Голодомор, Первая мировая, Вторая мировая, Чернобыль, война в Донбассе – одна цепь, – Федор Александрович

В своих интервью режиссер "Русского дятла" американец Чед Гарсиа рассказывает об Александровиче с восторгом и нежностью – так говорят о талантливом и странном ребенке. Они познакомились, когда Чед приехал в Киев ставить спектакль об Анне Карениной. Александрович приставал к нему с рассказами о "русском дятле" – радаре советской системы предупреждения о ракетном нападении, издающем специфический звук. Гарсиа думал, что художник говорит о птице, и отмахивался от него. Когда понял, что речь идет о Чернобыле, согласился снять фильм. "Федор хотел снять кино о "русском дятле". А я сказал, что хочу снять фильм о нем, ищущем "русского дятла", – говорит Гарсиа.

Федор – воплощение всех стереотипов о художниках. В толпе на улице его не спутаешь ни с кем – рыжие кудрявые волосы, неуклюжая походка, развевающийся, как флаг, шарф. С первого взгляда видно, что ему сложно дается встреча с реальностью.

В переделанной под галерею квартире в доме на Подоле он сначала долго ищет конфеты к чаю, потом выносит на блюдечке одну. "Видите, как торжественно и гостеприимно", – шутит Федор. Как все то ли доверчивые, то ли рассеянные люди, он забывает закрыть дверь на замок, и этим тут же пользуется сосед. "Федя, ваша квартира – единственная из всего парадного два месяца не платила за коммунальные услуги!" – возмущается сосед и вручает счета.

Заваривая чай, хозяин бормочет о своей главной боли – о том, что, несмотря на революцию и смерти, в стране ничего не меняется. И еще сожалеет о том, что "Русский дятел" не считают украинским фильмом.

– Мне жаль, что почти никто не позиционирует этот фильм как украинский. Наши журналисты считают, что это американская картина, хотя в аннотации к нему на всех фестивалях написано: "Украина, Великобритания, США". Да, режиссер фильма Чет Гарсиа – американец, но ведь "Тени забытых предков" не становятся армянским фильмом из-за того, что Параджанов армянин. "Русский дятел" – это украинский фильм. Он о том, что Голодомор, Первая мировая война, Вторая мировая, Чернобыль, война в Донбассе – одна цепь, одна и та же политика, направленная на уничтожение людей.

КТО ОН

Украинский художник, сценограф, режиссер и поэт. В 2015 году снятый по идее Александровича фильм "Русский дятел" о причинах аварии на Чернобыльской атомной станции получил Гран-при в номинации "Лучший зарубежный документальный фильм" на американском фестивале независимого кино Sundance Awards

ПОЧЕМУ ОН

Верит, что художники смогут изменить мир и повлиять на власть

"Самоцензура у нас в крови со времен Голодомора"

В большинстве рецензий на фильм написано, что вы были одержимы идеей разоблачения виновников аварии на ЧАЭС. Это так?

– Нет. Я ничем не одержим, и странно, что сложилось такое мнение. Чет называет меня сумасшедшим, но в английском языке это комплимент. В Украине у этого слова совсем другой смысл. Когда Янина Соколовская в своей передаче 26 раз назвала меня "сумасшедшим" и "одержимым", моей маме стало плохо и она попала в больницу.

У нас считается, что если человек сумасшедший, значит, у него сумасшедшая теория и ему нельзя верить. Чет специально подчеркивал в фильме какие-то мои странности, потому что для американских зрителей странный художник – это интересно и вызывает уважение. У нас, чтобы вызывать уважение, человек должен быть одет в строгий костюм, обвешанный орденами, и говорить правильные по общепринятым меркам вещи. Сейчас Чет чувствует свою вину из-за всей этой ситуации со словом "сумасшедший". Я рад, что он понял эту разницу менталитетов хотя бы сейчас. Он ведь думал, что я буду абсолютным героем в Украине.

А вы сами понимали, что вас начнут считать сумасшедшим – не в том смысле, как это принято у американцев?

– Я понимал это изначально. И я знаю, что этот фильм будет понят в Украине не сейчас, а позже. На самом деле его тема шире, чем Чернобыльская катастрофа. Это картина о последствиях советской системы, о том, как она продолжает существовать и сейчас.

Вы утверждали, что люди, взорвавшие ЧАЭС, продолжают руководить страной. Вы говорили это образно?

– Нет. Есть конкретный человек, Георгий Копчинский. Будучи инструктором ЦК КПСС, позвонил на ЧАЭС и отдал приказ, выполнение которого привело к взрыву реактора. После этого он переехал из Москвы в Киев и руководил до середины 2000-х Государственным департаментом ядерной энергетики, и потом, до 2012 года, занимал высокие посты. (Версию о своей причастности к катастрофе на ЧАЭС сам Георгий Копчинский опровергал. – Фокус.)

