кто является врагом Украины. Летом в Краматорске я видел, как дети играют в войну, поделившись на сепаратистов и наших. Причем сепаратистами никто из них быть не желал. Кричали, немного ссорились из-за этого.

Какие мифы и стереотипы о Донбассе вам особенно неприятны и хотелось бы развеять? Какие насчет него сейчас складываются новые клише и предубеждения?

— Главный миф — это существование Донбасса как какого-то отдельного феномена. Несколько лет перед войной я везде говорил и писал, что Донбасса давно уже нет. Он умер вместе с Советским Союзом, не тревожьте мертвеца, ни к чему это. 13 марта прошлого года я понял, что ошибался. Для некоторых людей Донбасс оказался необыкновенно актуальным, актуальнее даже будущего их детей и внуков. И они в центре города убили Диму Чернявского, покалечили десятки, если не сотни других молодых людей. А в СМИ культивируют мысль, что Донбасс — родина неполноценных людей. Я могу называть сотни фамилий, которые украсили бы любой город и любую страну. Все они из Донецка. Васыль Стус — дончанин. Анатолий Соловьяненко — тоже дончанин. Эмма Андиевская родилась в Донецке. И так далее — вплоть до дня теперешнего. Просто нужно знать свою историю. Тогда не будет проблем с идентичностью, прошлым и будущим, не говоря уж о настоящем.

Самый острый сегодня вопрос: давать ли особый статус или что-то подобное, автономизирующее Донбасс в составе Украины. Не дать — война так и будет продолжаться; дать — Россия будет управлять всей Украиной через Донбасс.

— К сожалению, мой ответ ничего не изменит. Но все же отвечу: я бы им ничего не давал. И постарался бы полностью заблокировать оккупированную территорию. Пусть Россия их кормит. И поит. И снабжает ресурсами, а не только телепрограммами. Точка.

"Серьезные тексты об этой проклятой войне у нас еще впереди"

Появилось ли в украинской литературе что-то значительное, рассказывающее о войне, или пока все еще только пена и публицистика?

— Думаю, пока только пена и брызги, то есть публицистика и определенная конъюнктура. Роман Сергея Лойко "Аэропорт" — типичный либеральный продукт. Думаю, он был продан еще до написания текста. Поэтому там и присутствует такой добрый подполковник-оккупант. Слава богу, он погибает после залпов украинских орудий. Собаке — собачья смерть. Серьезные тексты об этой проклятой войне у нас еще впереди. Это если говорить о прозе и драматургии. Поэзия осваивает эти мотивы быстрее. Уже кое-что есть.

• Читайте также: Украина до сих пор живет между Европой и Азией, — поэт Василий Махно

За последние полтора года из-за войны стремительно завершился процесс формирования русской литературы Украины как части украинской? Какое у нее будущее?

— Сложный вопрос. Те немногие русские писатели Донецка, Харькова, Киева, каких я знал и читал, явно не были частью украинской литературы, они плавали абсолютно автономно, почти не замечая страну, в которой живут. По крайней мере, мне так кажется. Мы могли пересекаться за столом и даже за бутылкой водки, но не в литературе. Были примеры, когда русские авторы пытались перейти на украинский язык, даже издавали книги (Светлана Заготова, Олег Завязкин, к примеру), но все это было несколько искусственно и не нужно. Хотя местами интересно, если вспоминать конкретно Завязкина и Заготову. Интересен мне поэт и новеллист Дмитрий Пастернак, который давно уехал из Донецка и живет в Киеве. Также поэт и переводчик Вениамин Билявский. Понравились, припоминаю, русские авторы в антологии "Аморалка-2". Думаю, русский язык никому в Украине не мешает. Лично я готов хорошую качественную литературу читать и на русском языке, а не только на украинском. Даже сейчас, во время войны.