В Украине сейчас происходит поворот истории, — Василий Махно, лауреат премии Книга года BBC - 2015

Четверг, конец рабочего дня, респектабельная часть Манхеттена. Ист-Энд похож на большой муравейник. На углу 4-й авеню и 10-й Ист двое прохожих торопливо пожимают друг другу руки. Оба — мужчины под 50, оба в изрядно поношенных джинсах и незатейливых рубашках свободного кроя.

— Привет, Ларри, как жизнь?

— Давно тебя не видел. Все о'кей, но сейчас совсем нет времени...

Ларри побежал в метро. Этот сухощавый суетливый сгорбленный итальянец похож на разносчика пиццы или уличного торговца. Внешность обманчива, особенно в Нью-Йорке. Ларри — хозяин здания неподалеку. Человек, только что поприветствовавший домовладельца с Манхеттена, обращается ко мне с улыбкой: "Недавно он продал дом за 18 миллионов, вот и сравните его с украинскими миллионерами. Не похож?"

Пройдя еще несколько метров, он показывает мне украинский магазин, открывшийся в 1918 году, затем украинскую церковь. "Здесь, в Ист-Виллидж после Второй мировой жили одни украинцы, теперь разъехались кто куда".

Мне устраивают экскурсию по украинскому Нью-Йорку. Внушительные здания, построенные на деньги диаспоры, прекрасные картины художников-земляков, однако мое внимание приковано к гиду. Поэт Василий Махно перевоплощается с легкостью хорошего актера. Сейчас он весело-язвительный абориген урбанистических джунглей, через несколько минут печально-романтичный сын украинского села, вздыхающий о красотах тех мест, где дедушка в детстве водил его на рыбалку. Он то степенный ментор из Ягеллонского университета, то криворожский хулиган.

Любопытнее всего, что все эти образы для него как родные. Мой собеседник действительно родился в Тернопольской области и сохранил нежные воспоминания о селах Галичины. Свой "переходный" возраст он переживал в Кривом Роге в конце 1970-х, причем в таких районах, где мальчику не обойтись без бойцовских навыков. Еще в юности он решил, что его призвание — украинская филология. Он никогда не хотел уезжать из страны и заметно раздражается, когда я называю его "представителем диаспоры". Василий раз десять подчеркивает, что переезд был тяжелым решением, связанным с семейными обстоятельствами. И все-таки за 15 лет в эмиграции он пропитался Нью-Йорком настолько, что даже в его стихах и эссе об Украине чувствуется ритм и настроение "большого яблока". Многие типичные для бывших земляков модели поведения теперь кажутся ему странными, если не дикими.

Книги Василия Махно перевели на 25 языков. В Сербии он получил престижную литературную премию Povele Morave Prize. В США такие известные авторы, как Юдит Баумел, публикуют восторженные отзывы о его работах. И все-таки главным мерилом признания для него остается внимание украинской аудитории.

В Украине Василий бывает примерно раз в год, за событиями, происходящими на родине, внимательно следит. Фокус поинтересовался, как выглядит послереволюционная воюющая Украина глазами поэта, живущего в Нью-Йорке.

— Как бы вы описали сегодняшнюю Украину?

— Она энергична, но пессимистична. Пессимизм внушает зашоренность большинства. Сказываются годы колониального существования. У меня была идея эссе "От санаторной зоны до санитарной". Помню, ехал поездом из Тернополя во Львов и обратил внимание на то, что пассажиры толпились у дверей туалета, который закрывали по инструкции за 30 км до ближайшего города, и никто даже не задался вопросом, зачем его, собственно, закрывать.

Общение с молодежью вселяет надежды, но в глаза бросается ее недоученность. Не хочу показаться снобом, я люблю эту страну, но все-таки ее пока нельзя назвать европейской. Она живет между Европой и Азией, между олигархией и бедностью, самоидентификацией и тягой к метрополии.

Это вовсе не значит, что меня не вдохновляют украинские революции. Я писал стихи о восстаниях 2004-го и 2014 годов. Один из них даже перевели на китайский и читали во время студенческих протестов в Тайване. Это было посвящение одной из первых пострадавших во время Революции достоинства — раненной в шею медсестре Олесе Жуковской. Тогда даже здесь, за океаном, все находились в оцепенении. Понимали, что если первая революция прошла бескровно в танцевально-песенном ключе, то со второй так не выйдет, к сожалению.