Люди, которые крали в советское время, а в момент падения СССР сели на денежные потоки, и их наследники до сих пор управляют нашей страной. Это бывшие коммунисты, которые считают всех остальных быдлом, обслуживающим персоналом. Проблема в том, что эти люди не меняют свою идеологию, не считают себя виноватыми. Нельзя почувствовать раскаяние, если ты остался у власти. Об этом еще Шекспир писал. Когда Клавдий хотел просить прощения у Бога, его молитва не шла вверх. Он говорил: "Я совершил убийство и раскаиваюсь в этом. Но у меня благодаря этому убийству есть царство и королева". Пока у этих людей есть власть, они не имеют права на раскаяние.

Этих людей мы называем своей элитой, хотя на самом деле их нужно было судить. Над коммунистами и регионалами должны быть такие же суды, как над нацистами. И это стало бы только первым шагом. В Германии настоящее очищение произошло после 1968 года, когда появились писатели-антифашисты и большое общественное движение. Дети войны начали спрашивать: "Что ты делал при нацистах, папа? А ты что делал, дедушка? Почему у тебя такая хорошая пенсия? Почему твой завод работает и все время продолжал работать?"

Так должно быть и у нас. Мы должны не бояться задавать вопросы, и только тогда очистимся от коммунизма. Знаете, кто становится сепаратистами в Донецке и Луганске? Внуки коммунистов. Вот, предположим, есть у парня два дедушки. Один сидел в тюрьме за выступления против советской власти, другой был полковником КГБ. Понятно, у кого пенсия выше. И такой полковник говорит внуку: "Слушай, Сталин был хороший. Давай я куплю тебе айфон". Потом он заявляет: "А ты знаешь, и Путин хороший. Возьми флаг, выйди на площадь и будешь молодец". Вот этот мальчик и станет сепаратистом, которого убьют за чуждую ему идею, за идею его дедушки.

О системе и изменениях в ней. Вы говорили, что индикатором этих изменений для вас станет то, выйдет ваш фильм в украинский прокат или нет. В итоге он вышел.

– Вышел, но мы сделали очень большие преференции для украинского проката. Чет фактически всю прибыль подарил прокатчику. Фильм показали на 25 экранах, его посмотрели 2000 человек. Это не так уж и много. Когда мы предлагали ленту бесплатно на телеканалы, нам везде отказывали. Говорили: "Это не наш формат". Хотя, например, Би-би-си и другие западные каналы купили фильм и будут показывать его к 30-летию Чернобыльской катастрофы.

Почему наши каналы не взяли фильм даже бесплатно?

– Потому что у нас есть самоцензура. Это у нас в крови еще со времен Голодомора. С одной стороны, были оккупанты и коммунисты, а с другой – люди, которые выжили, потому что съели своих близких или предали кого-то. Другого выхода тогда не было. Люди помнят, какой ценой они выжили. Страх перед коммунистами, перед русскими живет в каждом человеке. И в каждом человеке включается самоцензура, которая страшнее реальной цензуры. В фильме ведь я тоже в какой-то момент пугаюсь и прекращаю расследование. Это тоже самоцензура.

"Мне всегда было интересно выйти из тени отца"

Вы говорили, что культуру не надо финансировать вообще. Иначе получается не культура, а проституция.

– Да. В западных странах есть законы о меценатстве. То есть человек вкладывает деньги в культуру и получает налоговые преференции. Если бы так было у нас, культура бы расцвела. В культуру постоянно должны приходить новые люди, конкурировать между собой. Она должна меняться. Любое госфинансирование – это застывшие формулы.

Например, Театр русской драмы имени Леси Украинки получает большие дотации от государства – несколько миллионов гривен в месяц, которые уходят на содержание театра и зарплаты. Там уже 36 лет, больше, чем я живу на свете, работает режиссер Резникович. Он ставит спектакли, которые становятся все хуже и хуже. То, что делает этот театр, можно сравнить с утюгом, который пытаются поднять в воздух вместо самолета. Люди приходят в этот театр и покупают билеты за 50 грн. Их реальная цена, которая покрывала бы все расходы, – 1500 грн. И если бы не было дотаций государства, люди покупали бы билеты за 50 или 100 грн в независимые театры. А так большие государственные театры их давят. И всем жаль эти театры, все говорят: "Но если перестать давать им деньги и разогнать этих людей, куда же они денутся?" Простите, но куда-то денутся. Жизнь у них станет счастливее. Мы же не должны принимать в армию только инвалидов потому, что им некуда деться.

В студенчестве вы пошли работать рабочим в Театр русской драмы, хотя ваш отец – главный художник в Театре имени Франко. Это максимализм?

– Нет. Мне всегда было интересно выйти из тени отца. С одной стороны, имя помогает, а с другой – мешает. Я рад, что хотя бы фильмом вышел из этой тени.

Цепь времен. Один из предков Федора Александровича — Лукьян— подарил Киеву Лукьяновку, другой был сооснователем Могилянки

О вас заговорили после "Русского дятла", хотя до него вы занимались съемками других фильмов. Почему так произошло? Вы нашли формулу, как снимать кино?

– Фильмы, показываемые сейчас на фестивалях, сняты в манере, похожей на ту, в которой мы снимали "Русского дятла". У нас не имелось четкого сценария, был только намек на него, что-то, от чего мы отталкивались. Так снимают кино в США. Тим Бертон пишет в своих мемуарах, что во время съемок "Бэтмена" он вдруг закричал Майклу Китону: "Полезай на ту башню!" Тот спросил: "А что я буду там делать?", и Тим Бертон ответил: "Я еще не знаю". Сценарий рождался на месте. Так и должно быть. Кино – это не литература, в нем работают совсем другие законы. В России кино плохое как раз потому, что оно литературное, снятое четко по сценарию.

Вообще, в основе концепции русского мира и Российской империи лежит литературное мышление. Все просто. Вы учите в школе историю литературы. Вам дают читать хорошую имперскую литературу, плохую украинскую и ужасные переводы мировой литературы. И вы, конечно, сразу понимаете, какая литература лучше. Все идет еще из школы.

"Я боюсь длинной бессмысленной жизни"

Вы – живое опровержение мнения о том, что художники аполитичны. Вам никогда не хотелось забыть о политике и исторических спорах и снимать кино, ставить спектакли о вечных ценностях?

– Мнение о том, что художники аполитичны, существует потому, что в Советском Союзе они рисовали Ленина и им за это хорошо платили. Они были аполитичны, поскольку у них было много денег. Но я не считаю, что так должно быть. Посмотрите на наших лучших художников, например Ройтбурда, – у него есть политическая позиция.

Да, художники сейчас не интегрируются во власть, потому что заняты своими делами и потому что нет власти, в которую можно интегрироваться. Мнение, о котором вы говорите, существует как раз, чтобы не пустить художников во власть. Посмотрите, кто во всем мире становятся политиками? Хорошие врачи или те же художники, у которых остается время и силы на попытки изменить мир. А у нас политики – это люди, которые когда-то пошли вверх по партийной линии, потому что не смогли или не захотели добиться чего-то в своей профессии.

Чем вы занимаетесь сейчас?

– Заканчиваю полнометражный фильм о третьей мировой войне и постапокалипсисе. Он называется "Невеста змея". Ставлю спектакль в Германии. Живописью сейчас занимаюсь мало. Во-первых, нужно переварить образы, которые я хочу воплотить, а во-вторых, для этого необходимо много времени и денег, нужны большие холсты. Может, сделаю выставку в Сан-Франциско, и если там продам что-то из своих работ, буду более свободен от насущных проблем.

Вы все время сравниваете Украину и Запад, причем не в нашу пользу. Но об эмиграции, насколько я поняла, не думаете. Почему?

– Никогда не думал о ней, хотя возможность уехать всегда была. Когда-то я даже поступил на учебу в Австрии, но передумал и решил учиться здесь. Мне всегда казалось, что здесь я могу что-то менять. Хотя сейчас, после того как Майдан закончился, а люди не изменились, начал брать работу в Германии. Раньше я не ставил спектакли за границей, старался что-то делать в Украине. А теперь мне душно здесь. Наверное, любому человеку душно. Но уезжать не буду. Моя семья живет здесь тысячу лет. Лукьян Александрович подарил Лукьяновку этому городу. Один из моих предков был сооснователем Киево-Могилянской академии. Разве я должен бежать от коммунистов, которые убивали мою семью? Разве не они должны бежать? Я считаю, что страну нужно менять. Как только люди перестанут бояться говорить то, что думают, мы начнем жить в нормальной стране.

• Читайте также: Россия — не мировое зло, а тень цивилизации, несчастная и опасная, — Вахтанг Кебуладзе

Что для вас означает бессмертие?

– Мне 33 года. Я напряженно жил и потому думаю, что большая часть жизни уже прошла. Когда ты молод, тебе не нужно ничего кроме тебя самого и любимого человека. Когда ты стареешь, нуждаешься в том, чтобы стать частью большой волны, которая меняет мир. Это и есть бессмертие – войти в большую идею, что-то в ней изменить. Как писал Лесь Курбас, каждый человек идет со свечой, и когда он умирает, свеча гаснет, человек пропадает. А если он делал все правильно в жизни, он умирает, но свеча не гаснет. Она освещает путь другим. Поэтому я не боюсь смерти. Я боюсь длинной бессмысленной жизни.

Фото: Александр Чекменев