— И после двух революций вы не видите поводов для оптимизма?

— Беда в том, что структурно ничего не изменилось. Вы можете этого не понимать, молодые люди вообще многого не понимают о стране, в которой живут. В конце 1990-х вы были подростком, а я уже преподавал в вузе. Однажды мне позвонила переводчица и издатель Анна Галя Горбач, которая жила в Германии и переводила мои стихи на немецкий. Сказала, что находится в Украине и с удовольствием приедет в наш университет на творческий вечер. Мне эта идея понравилась, но стоило начать подготовку, проректор по воспитательной работе потребовал, чтобы я связался с сотрудником СБУ, курировавшим вуз, и написал заявление, для чего к нам едет иностранная гражданка и кто она вообще такая. Сам факт, что у университета есть куратор в СБУ, шокировал. Я ответил, что готов сделать такое заявление только через радио "Свобода".

Это история с продолжением. В 2013-м представители украинского педагогического университета, где был запланирован мой творческий вечер, попросили выслать им скан-копию моего американского паспорта. Опять-таки для СБУ, которая почему-то должна была проверить гражданина США, собиравшегося выступить перед студентами. И вы верите в то, что за два года перестроилась система, в которой ничего нельзя было изменить за 15 лет?

— Как насчет нового отношения украинцев к своей стране, проснувшегося в них патриотизма?

— В последний приезд в Украину я побывал в селе, где родилась моя мама и где прошло мое детство. Говорил с местными жителями о нынешней войне и узнал, что много парней из этого села сбежали за границу, чтобы не идти в армию. Понятно, что вам приятнее смотреть именно на ту часть населения, которая ведет себя патриотично, но, если хотите реально оценить происходящее, нужно учитывать все настроения. Я не отрицаю эмоционального подъема, и, кстати, он существует не только внутри страны. Украинская молодежь, живущая за границей, тоже ощущает его влияние. Моя старшая дочь приехала в США в семилетнем возрасте, до 16 лет дружила исключительно с американцами. И вот во время революции достоинства прямо на моих глазах в ней что-то перевернулось. Мне не пришлось напоминать о том, что она тоже украинка, и объяснять, почему нужно любить эту страну. У нее появился желто-голубой флаг, она стала собирать своих американских друзей на мероприятия, организованные в поддержку Украины.

То, что сейчас происходит, — безусловно, поворот истории. Еще перед Оранжевой революцией в 2004-м, я приезжал в Украину и чувствовал: что-то грядет, но не понимал, что именно. Даже после неудачи команды Ющенко было очевидно, что система восстанавливается, но не навсегда — рухнет лет через 10, потому что гниет изнутри. Война тоже изменила это поколение. Как-то в Украине я случайно услышал обрывок разговора шести-семилетних детей, игравших во дворе. Одна девочка сказала подружке: "А ты знаешь, что мы — дети войны?"

Василий Махно: Через 15-20 лет мы увидим яркий литературный всплеск и даже прочтем великий украинский роман о войне

— В прошлых столетиях войны вдохновляли поэтов и писателей.

— И в этом, наверное, вдохновят, но результаты мы заметим гораздо позже. Посмотрите на поколение Хемингуэя. Авторы — участники Второй мировой создали свои лучшие произведения о войне только в 1960-х. Война повлияет и на эстетику, и на содержание украинской литературы. Когда с фронта привозят "груз 200", когда приходится делать выбор — идти воевать или нет, — это не может не отразиться на писателях. Тем более что украинская литература сейчас нуждается в серьезном внутреннем переосмыслении.

• Читайте также: Нельзя иметь четверть свободы или полсвободы, — художник Матвей Вайсберг

Я побывал в жюри двух литературных конкурсов и увидел проблему: читать нечего. Особенно плохи дела с прозой. Исторически сильной стороной украинской литературы всегда была поэзия, проза уступала. Сейчас все усугубляется тем, что турбуленции общества вообще не располагают к вдумчивому чтению. Дошло до того, что украинская критика рассматривает беллетристику как серьезную прозу. Однако, думаю, через 15–20 лет мы увидим яркий литературный всплеск и даже прочтем великий украинский роман о войне.

Фото: Oleksandr Frazenko, Ostap Kin